— Глядите-ка, что хулиганы повесили у вас! — сказала соседка. — «Каждый может взять цветы». Вот бандиты, а! Еще хорошо, слов никаких не написали.

— Что вы! — сказала Наталья Владимировна. — Это мы сами…

— Сами? — удивилась соседка и повторила: — «Здесь можно взять цветы». Это как же так — взять?

— Ну просто… — застеснялась Наталья Владимировна. — Ну просто, если зайдет кто-нибудь, попросит…

— А-а, — поняла соседка. — А я-то, дура, думала.

И по сколько же ваши астрочки будут?

— Простите? — не расслышала Наталья Владимировна.

— Я говорю, почем цветочки ваши будут? Мы тоже помаленьку продаем, дело такое…

— Да нет, — сказала Наталья Владимировна, — мы их продавать не будем. Просто так, если кому-то захочется, знаете.

— Не хотите говорить, — сказала обидчиво соседка, — и не надо. Уж сами цветочки-то продаем, слава богу. Соль я вам завтра отдам, не волнуйтеся.

И, поджав губы, соседка ушла.

Весть о том, что недавно поселившиеся люди вывесили чудное объявление и собираются бесплатно раздавать цветы, вызвала в поселке брожение умов.

«Сссс-споди, да я их насквозь вижу!» — заверяла соседка, обнаружившая табличку.

«Да уж понятно, чего ж тут не понять!» — соглашалась другая.

«Умнее всех хотят быть!» — заключала третья.

— Что ж, так даром и отдашь? — напрямик спросил наконец у Григория Александровича дядя Коля, парень лет пятидесяти, служивший то ли грузчиком, то ли возчиком и к тому же владевший сараем, который сдавал дачникам за бессовестную цену. — Так, за шиш с маслом, любому дураку и отдашь?

— Почему же дураку? — покраснел Ножкин.

— А кому ж? — сплюнул дядя Коля.

— Понимаете, Николай Петрович, — еще больше покраснел Григорий Александрович, — цветы, по-моему, нельзя продавать.

— Хот ёп! — сказал дядя Коля, немало подивившись, что его назвали по имени-отчеству. — Это кто тебе сказал? Такой статьи нет, чтоб не продавать. Иди да и продавай!

— Не в этом дело, — смущенно сказал Ножкин. — Просто мы не для этого, понимаете… Мы для себя, для красоты… Ведь цветы — это все равно как пение птицы… Вот, например, в Японии…

— Японский городовой! — живо сказал дядя Коля. — Птиц тоже можно продавать! Шурин мой. Валька, пацану своему щегла купил. Веселый щегол, чирикает, сволочь! Это кто спекулировает, того, конечно. Вон Зинка-то свои продает — рупь штука, а твои лучше Зинкиных…

Обмен мнениями завершился тем, что дядя Коля занял у Григория Александровича три рубля и убыл в известном направлении.

По выходным дням в поселок из города приезжало много народу. Люди дышали воздухом, бродили по лесу, собирали грибы, пили вино, пели песни, купались в озере, а к вечеру, усталые, но, в общем, довольные, садились в электричку и уезжали обратно в город.

Многие, гуляя, проходили мимо дома Ножкиных, где замечали табличку. Некоторые (в основном рыцарски настроенные юноши) «для смеху» заходили — и уходили с цветами, смущенные и удивленные. И вот однажды табличка попалась на глаза молодому и энергичному корреспонденту городской газеты Смирницкому. (Повторяем, все фамилии, конечно, вымышленные).

Смирницкий служил в отделе писем, а также вел рубрику под названием «А ваше хобби?». Рубрика появлялась раз в неделю и содержала заметки о всевозможных интересных увлечениях. Смирницкий не ограничивался рядовыми сообщениями о филателистах, филуменистах и нумизматах, а мог откопать, скажем, пенсионера Сукояцева Г.Ф., который завершил, наконец, многолетний труд по изготовлению макета землечерпалки величиной с наперсток. Иногда Смирницкий помещал также заметки и о разных буржуазных хобби. Тогда название рубрики менялось с «А ваше хобби?» на «С жиру бесятся».

И вот Смирницкий увидел табличку — и через минуту Григорий Александрович увидел Смирницкого.

Узнав, что перед ним пресса, Ножкин слегка оробел, а затем стал торопливо рассказывать Смирницкому про черенки, семена и клубнелуковицы.

Смирницкий ходил с Ножкиным между клумбами и деловито принюхивался.

— Замечательно! — бодро сказал он. — Запах замечательный! Но самое замечательное — это ваше начинание! Дарить цветы бесплатно — это ведь дарить людям радость, понимаете? Этот почин, я думаю, мы будем пропагандировать!

— Как вы сказали? — испугался Ножкин. — Ей-богу, ничего не нужно…

Материал в газете появился и был многими прочитан. А слово, как известно, это призыв к действию.

Первыми перешли к действиям учащиеся поселковой средней школы. Ведомые старшей пионервожатой, с горном и барабаном они прибыли к дому Ножкиных и объявили, что берут над Ножкиными шефство. Попытки встревоженного Григория Александровича с благодарностью отказаться были квалифицированы пионервожатой как ложная, извините, скромность и, простите, непонимание воспитательного значения…

Пообещав установить постоянное дежурство, юннаты отбыли. В течение двух следующих дней какие-то ясноглазые девочки действительно являлись и, побегав некоторое время вокруг клумб, исчезали. А на третий день шефство вовсе окончилось, — дружина бросила силы на макулатуру.

Буквально через день Ножкиных пригласили в город на встречу с клубом «Природа и фантазия» при кирпичном, кажется, заводе. Клуб отмечал годовщину. Все сидели за столиками. У мужчин были добрые глаза. Ножкиных приняли в члены клуба, обещали всем коллективом приехать в гости..

Потом Ножкин дарил цветы на празднике ветеранов труда.

И пошло!..

—...Товарищи! Сегодня у нас присутствует товарищ Ножкин Григорий Александрович с супругой… Которые своей инициативой… для нас, которые… следуя этой инициативе… которая…

И пошло!..

«Уважаемый Григорий Александрович!

Мы, работники городской фирмы «Ландыш», обсудили статью т. Смирницкого «Человек щедрой души»

За последнее время наша фирма добилась больших успехов… Однако есть еще и определенные недостатки… Принято обязательство резко повысить…»

Аромат ножкинских цветов учуяла студия телевидения. Долго ругались две редакции — молодежная и культуры и искусства, — кому делать передачу. Молодежь победила. Написали текст, поехали в поселок, убедили Ножкина, что это необходимо для эстетического воспитания молодежи, «да и не только молодежи, нашу передачу все смотрят…».

В глубине души Григорий Александрович ясно чувствовал, что происходит что-то не то, не так..

Но на студию поехал, послушно смотрел в камеру..

Соседки же по-прежнему видели Ножкиных насквозь. Иногда дядя Коля, видимо не обладавший столь острым зрением, пытался за Ножкиных заступиться утверждая, что люди они, ясное дело, с придурью, но не жмоты, в долг всегда дают.

Соседки упирали руки в бока, раскрывали рты — и дядя Коля оставлял поле брани, после чего соседки еще более убежденно заверяли друг дружку, что им все понятно…

А цветов тем временем уже оставалось совсем мало. Последние букеты Ножкины подарили двум молодым людям.

Это были он и она. Они прочитали табличку. Они, в общем-то, не собирались заходить. Но у них свадьба. В смысле — не у них, конечно, а у их друзей, в общежитии… Так что, если можно… «Ой, что вы! Так много! У вас же ничего не осталось!.. Давайте мы в корзину положим! (У них корзина оказалась.) Ой, спасибо вам большое!..»

— Славные какие! — сказала Наталья Владимировна, когда молодые люди ушли.

— Да, — согласился Григорий Александрович. — Очень!

А в городе тем временем появились афиши:

ГОРОДСКОЙ БАССЕЙН «ВОДЯНАЯ ФЕЕРИЯ»

Тут уж Ножкин попытался бунтовать. При чем тут он? Это уж просто смешно и даже неудобно! «Очень даже удобно, — объяснили ему. — Во-первых, за вами придет машина. Во-вторых, вы должны непременно быть, как застрельщик нового движения («Кто?» — перепугался Ножкин), и непременно вручать цветы победителям лично. Потому что… в общем, это важно… И для вас… В общем, вы понимаете, да?..»