– Это что, – Мать уже была близка к крику. Оставалось совсем чуть-чуть. – Какашки? Ты измазал какашками стену? Ты что, совсем идиот?

Ваня опустил глаза в пол и молчал. Он представлял, будто сидит в тихом сквере, на лавочке. Он один, вокруг него никого нет. И тишина, только дует ветер. Щебечут птицы. Мать черной тучей нависала над ним, он закрыл глаза и зажмурился. Нет, он не ждал удара – Мать если и била его, то только ремнем. Но как часто он думал, что лучше бы била, лучше бы случилось что угодно, хоть бы он провалился в ад на сковородку с кипящим маслом, только бы не этот надрывный, дикий, истошный крик. Только не он, Господи! «Иже еси на небеси, да святится имя твое», – вспоминал он слова молитвы. – «Как и прощаем мы должником нашим». Должником? Почему должником? Почему не должникам, как было бы просто и понятно? Ваня знал слова молитвы наизусть – Мать водила его в церковь, на длинные и изнурительные службы, а самой страшной была ночная – но как Ваня мечтал теперь оказаться даже на ней. Только бы не крик! Не крик!

Лицо Матери сжалось в страшную гримасу.

– А ну отвечай! Какашки? Какашки, да?

За всю свою маленькую жизнь Ваня запомнил: нет ничего страшнее, чем говорить правду матери. Ври, придумывай, выкручивайся, юли – только не говори правду. Никогда! Мальчик не знал, как это поможет ему сейчас, но, набрав воздуха, твердо сказал:

– Да. Я измазал стену какашками.

Ему стало противно. Мать торжествующе распрямилась.

– То есть ты хочешь сказать, что в здравом уме, будучи нормальным человеком, ты взял и измазал какашками стену?

Мальчик потупил взгляд. «Хочешь сказать». Что это значило – хочешь сказать? Он ничего не хотел говорить, это было понятно, он был вынужден говорить.

– Я уже ответил.

– Ответишь еще раз, – взревела Мать. – Сколько надо, столько и ответишь! Родила идиота! Боже мой! Родила на этот свет идиота! Господи!

Она несколько раз ударила себя в грудь и разрыдалась.

– Отмывай, – приказала она. – Вон там в углу тряпка, бери и отмывай. Чтобы я пришла, и ничего этого не было.

Мать направилась в комнату, причитая и охая, а Ваня смочил тряпку и молча стоял, смотря на нее. Тряпка казалась ему спасительницей, он цеплялся за нее не только взглядом, а всей своей маленькой напуганной душой. Он мечтал о чуде и мысленно просил тряпку совершить это чудо.

– Пожалуйста, – сказал он тихо.

Но Ваня, конечно, знал, что не ототрется. Краска плотно въелась, и даже чуть-чуть оттереть было невозможно. Мальчик раз за разом мочил тряпку, подносил ее к стене и тер – просто чтобы проходило время. Быть может, время, если не тряпка, поможет ему. А если не время, то, наверное, и ничего.

Помнил Ваня и о том, что это не последнее испытание, которое ему предстояло за день. Сегодня в школе ему поставили за сочинение необычную оценку – пять с четырьмя плюсами. Сочинение было простым, на вольную тему: написать о своей жизни, о том, как проводишь время, чем интересуешься, что любишь. Что-то вроде знакомства с учениками – ведь у него снова появились новые учителя. Роковая ошибка была в том, что, вернувшись из школы, он уже успел похвастаться. Теперь, в новых обстоятельствах, это было совсем зря. Он не любил в себе хвастовство – но, с другой стороны, кому как не родителям рассказывать об успехах. Тем более отец был дома. Правда, сейчас это не очень помогало – отец читал газету и пил чай. Отозвавшись на стенания матери, он вяло зашел в туалет, сразу понял, в чем дело, и вышел.

– Вот не будет матери, будешь вспоминать и плакать, – доносилось до Вани из комнаты. – Будешь проклинать себя, что не любил ее, не жалел, что делал все для того, чтоб она сдохла раньше времени. Только уже будет поздно! Локти будешь кусать.

Через час пустых попыток оттереть краску в туалет снова зашел отец.

– Пойдем, – сказал он. – Мама что-то спросить хочет.

Ужас новой волной подступил к горлу, но Ваня старался не выдать паники.

– Сейчас руки помою.

– Пойдем, – настойчиво повторил отец. – Мама ждет.

Ваня почувствовал, как задрожали ноги и руки. Не помня себя, он вошел в комнату. С надеждой взглянул на отца, но отец отвернулся. Ваня знал: убить его отец не даст, но все остальное – пожалуйста. Рассчитывать было не на что.

– Ничего не хочешь объяснить? – спросила Мать.

– Я оттираю, – потупив взгляд, сказал мальчик.

– Мы к этому еще вернемся. Отец сказал, что там на самом деле. Ну?

Ваня смотрел на нее и не понимал, что «ну?». И только потом заметил, что на журнальном столике разложено несколько карточек. Они были цветными, в центре каждой карточки была цифра, а периметр – обведен в толстую рамку. Цифры были отпечатаны на карточках – они предназначались для какой-то игры, которую Ваня не помнил, а вот раскрасил карточки он сам – цветными текстовыделителями. Рамки нарисовал тоже – толстым черным маркером.

– Зачем? – Мать поймала его взгляд. – Что все это значит?

– Это… Это…, – залепетал Ваня.

– Слушай, не придуривайся уже, ответь на вопрос нормально, – оторвался от газеты отец.

– Да я…

Ваня оторопел. Для него было настолько неожиданно, что Мать найдет карточки – это было так давно, что он уже и забыл про них, а тем более что станет спрашивать про них. Мальчик решил зацепиться за этот аргумент как за спасительный.

– Это было давно, – сказал он. Но Мать только всплеснула руками и заорала:

– Давно? Какая разница, когда это было? Я тебя спрашиваю зачем, не когда? Ты понимаешь разницу? А если бы ты человека убил, и это было давно, ты бы тоже сказал, да? Давно – не имеет значения, так что ли?

Ваня подумал, в каком возрасте он мог бы убить человека, чтобы это было давно, и неожиданно улыбнулся. Это привело Мать в ярость.

– Ты что, смеешься, когда Мать с тобой разговаривает? Я что-то говорю смешное? Или ты над матерью смеешься, а, гаденыш? Отец! Оторвись ты от своей газеты! Посмотри, какого гаденыша мы с тобой воспитали. Не гаденыша – гадину!

– Мне было просто скучно, – сказал Ваня. – Я не знал, чем заняться, и вот…

– Что вот? – победно заорала Мать. – Что вот? Что ты сделал, а? Я слушаю!

– Раскрасил эти карточки.

– Что это значит? Девятка у тебя красным, пятерка желтым. Почему это, зачем? Отец, я не могу с ним.

– Это ничего не значит, – тихо сказал мальчик. – Это просто так.

– Не дури мне голову, ничего не может быть просто так. У всего есть смысл. Какой смысл здесь, зачем это? Господи, за что, кого мы воспитали! Когда человеку скучно, он читает книжку, телевизор смотрит, радио. Ты понимаешь, это а?

– Да, понимаю, – Ваня знал, что лучше не перечить.

– Нормальный человек не раскрашивает карточки просто так. Если ты так будешь делать, нормальный человек из тебя не вырастет.

– Я больше не буду, честно, – сказал Ваня.

– Еще бы, – бросила Мать. – Конечно, не будешь. Эти карточки я у тебя заберу, и ты их больше не увидишь.

Мальчик пожал плечами.

– Это еще не все, – довольно сказала Мать и повернулась к отцу. – Ну чего ты сидишь, может быть, ты скажешь?

– Так ведь у тебя был какой-то вопрос, ты и спрашивай, – удивленно отозвался отец. – У меня вопросов не было.

– Ну понятно, – вздохнула Мать. – Вечно мне все одной надо. Как будто это мой сын.

– Вообще-то твой.

– Не паясничай, – презрительно ответила Мать. – Паяц нашелся. Мы прочитали твое сочинение.

Мать резко обернулась к Ване.

– Кричу я значит много, да? А когда мать много кричит, кошка потом приходит и тебя успокаивает, лечит. Так же ты писал, да?

– Там не только это, – глухо сказал мальчик.

– Что там еще, меня не интересует. Зачем ты это вообще пишешь? Зачем учительнице знать, что я кричу? А? Ты же не пишешь, почему я кричу, кто меня доводит. Какой хитренький, а! Посмотрите!

– Прости, пожалуйста, – сказал мальчик.

– Так если бы! – продолжила Мать. – А зачем писать, сколько вы ждете электричку? Когда ты с бабушкой ездил на дачу. У тебя вот целый абзац – про электричку. Как вы ее ждете, какие рельсы, платформа. Красная строка – и снова, пожалуйста, про электричку! У тебя полсочинения про электричку. У тебя вообще все дома, я хочу спросить?