Думала, что меня уволят, как только мы вернёмся в аэропорт. Но, видимо, мне было необходимо пройти огонь, воду и медные трубы, и судьба дала ещё шанс.

В конце рейса, немного придя в себя, старшая стюардесса, оказавшаяся очень доброжелательной женщиной, подсказала способ, которым можно было привести себя в работоспособное состояние к следующему разу.

Все три дня, что отделяли меня от новой попытки полёта, я массировала точку за ухом, отвечающую за вестибулярный аппарат человека, до изнеможения, до боли пытаясь нормализовать его работу.

Неужели всё кончится, так и не начавшись?

И через три дня, едва сдерживаясь, борясь с тошнотой, прикидываясь, что у меня всё отлично, я выдержала рейс…»

А потом, ещё несколько взлётов и посадок, и, наконец, ко мне пришло чувство, что могу летать, не пользуясь точкой для массажа.

Всё бы хорошо, да характер меня вынес на другие проблемы. Кому-то приходилось работать на кухне, другие шли обслуживать пассажиров в салон. Интереснее, конечно, было идти в салон, особенно на московских рейсах.

Столичный рейс считался элитным, там всегда можно было встретить немало «денежных мешков», которые за сервис на высоком уровне и за должное обхождение могли и чаевыми одарить, а интеллигентные и культурные люди могли бы и телефончиком побаловать. Незамужних стюардесс в «Аэрофлоте», увы, было большинство.

Было смешно наблюдать, как некоторые стюардессы, навертевшись перед зеркалом, напудрившись и нарумянившись, одернув короткую юбку, мчались к пассажирам.

А меня как безответного стажера постоянно ставили на кухню. Правда, когда мы везли рабочих-вахтовиков в Сибирь, тогда, не спрашивая моего согласия, меня выпихивали в салон. Усталые, грязные, потные пассажиры никого из экипажа не интересовали. Кстати, и меня тоже… В свои восемнадцать лет я думала, что неотразима и хотела получить свою долю внимания. И получила.

После окончания своей работы, когда до прибытия в аэропорт остаётся минут пятнадцать, стюардессы любят занимать свободные места среди сидящих в салоне. Это гораздо удобнее, потому что служебные места – маленькие складные стулья, прикрепляющиеся к стенкам у выходов самолета.

Как-то, когда я разносила чай, один из пассажиров – симпатичный молодой мужчина, сидящий в самом конце самолёта, пригласил меня, если будет время, поболтать. Не находя в этом ничего предосудительного, – другие стюардессы делали то же самое, – по их примеру на время посадки самолета подсела на пустующее место рядом с этим человеком. Пока мы с ним о чём-то говорили, мои коллеги, которые все на этот раз остались на кухне, несколько раз нервно выглядывали из-за шторки, отделяющей служебное помещение от салона. Не придав этому никакого значения, я спокойно болтала с общительным молодым человеком.

После этого был первый донос на меня! В нем значилось, что я «флиртовала с пассажирами, гнушаясь своими обязанностями»…

Но об этом я узнаю гораздо позднее, когда истечет время контракта. А пока полеты-рейсы продолжались.

Сибирские рейсы – длинные и с промежуточной посадкой, они требуют двух экипажей на борту лайнера. Во время своего отдыха на обратном пути сменный экипаж стюардесс и летчиков, прикупив кедровых орешков и водки, расслаблялся на первых четырёх рядах кресел.

Я же предпочитала дремать, отсев от всех на последний из этих рядов. Однажды в один из таких рейсов ко мне присоседился один из успевших «согреться» пилотов. Стал толковать о своей ко мне симпатии, в общем, прельщал чем мог. Мне было скучно. Сославшись на усталость, я отвергла заигрывания маститого летчика.

Так появился второй донос.

О нем также станет известно только при увольнении. И когда мой благодетель будет пытаться договориться о продлении моего контракта, то до его сведения доведут, что «во время работы я дремала».

После каждого рейса членам экипажа выдавался паёк. Меню пайка висело в помещении, в котором экипажи регистрировались перед своим рейсом. Я никогда не читала его и не обращала внимания на то, что паёк содержал при выдаче. Пайки были всегда очень большими, особенно на этих пресловутых московских рейсах. Паёк увеличивался ещё за счёт того, что оставалось после пассажиров.

Пакетики с сыром, сахаром, чаем, вода сладкая, лимонадная, минеральная. Всё это распределялось старшей стюардессой между членами экипажа. И каждому доставалась объёмная сумка с едой. Выдаваемых продуктов мне лично хватало на два-три дня (!) до следующего рейса.

Однажды краем уха я услышала, что написанное в меню не всегда соответствует выдаваемому, недостаёт то котлеты, то колбасы, то мяса. Недодаваемые продукты старшая якобы потихоньку продаёт богатым клиентам.

Как отравленное зелье подействовали на меня эти слухи. Я принялась сличать меню и содержимое своего кулька после раздачи, убеждаясь в справедливости сказанного. Во мне проснулось желание восстановить справедливость. (И это-то у стажера!) Я решила проконтролировать распределение пайков и проследить за процессом заполнения кульков экипажа в ближайший же рейс.

И вот когда настал этот щекочущий момент, заняв, как мне казалось, весьма нейтральную позицию, а, именно, – встав на кухне за спиной старшей на некотором расстоянии от неё, я сложила руки на груди и устремила взгляд в пространство перед собой.

Все обомлели. Остальные члены экипажа, как обычно, стояли у выхода. Одни с испугом, другие с любопытством, а опытные с сожалением наблюдали за сценой. Никто до этого не смел подступаться к сакральному месту. Старшая, оглянувшись и очень выразительно посмотрев на меня, продолжила своё действо: кому больше, кому меньше. А я чувствовала себя героем, вставшим на защиту интересов рядовых коллег. Именно этот ложный героизм меня и вычеркнул из рядов стюардесс.

И так на меня донесли начальству в третий раз. После этого и наступил горький момент – меня уволили.

Мой благодетель сделал попытку спасти меня и пошел к начальнику службы. Выйдя слегка потерянным после приватного разговора, пояснил, что мне следовало бы вообще отдавать свой паёк старшей, чтобы заслужить её любовь и расположение.

Говоря по правде, мой паёк доставался моему соседу по общежитию. Я не ела ни бифштексов, ни котлет, которые нам выдавались, а подкармливала ими своего собрата. Может быть, это доброе дело зачтётся мне где-нибудь в другом месте?…»

Об этом соседе речь пойдёт в следующем рассказе.

«… «Аэрофлот» заключил со мной контракт на три месяца. В основном меня ставили на московские рейсы, как я уже говорила, они были не только самыми востребованными и богатыми, но и короткими по времени. Рейс длился всего один час сорок минут. Паёк, который получали пассажиры, отличался от пайков на других рейсах. Он всегда содержал мясопродукты. Это могла быть сочная котлета или хороший кусок колбасы. Кроме того, в него входил сыр, хлеб, часто салатик, а ко всему также прилагалась сладкая булочка.

Поскольку рейс был коротким, многие пайки пассажиры не успевали употребить. Многие отказывались сами, а некоторые спали. Все неиспользованные пайки собирались старшей стюардессой и после рейса раздавались членам экипажа. И даже я, как новичок и стажер, не уезжала домой без полного пакета снеди.

Для жизни в общежитие такой прокорм был как манна небесная. Принесённых после рейса пайков как раз хватало до следующего рейса, который случался через два-три дня, но только мясо в то время не входило в мой рацион, и оно в большом количестве скапливалось у меня в холодильнике. Не хотелось его выбрасывать – еда же все-таки и вкусная еда.

В общежитие летом жили только работающие студенты, каковых в то время было не так и много. В блоке, где находилась моя комната, кроме меня, никто не жил.