А совещались тяжело.
Лорды нервничали. Воюют они здесь, защищают баронаты. Своих людей губят. А как, не приведи благостный Бугх, алчные соседи на их вотчинные земли позарятся. Пойдут ли на подмогу сегодняшние союзники? Аж никак не пойдут. Каков же резон лордам на окраинных берегах кровь проливать?
Того не мыслили, что не баронские замки они сейчас спасают. Что поморцы не одни только свои наделы от варягов боронят, не об одном своем благе пекутся. Стоят на страже всего взморья, всего водного рубежа королевства Нодд.
Да тревоги у лордов не напрасны. Варяжские дружины редко в сухопутные пределы захаживали, потому врагами особо не считались. А в тех пределах из своих же ноддовцев недругов в достатке. И враждебные кланы, и разбойничьи ватаги и так, по мелочи, всякий люд вооруженный. Все норовят поживиться чужим добром. Одна разница, что забредший пес войны у поселянина поросенка сопрет. А лорд владетельный может и земли соседские захватить и замок сжечь и весь клан под корень изгубить. Вот и выходит — не с руки у моря свои силы свои растрачивать, когда в этой силе и дома нужда имеется. Потому склонялись материковые сеньоры, покуда люди их поголовно не похворали, по женам и чадам не истосковались, поворотить коней, да в родные пределы отправиться. Пусть и без славы, зато и без урона.
Бароны же, наоборот, настроены были воинственно. Роптали. Стоят они тут без дела, а Альт вольно разоряет их поместья. Нехорошо выходит. Упрекали союзников своих в нерешительности, да непостоянстве. Спорили до хрипоты. Забывались порой, что на королевском совете они заседают, друг другу обидные, горькие слова говорили. Близилась ссора.
И тогда Сигмонд сказал свое слово. Гордой медью звучало оно под сводами королевского шатра. Набатом гремело, звенело мечем, ударяемым о вражеский щит. Так сказал, что одобрительно король голову склонил, а сенешаль утер незваную слезу. Так сказал, что Гильда устыдилась, да годиться ли ей, да пристало ли, петь свои Песни пред очами столь красноречивого витязя? Она не знала, что не все слова Сигмондом придуманы. Скорее, как бы он сам определил, речь составляли документальные цитаты и литературные аллюзии, ноддовцам незнакомые.
А говорил какое:
— Полно, братии мои, унынию предаваться.
Полно черной грусти когтить ваши благородные сердца.
Пусть ваш дух взовьется сизым сколом в поднебесье,
Пусть доблесть ваша воспарит могучим орлом.
Не любо ли нам лагерем стоять, да во чистом поле,
Да под шатрами?
Не любо ли нам червлеными щитами поле перегородить,
Ища себе чести, а венценосцу славы?
Пусть не кружит над нами черный Хьюгин-Ворон.
Пусть не распускает свои перья,
Здесь ему добычи не дождаться!
Лети Хьюгин-Ворон в стан варягов — там твоя пожива.
Спеши галичь, каркай громко: «Летим на уедие!»
— Пес им на тризну! — Не утерпел, вскипела горячая кровь у сенешаля Короны. Вскочил, опрокинувши лавку, выхватил из ножен меч. И многие повставали, сверкая глазами, потрясали булатами. Сигмонд, и свои клинки волшебные обнажив, рек далее:
— Лучше от мечей быть потяту, понеже от поганых сраму имать.
Хочу я, братия, копье свое обломать о дюны басурманские.
Хочу я с вами, витязи земли Нодд,
Голову сложить в жаркой сече,
Или зачерпнуть шеломом из великого моря-океана!
Хук! Я все сказал!
А когда стихли боевые кличи, уже спокойно, буднично, словно о деле уже вовсе решенном, добавил:
— Ну, до вечера не долго осталось, пора идти, готовить дружины к бою.
Лорды и бароны потянулись к выходу.
— Ну ловко ты их! — Восхищалась Гильда.
— Тоже мне, ловко. Это пустяки. Ты бы построила акционеров, на годовом заседании. Вот то ловко. А здешний народ прост и чистосердечен. С ним легко.
Саган, тоже доволен был, такому скорому единодушному решению совета. Пригласил Сигмонда придвинуться поближе. Кроме них в шатре остались сенешаль короны, пэр Сток и другие воеводы. Надо было оговорить предстоящее сражение, надо решить, что противопоставить дружине Альтовской, как ее одолеть.
Тут ясности не было. Совет опять зашел в тупик. Восторженность давешнего подъема, сменяла мрачная тревога, шаткая неуверенность.
Было однозначно ясно — силами баронов и лордов с варягами не совладать. Те сомнут их войска, рассеют по долине, потопят в болоте. Не обойтись без сокрушающего удара панцирной конницы. В ней сила короля Сагана, на нее надежда. Отборные воины, умелые наездники, закованные в стальные кирасы, на крепких, укрытых кожаными доспехами конях, не раз решали исход битвы в пользу земли Нодд.
А вот, нанести этот удар было негде.
Хитрый конунг, заманив юного короля в межречную долину, напрочь лишил его этого единственного преимущества. Завтрашнее поле боя с правой стороны обрамлялось топким берегом, левый борт был еще болотистее, а у дюн, и вовсе перерастал в обширную непроходимую топь. Раскисшая, вязкая почва сковывала движение коней, отбирала силы, снижала скорость. Русла рек, ограничивали маневр, а многие старичные озера и болота, рассекали строй, заставляли двигаться кружными путями.
Только центральная, укая, чуть приподнятая часть, была хоть и мокрой, но проходимой для конницы. Логично было, и двинуть этой полосой коронное войско, разрубить варягов по центру.
Да и Альт Бездонная Бочка, знал это. Давно приготовился, предусмотрительно вкопал острые колья, ежей бревенчатых наставил, должно быть и стальные шипы, ранящие копыта, в траве разбросал, и другие ловушки в избытке приготовил.
И тогда, оказавшись в узком пространстве, встретив хорошо налаженную оборону, конница потеряет наступательный порыв, замедлит движение, и тем ослабит силу удара. Не получится одним махом смять, разрубить ушкуйничий строй. Завязнет цвет войска в кровопролитной битве, будет топтаться на месте, гибнуть бесполезно. А как варяги смогут, с них станется, опрокинуть королевские фланги, прорваться по краям, то и вовсе беда будет.
Нет, нельзя пускать сенешалеву дружину узостью срединного сухопутья. Да и держать в резерве, вернее в бездеятельности, наилучших бойцов, никак не годится. Вот и выходит, куда ни кинь, всюду клин. Поморский воевода барон Рансонборг даже предлагал спешить всадников. Да в этом предложении ничего стоящего не было. Сенешаль крепко воспротивился, приводил свои резоны: Дружина коронная, мол, тем и сильна, что кона. Ратники и навыками и оружием для пешего боя непригодны. Поморец и сам это знал, предложил так, от безнадежности, потому на своем не настаивал. Положил на стол тяжелые кулаки, хмуро на них уставился.
Тогда витязь снова взял слово.
— Сир, есть одна задумка. — Вспомнив полковника Приходько, улыбнулся. — Проведем операцию «Багратион». Осуществим прорыв подвижной фланговой группировки в стратегический тыл противника по, наименее ожидаемом неприятелем, направлении главного удара.
Его собеседникам это мало что говорило. Но пэр Сток уже знал, как туманны речения витязя, да как ослепительно ясны дела его.
— Лорд, растолкуй замысел. Поведай пояснее.
Сигмонд поведал. А дело было в том, что ранним утром, еще до света, отправился он с гриднями и Малышом на рекогносцировку. Убедился, что все верно рассказал ему сенешаль, да только болото у левого борта долины, не показалось ему таким уж непролазным. Хаживал он в рейнджерах худшими топями, ничего, живым выбирался. И Ингрендсоны со своим лордом заодно: — Нам, — говорят, — денька два-три, непременно сыскали бы путь к дюнам, есть он, должон быть.
Да деньков этих не было. Зато был Малыш. Положились на звериное чутье, направили вепря вперед. Сами, вооружившись слегами, двинулись следом.
Малыш только всхрюкнул и, довольный, уверено устремился в родную стихию. Болото ему нипочем, почитай, родной дом. Безошибочно обходя губительные трясины, ломая заросли, продираясь сквозь куртины, пробился таки к самому подножию дюн.
Перепачканные, промокшие насквозь, люди изучали вражескую территорию. Как и думалось, никаких дозоров со стороны трясины Альт не выставлял. Такая предосторожность казалась излишней, без надобности здесь людей держать.
