— Мне тебя теперь в свои планы посвящать? — раздраженно спросил Демьян, отчасти удивленный неизвестно откуда взявшейся дерзостью брата.

— Было бы неплохо. Например, когда ты планируешь вновь сбежать, на этот раз окончательно ее растоптав?

Демьян не понимал, что происходит, не больше получаса назад Марк вел себя совершенно иначе.

— Какая муха тебя укусила?

— Ты не ответил на мой вопрос, — ушел от ответа Марк.

— Ты забываешься, Марк, — в голосе Демьяна послышались угрожающие нотки, правда, брата, судя по виду, это мало волновало.

— Нет, Дема, это ты, кажется, забыл. А хотя, постой-ка, это ведь не ты сидел с ней часами, не ты не спал ночами, опасаясь ее очередного срыва, не ты дежурил в ее спальне, боясь оставить одну, потому что она черт знает что могла выкинуть. Не ты уговаривал ее есть, не ты возвращал ее к нормальной жизни. Это, мать твою, был я. Это был Кир, возивший ее в Питер, Матвей, разрывающийся между беременной двойней женой и Дарей, Лиза, мчавшаяся к нам домой по первому звонку. Это были мы, а тебя здесь не было! — Марка словно прорвало, обвинения лились из него огромным, смывающим все на своем пути потоком.

Он говорил и говорил, все больше вызывая в Демьяне чувство острого отвращения к самому себе. Вот только он точно также умирал каждый день без нее, будучи действительно уверенным в том, что его решение — единственно верное. И нет, это не служило ему оправданием, но тогда ему казалось, что так правильно.

Он знал, конечно, знал каково было ей, в каком она была состоянии, но продолжал уговаривать себя, продолжал убеждать себя в том, что так будет лучше. Для нее лучше.

— Ну? Что молчишь?

Демьян не ответил. Да и что сказать? Начать оправдываться? Зачем? Марк прав и каждое его слово точно било в цель. Демьяна не было, не было рядом с ней, и все то, что произошло с Дариной — целиком и полностью его вина.

И эту ошибку он обязательно исправит, сотрет из ее памяти те боль и страдания, причиной которых был только он один.

— Так что? Когда тебе в очередной раз моча в голову ударит, и ты решишь ее бросить? Чтобы я знал, время, так сказать, выкроил.

— Прекрати паясничать, — не выдержал наконец Демьян. — Я никуда не собираюсь сбегать и бросать ее я тоже не собираюсь.

— Ой ли? — кривая, нахальная усмешка, появившаяся на лице Марка, практически привела Дему в бешенство, но из последних сил он продолжал держать себя в руках. — А ты уверен? Или опять решишь, что все это неправильно? Решишь за нее? А родители как же? Больше их осуждения не опасаешься? Отцу ты как все это объяснять будешь?

— Это не твое дело, Марк.

— Мое, Дема, это, блядь, мое дело, потому что я буду разгребать то дерьмо, которое ты оставишь после себя. Потому что именно я его уже однажды разгребал.

— И ты ждал столько лет, чтобы высказаться? Столько времени держал в себе детскую обиду?

— Обиду? — сначала нахмурившись, Марк вдруг разразился громким хохотом, заполонившим все пространство кухни. — Обиду? Ты серьезно не понимаешь? Нет никакой обиды, Дема, есть сухие факты, ей будет больно, намного больнее, чем было в прошлый раз. А знаешь почему?

Демьян промолчал, позволяя брату продолжить.

— Молчишь? Тогда я объясню: потому что, долбанный ты эгоист, на этот раз ты дал ей надежду на ваше совместное будущее. Ты дал ей то, за что она зацепилась, мне одного ее взгляда на тебя было достаточно, чтобы это понять. Она хочет верить, хочет верить тебе. И когда ты разобьешь ей сердце…

— Хватит, — резко прервал брата Демьян.

«Когда», не «если», а «когда» — вот так просто брат поставил на нем крест.

— Я не собираюсь с тобой это обсуждать, Марк, и отчитываться перед тобой я тоже не собираюсь, ни перед тобой, ни перед отцом.

— Ты снова сделаешь ей больно.

— Не сделаю, больше не сделаю.

— И что же? И жили они долго и счастливо? — уже мягче поинтересовался Марк, вновь превращаясь в доброго весельчака.

— Именно так. Долго и счастливо, — подтвердил Демьян и собирался было уже продолжить, но в это время зазвонил лежащий на столе телефон.

Оставив брата, Демьян вышел из кухни и ответил на звонок. Подарок, заказанный им для Дарины, привезли несколько раньше, нежели он ожидал, но оно и к лучшему. К возвращению Демьяна Марк ни на сантиметр не сдвинулся с места, но во взгляде его отчетливо читалось удивление.

— Она больше не играет, — произнес он, глядя на черный, обтянутый кожей, футляр.

— Значит начнет, — уверенно заявил Демьян, открывая футляр и вынимая оттуда совершенный новый инструмент.

Он знал, что после его отъезда, Дарина не просто перестала играть, она в дребезги разбила подаренную Демой, любимую скрипку, пообещав, что больше не притронется к инструменту. С тех пор она больше не играла, даже слышать ничего об этом не хотела. Мечта поступать в консерваторию испарилась и забылась, музыке Даря предпочла медицину. А ведь раньше она играла часами напролет, забывая обо всем на свете, жила игрой на скрипке, горела своей мечтой. Мечтой, которую он у Дарины отнял.

— Хофнер? — усмехнулся Марк.

— Она самая, — кивнул Демьян, рассматривая инструмент.

— Одну она уже расхерячила. Эту тоже может.

— Значит я куплю ей еще.

— А если…

— Значит куплю сотню, и пусть бьет, пока не станет легче, — улыбнулся Демьян.

— Если ты решишь снова…

— Не продолжай, не решу, — остановил Марка Демьян, возвращая скрипку на место. — И тебе уже пора, — повернувшись, он серьезно взглянул на Марка.

— Надеюсь, в этот раз будет иначе, — сухо проговорил Марк, и также сухо попрощавшись, покинул дом старшего брата, оставляя после себя неприятное, горькое чувство вины.

— Ты с ума сошел, ты же замерзнешь, — за спиной раздался обеспокоенный голос Дарины.

И правда, ведь Демьян даже не подумал о том, чтобы одеться, и теперь стоял посреди крыльца, голый по пояс, совершенно не замечая холода. Едкий дым сигарет наполнял легкие и клубился вокруг мужчины.

— Дема! — уже настойчивее и громче окликнула парня Дарина, привлекая его внимание.

Обернувшись, Демьян замер на несколько секунд, устремив взгляд в девушку. Дарина стояла в дверном проеме, обернутая в одну лишь тонкую, шелковую простыню и с босыми ногами. Пара резких движений, и вот уже сигарета летит в сторону, а Дарина оказывается в сильных руках Демьяна. Подхватив девушку, Дема внес ее обратно в дом, захлопнув дверь.

— Куда ты босая и в таком виде? Там не лето, Даря, — процедил он недовольно, опуская девушку на ковер, но продолжая прижимать к себе.

— А сам, ты сам…и вообще ты обещал мне когда-то, что больше не будешь курить, что бросишь и опять, ты…

Договорить он ей не позволил, просто впился в припухшие от его же поцелуев губы, яростно их сминая, сплетая языки в диком, каком-то совершенно безумном, эротическом танце. Не давая ей вдохнуть и делясь собственным дыханием.

Пальцами зарылся в густую, рыжую шевелюру, не позволяя Даре даже думать о том, чтобы отстраниться.

Да, черт возьми, он обещал ей, несколько лет назад обещал и бросил в тот же день, а потом… Потом все пошло по одному известному месту, жизнь вдали от нее внесла свои коррективы, старая привычка вернулась.

Но он бросит, обязательно бросит. Да и не собирался он больше курить, руки сами как-то потянулись к пачке в кармане куртки после ухода Марка.

Сигарета, потом еще одна.

Демьян даже не заметил, как скурил половину пачки, прокручивая в голове слова младшего брата и все больше ненавидя себя за то, что причинил столько боли той, которую на руках носить был должен, ради которой он жил. С первого дня ее появления в доме и по сей день. И не было в мире никого важнее, она вообще была его миром, целым, играющим разноцветными красками миром.

— Брошу, Дарь, брошу, больше не буду, — продолжая целовать, прошептал Демьян. — Моя, моя маленькая, только моя, прости меня, слышишь, за все прости.