— Ты ее полностью осмотрела?
— Нет, я решила сначала позвонить вам, когда увидела синяки.
— Осмотри ее полностью. Наверное, кишечное… — Он обернулся и оказался нос к носу с матерью девочки. Та внезапно соскочила со стула и оказалась рядом с ним.
— Я не разрешаю ее осматривать! — крикнула она, и ее рот изрыгнул тошнотворный запах перегара. — Не трогайте мою дочь! Просто зашейте эту тупую голову!
— У вашей дочери критические показатели крови, — опешив, пробормотал Ахмед Имранович, не ожидавший такого яростного протеста от представительницы слабого пола. — Ей срочно нужно переливание и, возможно, операция.
— Это все из-за головы! Это из головы вытекло! Переливайте, если так надо, но я не позволю, чтобы кто-то лазил у ней по трусам!
— Я ее осмотрю, — напомнила Аида, — я врач. И я женщина.
— Все равно! — Глаза матери Мулиговой метались по палате, будто она искала, чем бы ударить обоих врачей. — Все равно не разрешаю! Довольно и того, что вы видели.
— Женщина, вы в своем уме?! У вас сейчас ребенок умрет! Мы должны выяснить причину! — завелась Аида.
Подозрения Ахмеда Имрановича усилились, но наученный многолетним опытом общения со скандальными родителями, он решил пойти на хитрость.
— Прошу вас, — обратился он к матери, — выйдем на минутку.
— Зачем? — злобно спросила та.
— Я хочу вам объяснить состояние вашей дочери, но не могу делать это в присутствии пациента. Не хочу ее пугать.
— А она ее в это время разденет догола?! — женщина кивнула на еле сдерживавшуюся Аиду.
— Нет, без вашего разрешения никто вашего ребенка осматривать не будет. Мы не имеем на это права. Аида Ризвановна, вы ведь в курсе?
Племянница, поджав губы и демонстративно подняв руки в воздух, кивнула и отошла от кушетки.
— Идемте.
Ахмед Имранович распахнул перед женщиной дверь в коридор больницы. Мулигова неуклюже проковыляла из палаты, и он припомнил, что у нее была какая-то легкая степень ДЦП.
«Жаль, а такая симпатичная девушка, — как и в прошлый раз, подумал он. — Может, кто бы и женился, если бы ее мать нормально воспитала».
Закрывая дверь, Ахмед Имранович за мгновение поймал взгляд Аиды и указал глазами на кушетку. Мать девочки была слишком наивна, чтобы ставить под сомнения слово врача.
«Не имеем права, — повторил про себя Ахмед Имранович, усмехаясь. — Ну так подай на меня в суд! Ты даже жалобу составить не сможешь. Да и кто послушает слова такой женщины?»
Когда врач, осмотревшая ее дочь, появилась из двери приемной палаты, Залима по очереди ощутила негодование (лживые врачишки!), ужас (сейчас вызовут ментов!) и усталое облегчение (всё, они всё-таки узнали). На женщине лица не было, губы дрожали, глаза блестели слезами и ненавистью.
— Ах ты тварь! — она без лишних разговоров бросилась на Залиму, схватила за ткань домашнего платья и затрясла: — Что вы с ней сделали?! Что вы с ней сделали?!
Еще секунда, и она бы вонзила ногти Залиме в лицо, но второй врач, Имран Ахмедович успел перехватить ее руки.
— Аида! Аида! Тише! Что ты себе позволяешь? Что произошло?
Женщина еще брыкнулась, из ее груди раздались сдавленные рыдания. Она вдруг харкнула в сторону Залимы, и липкие капли оросили ее лицо и куртку.
— Бешеная, — процедила Залима, утираясь.
После всего, что она перенесла в жизни, чужая слюна никак не могла ее унизить. Залима постаралась сосредоточиться на происходящем. Мозг вздрогнул, но не подкинул никаких мыслей насчет того, как правильно вести себя в этой ситуации. Врачи явно обдурили ее и осмотрели девочку. Даже если эта Аида купила себе диплом, она не могла не догадаться, что произошло. Дурацкая была идея ехать в больницу. Лучше бы девочка умерла, тогда бы ее никто и осматривать не стал — похоронили бы и с концами. Но нет же, Залиме больше всех было надо.
— Пусть зашьют голову. Пусть зашьют, — с горечью пробормотала она себе под нос. — Что? Зашили?
Ахмед Имранович тем временем несколько раз встряхнул потерявшую контроль врача приемной:
— Да что с тобой?! Эй! Возьми себя в руки!
— Посмотрите… посмотрите сами… — выдавила та и кивнула на дверь палаты.
Залима понимала, почему та не может описать врачу, что увидела: о таких вещах не то, что говорить — и думать в присутствии постороннего мужчины было постыдное дело. Она с тоской смотрела, как Ахмед Имранович нахмурился и рывком распахнул дверь.
— Ждите здесь, — велел он Залиме, хотя она и так не собиралась никуда уходить. Если бы она и захотела сбежать, куда? Ее никто нигде не ждал. Кроме — теперь — врача больницы.
В сопровождении тихо плакавшей Аиды Ахмед Имранович ушел в палату. Залима огляделась в поисках банкетки или стула и, не найдя ничего, кое-как прислонилась к стене. Секунды тянулись, как длиннющая лапша в супе, которая все лезет и лезет из тарелки, сколько ни наматывай на ложку. Мама любила готовить лапшу, и блюдо, дешевое и сытное, было частым гостем у них на столе.
Еще мама любила Алихана, который любил есть эту лапшу. До дрожи любила, до безумия. Из всех приходивших к ней мужчин Бог весть за что она выделила именно его. Хотя сама же всегда поучала Залиму: никогда не привязывайся, мол, не раскрывай им сердце, тяни из мужиков все, что они готовы отдать.
Алихан был особый. Всех мать принимала с лаской и обходительностью, но только в его присутствии в ней включалась настоящая женщина: лисьи глаза наливались блеском, губы растягивала улыбка, за которую ему не нужно было платить, как другим. Каждое движение и взгляд на Алихана сочились приторной страстью, от которой Залиму выворачивало наизнанку.
Может быть, мать и пожалела Залиму, не стала делать аборт, потому что считала что ее отец — Алихан. Она якобы что-то там высчитала по дням, и выходило, что так. Если они встречались в доме втроем, она любила подмечать, как глазами и носом Залима похожа на него. Алихан хмурился, эти сравнения его раздражали. У него уже было пятеро детей от официальной жены, и шестая, незаконнорожденная, дочь в картину идеальной семьи не вписывалась. Поначалу Залима переживала, что он ее не признаёт, а потом смирилась: а вдруг и правда никакой он ей не отец, и это все бред влюбленной женщины, которой больше не суждено родить?
Позже Залима и вовсе размечталась, что ее отец — один известный человек в их городе, когда-то хаживавший к матери. Он был намного приятнее и богаче безвестного барыги, которого принимали в их доме как короля. Залима слышала, что есть какая-то чудесная палочка, которой можно помазать у человека во рту, и узнать, родственник он тебе или нет. Узнать бы и потребовать, чтобы он ее признал и дал денег.
— Скорее! Реанимацию!
— Бригаду!
— Вызовите хирурга!
— Яа Аллах, дайте провезти!
Вокруг Залимы началось какое-то мельтешение людей, лиц, белых халатов. Звучали незнакомые ей медицинские термины и знакомые ругательства. Она рассеянно смотрела, как ее дочь на каталке куда-то повезли.
«Лучше бы тебе умереть, — подумала она. — Ты и так была никому не нужна, а теперь тем более».
Однако в мыслях ее не было жестокости или злорадства. Она просто устала от девочки с самого ее рождения. Залима не готова была стать матерью ни в первый, ни тем более во второй раз, но вышло как вышло, и она кое-как несла на плечах бремя материнства, от которого некуда было деваться, как от сковывавшей тело болезни. Она старалась по мере сил обеспечить дочерей одеждой и едой, для чего устроилась продавщицей в душный маленький магазинчик знакомых матери. Но разве в такой глухомани можно достойно себя обеспечить? На удачное замужество Залиме рассчитывать не приходилось, и она продолжала подрабатывать так, как научила ее мать — время от времени в магазин заходил какой-нибудь мужчина и, оглядев ее с ног до головы, либо выходил обратно, либо подходил ближе и шептал: «Я от Айны», после чего ей приходилось запирать входную дверь и вести посетителя в заднюю комнатку, где стояли стол с чайником, комод и небольшой диван, пропитанный запахами десятков одеколонов, потных носков, нестираных или, наоборот, идеально чистых рубашек. Каждый раз, расстилая простынь — не столько ради гигиены, сколько чтобы скрыть этот вездесущий запах, пропитавший каждую трещину, каждую ворсинку обивки дивана — Залима будто ворочала каменную глыбу. Потом она ложилась на диван и принимала посетителя, зарабатывая небольшую не облагаемую налогом прибавку к официальной зарплате.
