С этого момента события начали развиваться очень быстро. Потери поляков от внезапного артобстрела американского неполного дивизиона (под конец к первой батарее из шести М52, начавшей огонь, присоединились остальные семь машин, наконец-то занявшие указанные позиции) оказались чувствительными, но не фатальными. Пятьдесят человек убитыми, в основном из пехоты. Из танкистов были, кроме так глупо погибшего комполка, ранены еще четыре танковых командира, тоже пожелавшие ехать в атаку с комфортом, дыша свежим воздухом. Три танка оказались повреждены близкими разрывами, в основном осколками были перебиты гусеницы и разбиты катки. Один уничтожен прямым попаданием. Не подлежали починке также три грузовика и восемь бронетранспортеров, броню которых крупные осколки пробивали почти что насквозь, убивая людей и повреждая двигатели и прочие механизмы. И первая танковая рота, шедшая впереди и погибшая, судя по всему, полностью. Только майор, вздохнув, мысленно списал эту роту в расход, как штабной радист опроверг его пессимизм:
– Пан майор, вышел на связи командир танкового взвода первой роты поручик Тучапски. Он наблюдает впереди силы противника в рощах гольф-клуба, до батальона танков и мотопехоту. Его танк уцелел, остальная рота погибла. О своей пехоте он ничего не сообщил.
«Так, – быстро думал майор, – это готовый корректировщик, перед тем, когда полк пойдет в новую атаку, наши две батареи ИСУ-152 смогут хорошо пощипать противника, если поручик поможет с корректировкой огня».
Он связался с подполковником Кузьминым, надо было доложить хоть и временному, но начальству о неудаче в первой атаке и подготовке новой. Но Кузьмин, выслушав его, внес в его планы изменения. На левом фланге, в лесном массиве, вернее том огрызке, что от него остался, продвижение русских и поляков проходило более успешно. Польский мотопехотный батальон, спешившись (БТР-152, на которых поляки приехали к месту боя, в пересеченной местности, да еще в условиях задымления, представляли собой слишком легкую мишень), поддерживаемые сзади танками десятого батальона, постепенно продвигались, выдавливая американцев с удобной позиции. Они уже прорвали передовые позиции, занятые американским разведбатом. Американцы еще поупирались, перестреливаясь с польской пехотой, но когда дошло до дуэлей советских танков с легкими «уокер бульдогами», они попятились назад. М41 с его короткой трехдюймовкой совершенно не мог конкурировать с толстой броней и длинноствольной стомиллиметровкой Т-54Б, вдобавок стабилизированной в двух плоскостях. Когда поляки и русские вошли в боевое соприкосновение с ротой шестьдесят восьмого танкового батальона, поддерживаемого ротой мотопехоты на бронетранспортерах М114, ситуация не сильно изменилась. Нет, платить один Т-54Б за полдесятка М41, как было до этого, уже не получалось, размен шел на равных. Но положение американцев было хуже по той простой причине, что они воевали с самого утра, и у них банально оставалось мало снарядов. На имевшиеся в наличии у мотопехотной роты два самоходных миномета на «гэвинах» поляки развернули свою батарею восьмидесятидвухмиллиметровых минометов, и сейчас они увлеченно перестреливались друг с другом. Но сзади боевых порядков советских танков не спеша ползла батарея ИСУ-152, и вот этот козырь американским командирам крыть было нечем. Шестидюймовый снаряд весом в сорок килограмм – очень серьезный аргумент для противника, даже если он сидит в дзоте с перекрытием в три наката бревен. А если противник вообще не успел толком окопаться, то этот аргумент становится совершенно убойным. Некоторым утешением для американцев служило то, что противник на этом участке совершенно не имел возможности к охвату. Слева лежала раскисшая от дождей пойма реки Аллер, а справа, вдоль дороги L282, – противник неизбежно подставится под огонь второй группы американских танков. Да и фонило от той части дороги, которая приближалась к перекрестку с L284, возле развалин Лахендорфа, изрядно. За свой левый фланг подполковник Кузьмин был спокоен, а вот с правым срочно надо было что-то решать. Рапорт польского майора только подтвердил это мнение. Попутно порадовавшись тому, что конкретно в этой польской части нашелся толковый офицер, в нужную минуту взявший на себя командование и не допустивший паники (последствия такой, только случившейся утром, он воочию мог наблюдать в бинокль, когда порывы ветра впереди относили дымы в стороны), он тем не менее внес в планы поляка свои коррективы. Немецкий авиакорректировщик только что сообщил, что в двух минутах подлетного времени находится эскадрилья штурмовиков, которая готова отработать по его указаниям. Поэтому Кузьмин сообщил обер-лейтенанту другие координаты, польский взвод АИР смог наконец-то засечь позиции так вредившей на правом фланге американской артиллерии. Пусть штурмовики ей займутся в первую очередь. А две батареи ИСУ-152 сразу, не отвлекаясь на контрбатарейную борьбу, начинают бить по обнаруженной группировке американских танков и БТР, пока есть возможность корректировки. Штурмовики же потом, если останутся боеприпасы, тоже обработают передний край американцев. Немец на эту просьбу ответил Кузьмину, что сегодня, начиная с этой минуты, в его интересах будет работать целый авиаполк ННА. Правда, авиаполк оказался истребительным, на МиГ-17, командование тридцать седьмой воздушной армией повсеместно решило отказаться от использования этих устаревших машин в качестве чистых истребителей. Но как штурмовики МиГ-17, с бомбами и НУР, при слабой ПВО американцев, будут достаточно эффективны при поддержке его войск, тем более когда их целый полк.
Гауптман Гюнтер Фюльграббе вел замыкающую четверку МиГ-17Ф второго штаффеля четвертого авиаполка ВВС ННА ГДР, совершенно в отвратительном настроении. Его полк, едва он успел пополниться новой техникой и летчиками из запасного полка, с рассветом уже дважды бросали на штурмовку бесконечных колонн военной техники противника, растянувшихся от Ольденбурга до Гамбурга. Потом они, даже толком не успев пообедать, срочно получили приказ о перелете на аэродром в Штендаль, ближе к левому флангу Приморского фронта. И сразу же, едва механики, большей частью чужие, из третьего авиаполка, заправили и вооружили самолеты, пришел приказ – опять на штурмовку, в район Целле. Поэтому Гюнтер и злился. На начальство, которое, похоже, вообще собралось их засунуть в штурмовую авиацию. А ведь он всегда служил в истребителях. И в ту войну он воевал истребителем, и хорошо воевал. Асом он стал давным-давно, еще когда он был ведомым у самого Германа Графа. А теперь он летит на штурмовку, увешанный бомбами и ракетами, как какой-то «цементбомбер»[41].
Вдобавок еще его очень напрягал новичок в его звене, который пришел вместо ведущего второй пары, сбитого «старфайтером» вчера в самом первом бою. Парень выглядит совсем зеленым, и пилотирует самолет как курсант в первом вылете с инструктором, плавненько и ровненько. И все время отставая при резких разворотах, а что будет в бою? Он сразу, как только этот юнец прибыл в полк, «поднял» старого ведомого второй пары его звена, назначив его ведущим. Всё-таки, помимо службы в полку, у того уже был хоть какой-то боевой опыт, но всё равно Гюнтер переживал за свою вторую пару.
Анджей Тучапски опять высунулся из своего люка, встав на свое сиденье в полный рост. Что поделать, пойма ручья скрывает его танк до поры, но из этой дыры ничего не видно ему самому. А это очень нервировало, Анджей представил себе в красках картину, как оба вражеских «паттона» выезжают одновременно вдоль ручья с разных сторон и он оказывается у них на блюдечке. Только бы плютоновый не подвел, успел занять позицию у каменного мостика. В ста метрах с другой стороны дороги русло ручья делает плавный изгиб. Поэтому тот «паттон», который сейчас подъезжает к нему сзади, может увидеть его или с дороги, стоя на мостике, или идя вдоль ложбины по эту сторону дороги. А вот тот, что идет перед ним, с юга… Вот он! Не спеша едет вдоль ручья в каких-то восьмистах метрах, поводя стволом своей пушки по сторонам, словно принюхиваясь. Анджей ссыпался на свое место, даже не закрыв люк. К черту инструкции, сейчас каждая секунда дорога, вдобавок у них в случае неудачи будет чуть больше шансов успеть спастись. Он сказал наводчику:
