Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Город горел. Ярче всего полыхали постоялые дворы на северном конце, где селили пришлых, – зарево поднималось до самого неба и отражалось от тяжелых зимних туч, и если бы не черный дым, можно было бы подумать, что не на восходе, а на севере занимается рассвет. Видение лишь на миг мелькнуло перед глазами, но Спаска уже знала: город мстит пришлым за принесенную заразу. И спасенное семейство Синих Ворон сейчас мечется в огненном лабиринте, надеясь найти выход из узких проулков и проходов меж деревянных построек постоялых дворов…

На стенах города тоже шел настоящий бой, и стража не могла устоять против разъяренных мстителей: раскаленные ядра летели из пушек в шалаши беженцев, ждущих своей очереди на «спасение», горящие стрелы поджигали укрывшую их солому. И Спаска чуяла: скоро придет очередь Приимного и Гостиного дворов.

Покореженные ворота лавры пали, но толпа, рванувшаяся в подворотню, тут же была отрезана с обеих сторон опустившимися решетками. Кипящая смола лилась на головы и спины, загоралась от факельного огня, в узком проходе обезумевшие люди давили друг друга и топтали упавших на мостовую. А толпа прибывала и прибывала, и не столько мужчины, сколько женщины с детьми отчаянно рвались к спасительным стенам.

Но страшней всего было смотреть на восток: именно от Рыбных ворот в панике бежали люди. Там, в тишине опустевших домов и улиц, бродила старуха в куколе, плюющая в колодцы, и черную шелуху, сыпавшуюся с ее тела, восточный ветер нес прямо на город… Спаска видела ее отчетливо: каждую складку на ее темном плаще. И слышала ее смех – та противно и довольно хихикала, потирая руки. И жутко становилось именно от ее смеха…

Впрочем, старуха была не одна: по темным проулкам, крысами прячась в тени стен, крались людишки, обиравшие брошенные дома.

Ветер… Спаска знала, что ветер не может дуть просто так, сам по себе: его кто-то гонит. Кто и зачем гонит восточный ветер на город?

Там, на площади Речной Заставы у Рыбных ворот, был отец. Спаска едва разглядела его в огне и дыму разложенных прямо на мостовой костров: вся площадь превратилась в огненную яму, приготовленную страшной старухе. Спаска видела людей в огромной топке, раздетых по пояс, потных, перепачканных сажей, кашлявших от дыма, и не догадалась, что костры горят лишь вокруг площади, преграждая путь восточному ветру. Они сжигали мертвецов.

– Да чтоб-в-твою-душу-мать! Взяли!

Спаска ни с чем не перепутала бы голос отца. Еще с той самой первой встречи, когда он появился в деревне. Теперь же, едва услышав его голос, она не только увидела его – она ощутила на лице жар близкого высокого огня, и жалящие прикосновения искр к голым плечам, и пот, заливавший глаза, и едкий дым в лицо.

Но лучше бы ей было не видеть в эту минуту ни его, ни того, что он делал… Отец вдвоем с кем-то раскачивал мертвое тело, сплошь покрытое черной коростой, и тело это было мертвым давно, по меньшей мере несколько дней. Дед говорил Спаске, что нет ничего страшней этой черной коросты – разве что «красная смерть», когда кровь сочится из кожи, из глаз, изо рта, и человек умирает еще до того, как его тело покроется болячками. А еще она хорошо знала: тот, у кого на лице болезнь когда-то оставила свой след, больше никогда не заболеет, и лицо человека, который помогал отцу, было изрыто этими следами. Но у отца никаких пятен на лице не было…

Он держал мертвеца за плечи, а его напарник – за ноги. И оба они были раздеты до пояса, и черная короста прилипала к их рукам… Спаска чувствовала на ладонях склизкую, расползавшуюся кожу мертвеца.

– И-взяли! – гаркнул отец едва ли не весело…

Мертвое тело, качнувшись в последний раз, грузно плюхнулось в самую середину большого костра, выбивая из него снопы искр. Но загораться не спешило: сначала вверх повалил зловонный дым, и Спаска прижала руки ко рту, чтобы его не вдыхать.

Наваждение оборвалось от крика под окном:

– Здесь дверь!

Спаска, словно проснувшись, долго моргала глазами: решетчатое окошко двоилось, и сполох факела за ним, распавшийся на сотню цветных осколков, не складывался в картинку. По мостовой затопало множество сапог, и вслед за первым десяток факелов пронесся мимо окна.

Двойной засов был крепким, а дверь – прочной, и выломать ее оказалось не так-то просто. Из свинцовой оправы вылетела мозаика одного окна, рассыпалась по полу; треснула деревянная рама под ударом железной кирки – Спаска отступила на шаг, с удивлением глядя на синий осколок стекла, впившийся в руку пониже локтя. Она не чувствовала боли, глядя, как на белом рукаве рубахи расползается красное пятно.

И тут же вой и крики забились меж стен узкого переулка: сверху на нападавших плеснули кипятком (пар хлынул в комнату сквозь голую свинцовую решетку окна). По крыше топали сапоги – обитатели и хозяева Гостиного двора не собирались так просто сдаваться. В дверь ломились с тем же остервенением – ступени, к ней ведущие, прикрывал навес из дранки.

Спаска отошла вглубь комнаты, уверенная, что если ее и убьют в этой кутерьме, то только случайно. Но благоразумней будет спрятаться или хотя бы уйти с дороги людей, которые вот-вот вломятся в дом. И дверь уже трещала и шаталась, когда за ней раздался оглушительный хлопок, чем-то похожий на выстрел пушки, и вопли, последовавшие за ним, были ужасны – пробив жидкую дранку, со стены на каменные ступени упал глиняный горшок с кипящим маслом. Толпа всколыхнулась, отпрянула, кто-то выронил факел из рук, и масло вспыхнуло в один миг, разгоняя толпу по сторонам; пламя взметнулось вверх, поджигая легкий навес, облизало разломанную в щепы дверь (и дым пошел в комнату, когда она занялась).

Но люди появились не снаружи, а изнутри: вооруженная стража, бряцая доспехами, едва ли не вмиг заполонила комнату. И все равно опоздала: свинцовая оправа, из которой выбили стекла, с грохотом вылетела на пол, щепками брызнула в стороны разлетевшаяся деревянная рама, и в окно повалили люди.

Стоящие свыше. Часть III. Низведенные в абсолют - _6.jpg

Спаска, заслышав шум, присела у стены возле очага. Нет, она не боялась ни тех, кто ломился в дом снаружи, ни тех, кто вошел изнутри, просто не хотела стоять у них на дороге.

Она никогда не видела так близко рукопашной схватки. Дым валил от двери, но не уходил в выбитое окно, становясь все гуще и черней. И Спаска подумала, что возле двери стоит вешалка со звериными лапами, а на ней висит новый плащ отца… Почему-то она очень жалела удивительную вешалку.

Прямо ей под ноги упал стражник: его лицо размозжили ударом булыжника с острыми краями, и не было никаких сомнений в том, что он мертв. Спаска лишь поджала ноги и обхватила колени руками, еще теснее приникнув к стене. Не испытывая страха, она осознавала опасность. Впрочем, и противостоять этой опасности не могла.

Кто-то неловко метнул нож, и он со звоном ударился в стену в двух пядях от ее головы: она спрятала лицо в коленях и накрыла голову руками. Не от испуга, нет – так было безопасней. От мертвого стражника пахло кровью, и дым не перебил этого запаха. И как Спаска ни старалась не видеть и не слышать происходящего, тело ее (змеиная кровь!) чувствовало малейшее содрогание пола, стен и самого воздуха. Она телом видела, как все жарче разгорается дверь, как языки пламени лижут спины тех, кого стражники теснят к запертому выходу, и уже не запах – вкус крови и смерти наполняет рот вязкой, тягучей слюной.

Солнечная дорога сама собой расстелилась под ногами, исчезли новенькие красные сапожки, и босые пятки коснулись пыльной, нагретой солнцем земли, рука легла в широкую ладонь хозяина хрустального дворца. В густых зеленых кронах пели птицы (Спаска никогда не слышала таких птиц наяву), дорога, извиваясь, бежала по полю, на краю которого сияли хрустальные шпили…

Нет, она не спала. Она даже знала, сколько примерно прошло времени до той минуты, когда вокруг почти все стихло. Остались шаги, тяжелые шаги людей в сапогах, которые крошили осколки стекла.

10
{"b":"842419","o":1}