Периодически батареи брали короткие паузы, давая дыму рассеяться под слабыми порывами ветерка, и тогда мне, все время державшимся рядом с Фонвизиным и его штабом, доводилось наблюдать как арт. расчеты в спешке выкатывают орудия на позиции, прицеливаются – и моментально наши и занятые врагом редуты снова исчезают, погружаясь в клубы дыма и пыли, а выпущенные ими гранаты, ядра и картечь врезаются в идущие шеренги противника, дырявя тела, ломая кости и разбрызгивая над строем кровь вместе с неряшливо оторванными кусками плоти и амуниции.

Важным вкладом в успех сражения внесла срочно принятая на вооружение в нашей артиллерии картечная граната Дивова П.Г. образца 1813 г. (в РИ из-за крайней консервативности власти и ее успокоенности после окончания удачно сложившейся для нас кампании 1812–1814 гг. картечные гранаты были приняты на вооружение русской артиллерией только в начале 1840-х годов, но они были повторением системы Шрапнеля, а к тому времени в Великобритании уже разрабатывались их более совершенные типы). По всем показателям картечная граната Дивова превосходила систему подполковника Королевской артиллерии Шрапнеля. Ее невероятно удачная конструкция позволяла эффективно накрывать большую площадь, не давая шанс на спасение даже тем, кто, казалось, находил укрытие за каким-либо местным предметом.

Более того, благодаря закостенелости мозгов своего командования, враг нам сам, собственноручно, хоть и невольно, но весьма умело и активно … помогал! В редкие мгновения, когда интенсивность пальбы снижалась, мне казалось, что сквозь шум боя и не смолкающего ни на секунду боя барабанов, до меня даже долетали отголоски команд вражеских офицеров и унтеров, ревевших в свои луженые глотки «Держать строй! Сомкнуть ряды! Плотнее!». И действительно, прорехи в строю быстро затягивались и наступление, вот уж самых настоящих русских камикадзе-смертников, продолжалось, как ни в чем не бывало! Единственное, что шеренги невольно прибавляли шагу, будь их воля, то они бы уже давно перешли на бег, дабы побыстрее сократить разделяющую нас дистанцию. Но, барабанщики дисциплинированно отбивали ритм атаки, и солдаты были вынуждены подчиняться, шествуя по этому марсову полю в полный рост и неестественно медленно. Выцеливать же и стрелять по таким огромным, неторопливым мишеням – милое дело, что для наших артиллеристов, что для стрелков.

Но все же, наши враги были далеко не «мальчиками для битья». В ответ на наш огонь монархисты все время огрызались своей, наступающей в шеренгах, артиллерией. Их пехотный строй периодически расцветал дымными белыми цветками с длинными языками бордового пламени, выплевывающим с пронзительным грохотом снаряды. Палили они главным образом ядрами и бешено вертящимися фитильными бомбами, которые разрыхляли земляные укрепления заодно с их защитниками. Иногда случалось, что снаряды отскакивали от бруствера, перелетая через головы солдат, но чаще, раздирая землю, они врезались в наших бойцов занявших там оборону.

Наблюдая за всем этим действом, я поскрипывал зубами, против моей идеи-проброса по применению в бою блиндажей и траншей ополчились едва ли не все профессионалы – «Это уж слишком!» «Так – никто не воюет!», и тому подобных отповедей в тот день мне пришлось наслушаться изрядно. Но, по правде говоря, на ведении с противником именно окопной войны я тогда не особенно и настаивал, понимая, что нет времени переучивать офицеров. Но, как впоследствии выяснится, кое-кто моими идеями все-таки воспользовался, и весьма удачно, надо сказать. Однако сейчас, когда внутри наших редутов скакали ядра и взрывались бомбы, об этом своем малодушии я сожалел, но что-то исправить было уже не в моих силах, оставалось лишь терпеть, молить Бога и верить в лучшее.

Покрывая свой путь сотнями и тысячами раненных и убитых, ежесекундно неся колоссальные потери, целых два корпуса московской армии упрямо рвались к ожесточённо отстреливавшейся 2-йгренадерской дивизии, находящейся под командованием героя наполеоновских войн, генерал-лейтенанта Полуектова Бориса Владимировича.

Правее гренадерской дивизии Полуектова образовалось пустое пространство вследствие того, что 2-я гвардейская пехотная дивизия, с боем отступившая с первой линии укреплений, не успела ещё полностью развернуться и занять назначенный ей новый оборонительный рубеж. Наверное, именно так, ситуацию «со своей колокольни» видел московский главнокомандующий Остен-Сакен, приказывая 2-му и 4-му пехотным корпусам атаковать Полуектова. На самом-то деле наши командующие умышленно сохраняли огромные по нынешним временам интервалы между своими подразделениями, провоцируя врага на атаку. Эти две дивизии на сто процентов были вооружены колпачковыми пулями, а все застрельщики и егеря в дивизиях – ещё и новыми дальнобойными винтовками.

Как и предполагалось, на Полуектова навалилась чуть ли не половина армии Остен-Сакена – дивизии Потемкина Я.А., Юшкова А.И., Ахлестышева М.Ф., Свечина Н.М., Талызина Ф.И., Вуича Н.В., при поддержке 2-я гусарской и 4-я драгунской дивизий.

Но еще до, казалось бы, оторванного и беззащитного Полуектова надо было добежать, дошагать, доползти. Неприятельские дивизии двигались вдоль кромки леса, ежесекундно подвергаясь губительному обстрелу стрелявшей с закрытых позиций артиллерии и егерей, рассыпанных в лесу. Правильно строиться в колонны к атаке, сохраняя боевой порядок, у них не получалось. Помимо того, что наступление велось по пересеченной местности под непрестанным огнем из лесного массива, к этому добавлялись еще и орудия гренадерской дивизии, с флешей простреливающих дорогу на всю глубину, нанося огромные потери наступающим колоннам.

Передовые полки Потемкина перешли на бег, дабы побыстрее оказаться в «мертвой зоне» - в небольшой ложбине перед редутом гренадеров, куда не могли достреливать пушки, но радовался неприятель недолго, в это пространство полетели начиненные пироксилином гранаты …

При приближении к дивизии Полуектова неожиданно для противника мощный и самое главное эффективный ружейный огонь открыла стоящая в версте на необорудованных позициях, но зато у самой кромки леса, 2-я гвардейская дивизия. Атакующий вторым Юшков был вынужден разворачивать на гвардейцев свою дивизию вместе с арт. бригадой. Туда же, на зарвавшихся гвардейцев были брошены 2-я гусарская и 4-я драгунская дивизии.

А на редут Полуектова, закрывающий весь левый фланг мятежных войск, была направлена чуть ли не половина царской армии. Бой был ужасен. Густые колонны московской пехоты, несмотря на то, что оказались под жесточайшим огнем, смело стремились вперед.

Первыми на редут попытались забраться егеря из бригады Шалашникова. Осыпаемые картечами, пулями и гранатами они шли без выстрела, неся ружья под курок, намереваясь открыть ответный огонь, как только доберутся до вражеского бруствера. И некоторая часть егерей, даже добралась до гребня вала, завязав там кровопролитнейший ближний бой. Громоздясь на телах убитых и раненых, они бились штыками, саблями,ножами, прикладами, тесаками, банниками, кулаками … Зеленые мундиры сплошь покрыли склоны возвышенности.

В бой на гренадерский редут врагом бросались все новые и новые полки. Несмотря на отсутствие видимых результатов, сражение продолжалось с особым ожесточением больше двух часов, до тех пор, пока от 2-й гвардейской дивизии, отразившей кавалерийские атаки, не побежала отправленная против них дивизия Юшкова, лишившаяся не только всей своей артиллерии, но и командира, получившего серьезное ранение – пуля раздробила генерал-лейтенанту челюсть, зубы и разорвала язык. И одновременно с контратакой гвардейцев к гренадерам Полуектова подоспели выделенные Фонвизиным последние резервы.

В центре в эти самые часы тоже кипел бой. Артиллерийская дуэль довольно быстро закончилась. Неприятельские артиллерийские роты под прицельным винтовочным огнем в короткое время теряли прислугу и зарядные ящики. Конные роты несли еще большие потери – артиллерийские лошади быстро выбивались, пушки нельзя было эвакуировать в тыл – не хватало людей для поднятия орудий на передки.