Это на щеку другой девочки легко участившееся дыхание, и запах одеколона смешался с ароматом мятной жевательной резинки.

Такое ведь не может делать человек, который всегда был к ней добр? Или это и есть доброта и забота о девочке, зажмурившейся и замотавшей головой, чтобы увернуться от первого поцелуя, который вдруг перестал быть розовой мечтой? Может, она чего-то не понимает?

«Не бойся, солнышко, — доносилось с другого конца ущелья. — Я просто хочу помочь. Я люблю тебя. Ты такая красивая… Хоть у тебя и болезнь, ты все равно очень красивая. Только не говори маме, ладно? Она расстроится. Я знаю, что поступаю правильно. Я просто хочу тебе помочь…»

Залима окончательно «вернулась» в ту девочку и поверила, что это случилось не с кем-то другим, а с ней, когда ее щеку обожгло не мятное дыхание, а боль пощечины. Айна, сверкая глазами, сжав руки в кулаки, стояла перед ней и посыпала всеми известными оскорблениями и проклятьями, среди которых «шлюха» было самым мягким.

Честно рассказав о том, что произошло, Залима ожидала, что мать пожалеет ее и утешит, прогонит Алихана навсегда, но получила лишь побои. В истерике Айна колотила ее кулаками, ногами и всеми предметами, до которых могла дотянуться — так сильно, будто Залима была виновата во всех смертных грехах… Хотя грех, который она совершила, считался хуже всех остальных. Хуже, чем смертный. Хуже, чем смерть.

В тот день все виды боли слились в ней воедино, что-то надломилось в душе, неспособной перенести эту муку, и треснуло. И пусть Алихан подвел доверие Залимы и воспользовался ею — за что она его возненавидела — предательство матери нанесло рану более глубокую, которая хоть со временем и зажила, превратилась в уродливый шрам.

Поначалу Залима посчитала, что мать разозлилась из-за того, что ее план потерпел неудачу и теперь и честь дочери опорочена. Лишь позже до нее дошла истинная причина скандала. После этого озарения, когда Алихан в очередной раз по-хозяйски сжал своими «колбасками» ее талию, пока матери не было дома, Залима ощутила не только отвращение, но и злорадство, и впервые ему улыбнулась.

Алихан не мог объяснить себе, зачем явился в больницу, да и не задумывался об этом. Он подозревал, что это может быть опасно, но после звонка Айны, сказавшей, что девочку вместе с Залимой увезла скорая, он не мог сидеть сложа руки. Он должен был знать, насколько вероятно, что она или Залима расскажет про все врачам и сообщит его имя.

Как только их краткий разговор был закончен, Алихан сразу засобирался.

— Ты же только пришел? — удивленно приподняла бровь жена, когда он вставил ложку для обуви в липовые остроносые «Гуччи». — Опять уходишь?

Он посмотрел на нее, прищурившись — не сильно различал полную фигуру в цветастом платье на фоне пестрых обоев, но потом нашел знакомые округлости и кивнул.

«Она не должна узнать, — пронеслось в голове. — А главное, дети не должны узнать».

Алихан прикинул, способна ли будет жена уйти от него, если правда вскроется, но, вглядевшись в ее усталое безразличное лицо, решил, что у нее не хватит духа. Оставить пятерых детей она не сможет, забрать их ей никто не даст. Значит, его семейному положению ничто не угрожает, но… из-за его слабости детей могут начать травить в школе. И сами они наверняка будут его презирать. Его более-менее честная фамилия окажется опорочена, а дочерей еще замуж выдавать. Если общество и прощало ему приторговывание наркотиками, то на скандал, который мог разразиться из-за внучки Айны, уже так просто глаза не закроешь. Достойная семья не отправит сватов, да и сыновья их с порога развернут.

— Возникли кое-какие проблемы, — сказал Алихан. — Улажу и вернусь.

— Я уже подогрела соус, — в голосе супруги звучала обида

Ничего больше не сказав, Алихан вышел во двор. Две его дочери-погодки в длинных юбках и косынках сидели у куста роз и о чем-то шептались. Хотя с улицы их никто не мог видеть, Алихан настаивал, чтобы они выходили из дома, только покрыв головы.

«А вдруг кто зайдет и увидит вас непокрытыми? — объяснял он, слушая их недовольный ропот. — На всякий случай. Это же нетрудно. Это лучше для вас. Всевышний призывает мусульманок к скромности, а вы ведь мусульманки».

Старшей из дочерей в этом году исполнилось четырнадцать. Когда он обратил внимание, как повзрослела и похорошела, несмотря на неуклюжесть, дочка Айны, ей было немногим меньше, и Алихан всегда об этом помнил и с беспокойством наблюдал за превращением своих дочерей в девушек, которыми мог заинтересоваться мужчина. А ну как на улице или в школе им встретится парень, который не сможет сдержать свои желания, как когда-то не смог он? Тогда — позор и бесчестие.

Айне-то было все равно. Конечно, она здорово побесилась тогда. Истерики закатывала. Но это все от ревности, на честь Залимы ей было плевать. Никто не ждал порядочности от дочери ТАКОЙ матери, так чего нервы мотать? По этой же причине Алихана и самого никогда не терзали муки совести. Да, он приврал, когда сказал девчонке, что Айна хочет продать ее девственность. Хотел напугать. Но это все равно бы с ней случилось рано или поздно. Просто он успел первым.

Но его собственная семья — другое дело. Его девочки неприкосновенны. Поэтому Алихан от греха подальше велел жене забрать из школы старшую. Младшей было разрешено проучиться до шестого класса.

Девочки настороженно обернулись и проследили, как отец идет к воротам. Они его побаивались. Да, он не был ласковым родителем и не считал нужным сюсюкаться с детьми — для этого и матери достаточно. Однако если бы кто-то хоть пальцем их тронул, он бы жизнью пожертвовал, чтобы наказать обидчика и смыть пятно позора кровью. Разве не в этом должна заключаться отцовская любовь?

Алихан со вздохом прикинул, когда было бы нормально выдать их замуж, чтобы наконец избавиться от вечного грызущего душу волнения, что одна из них обесчестит его фамилию. Поистине Всевышний посылает девочек лишь в испытание мужчине! И эти женщины еще возмущаются, что им тяжело живется! Никаких забот у них нет, знай сиди себе дома, дожидайся жениха, храни честь, будь верна мужу, воспитай в религии и адате детей. Всё! Если женщина оступается, сразу поднимается вонь блюстителей благонравия: «Где ее муж? Где ее отец? Где ее брат? У нее в доме нет мужчин!» Не так-то просто жить в постоянном страхе, что с тебя начнут спрашивать за чье-то поведение — но куда бабам своими куриными мозгами это понять! Хорошо еще, что у него нет сестер, и вопрос «Где ее брат?» его никогда не коснется.

Улица обняла Алихана приятной тянувшей с гор вечерней свежестью. Проходивший мимо по другой стороне мужчина, шапочный знакомый, махнул в знак приветствия и поспешил дальше. Ускорил шаг, чтобы поскорее пройти мимо? А вдруг все уже знают? Много ли надо, чтобы эти сукины дети врачи нарушили тайну пациента и раструбили новость по всей республике? Им только дай хайпануть.

По спине Алихана пробежал холодок надвигавшейся беды. Нет. Он должен выкрутиться. Он и не из таких передряг выкручивался! Хотя, пожалуй, в такие он еще не попадал…

На ходу Алихан открыл мобильный банк и проверил счет. Нет, не обман. Вот он, перевод за снятое видео, приятно греет душу ноликами на конце. А видео уже и нет на телефоне, и никто его ни за что поймать не сможет. Не посадят же его только потому, что какая-то малявка что-то там наболтала. Может, ей привиделось, что это он. Мало ли мужиков ходит в этот поганый дом. Это мог быть кто угодно, а для ребенка все бородатые мужчины средних лет наверняка на одно лицо. Обозналась.

Алихан невольно снова залез в галерею мобильного, чтобы проверить, точно ли видео нет. Его не было, и он испытал одновременно облегчение и досаду: поторопился от страха, не подумал сделать копию на флешку. Было бы неплохо иногда его пересматривать. Да, при желании можно найти немало подобных роликов в группах, на которые он подписан, но… тут же свое.

От мысли, что он мог бы ночью на своем ноутбуке в тайне от всех пересматривать фильм собственного производства, по позвоночнику Алихана до загривка пробежала щекотная волна. Одновременно его охватило новое сожаление за свою неловкость и поспешность. Надо было быть осторожнее. Просто осторожнее. Тогда девочка не оказалась бы в больнице. Тогда он мог бы наснимать еще кучу таких видео. Правда, деньгами пришлось бы делиться с Айной, но и оставшаяся сумма была сносной. А теперь вообще непонятно, чем все это для него кончится.