1/128

В квартиру едва пробивался луч света, но было четыре часа дня или около того – время, когда школьники возвращаются домой. Напротив дивана стоял пыльный телевизор: когда родители уходили, они всегда напоминали маленькому Ване, что на задней, обращенной в углубление, стенке телевизора, есть специальная красная лампочка, которая загорается, если телевизор работает больше двадцати минут. Маленький Ваня боялся включать телевизор, но однажды – ведь заняться было все равно нечем – он как-то исхитрился развернуть массивный черный ящик и просунуть голову в проем. В темноте он не мог рассмотреть, что там – на задней панели ящика, а фонарика под рукой не было. В углу выделялся специальный разъем, в который был воткнут тяжелый кабель, по которому и текли все его любимые передачи – «Звездный час», дог-шоу «Я и моя собака», мультсериал «Охотники за привидениями», «Подводная одиссея команды Кусто». За дыркой для кабеля панель становилась гладкой – никаких углублений, рычагов, кнопок. Лампочки не было, думал Ваня, затаив дыхание, пытаясь сдвинуть тяжелый ящик и поставить его так, как он стоял до ухода родителей. Нужно было не забыть поправить видеомагнитофон – чтобы стоял ровно, прямо на телевизоре: если он чуть выдвинется справа или слева, это могло привести к таким последствиям, о которых Ване не хотелось даже думать. «Нет никакой там лампочки», – полыхала на его щеках обида.

Теперь он пялился на телевизор и вспоминал ту лампочку, чтобы хоть как-то отвлечься, думать хотя бы о чем-то. О чем-то другом, не о том, что происходило сейчас. Слева звонил телефон – красный аппарат с круглым диском на журнальном столике, накрытом цветастой клеенкой. Ваня вглядывался в каждый сантиметр клеенки, пытаясь найти в ней что-то, что выручит его – да не когда-то, а прямо сейчас. Спасет. Но клеенка не спасала, а телефон все звонил и звонил: дзыннннннь, – звонил телефон, дзыннннннь. Ване казалось, что трубка слегка подпрыгивала. Он вслушивался в каждый звук, надеясь найти в этом звуке доказательство жизни – доказательство того, что в мире есть что-то другое, кроме того, что происходит сейчас. Вот сейчас он снимет трубку, завяжется разговор, он передаст трубку и побежит в свою комнату, где хоть ненадолго отдохнет – там его ждет югославский конструктор, из которого он делает троллейбусы, у него уже целый троллейбусный парк. А может, прочтет фантастику, а может, повезет, и незаметно выскользнет во двор. Тогда все то, что произойдет неизбежно, случится хотя бы позже. Позже на какие-то часы.

– Подними трубку, – сказала Мать. Ваня всем телом рванулся к аппарату, но не успел его достигнуть, как его словно оглушили: – Меня нет.

Ваня решил выиграть время и сделал вид, что не понимает.

– То есть нет?

Мать сидела на стуле напротив, между телевизором и дверью в его комнату, преграждая путь.

– Скажи, что меня нет дома. Я перезвоню позже.

Мальчик снял трубку и осторожно поднес к уху, сдавленно сказал:

– Алло.

На другом конце раздался оживленный громкий голос. Мальчик снова посмотрел на Мать. Она недовольно пыхтела.

– Марина Михайловна, здравствуйте, – чеканя каждое слово, произнес Ваня.

Он вдруг подумал, что вот же он – вернейший способ спастись: просто прокричать в трубку соседке «Вот же она, здесь! Спасите меня! Спасите меня, пожалуйста!» Но ни одно слово не получалось, напротив, от одной лишь мысли его сковало ужасом: он представил, как Мать взлетит со стула, взовьется над ним коршуном, выхватит трубку и расколошматит о стену. Сколько там будет идти Марина Михайловна, и будет ли идти вообще, а ему уже настанет труба.

– Марина Михайловна, ее нет дома, – как можно спокойнее сказал мальчик. – Что-нибудь передать?

Ване хотелось, чтобы соседка говорила как можно дольше, говорила все, что угодно – и ее голос казался в тот момент самым прекрасным звуком на земле. Но Марина Михайловна лишь пробурчала что-то, и в трубке раздались гудки. Мальчик какое-то время делал вид, что продолжает слушать, но потом стало ясно, что и эта возможность исчерпала себя: он аккуратно положил трубку и повернулся к Матери.

– Продолжим, – сказала Мать. – Зачем ты соврал?

– Я не хотел, – отозвался мальчик. – Честно, я не специально.

– Но по факту ведь ты соврал. Какая разница, хотел ты или не хотел? – ее голос повышался с каждым словом, и вот он уже гремел, рокотал по квартире. – Ты можешь это понять? Ты это понимаешь?

Ваня сглотнул слюну. Мать смотрела на него, качала головой.

– Не зря тебя Ваней назвали, ты Ваня и есть! Стоишь тут, мямлишь что-то! Выпрямись, когда с тобой мать разговаривает! Как Ванечка-дурачок!

– Вы и назвали, – тихо сказал мальчик.

– Вы и называли, – передразнила Мать, сморщив губы. – Не мы, а отец твой бесхребетный, неизвестно где все время пропадает. Он и назвал. А я мучаюсь. Всю жизнь так – он что-то делает, я страдаю. И этот такой же растет. Да, этот?

– Да, – повторил Ваня.

Мать резко схватила стул и придвинулась к нему.

– Почему ты сказал матери, что получил пятерку, а на самом деле получил четверку?

Мальчик закрыл глаза. Он вспомнил солнечное утро. Вот их собрали у городского фонтана – так же, как он, нарядно одетых детишек: мальчики в толстых синих брюках, пиджаках, девочки – в коричневых платьицах. Перед ними учительница: ослепительная улыбка, блестящие солнцезащитные очки.

– Ребята, сегодня первое сентября, а это праздник, день знаний, поэтому мы будем больше играть, чем учиться… Давайте знакомиться друг с другом.

Вот они бегут среди каштанов, вот дурачатся, кидаясь осенними листьями друг в друга, вот хохочут, услышав чью-то смешную фамилию. А вот – стоят возле забора, за которым высится здание – корпус их будущей школы.

– Сегодня не будет уроков, – щебечет молодая учительница. – В привычном понимании, когда все такие серьезные, сидят за партой, выходят к доске. Но я проведу вас по школе и покажу, где тут у нас что находится, ну а потом мы поиграем в урок. Лады?

Все захлопали в ладоши, кто-то закричал «Ура». Дети ринулись в парадные двери школы. Ване запомнились большие фонари на стенах коридора, просторный актовый зал, где кто-то играл на пианино, столовка с пюрешным запахом и румяная толстая повариха. Потом учительница собрала их во дворе, где дети расселись кто на чем – на лавочках, спортивных турниках, автомобильных шинах, пнях.

– А еще в школах ставят оценки, – таинственно сказала она. – Пятерка и четверка – хорошие оценки, это значит, что вы молодцы, а тройка и двойка – плохие. Значит, надо учиться лучше. Оценки ставят в журнал, это такая большая специальная книжка учителя, а потом, вычислив среднее из ваших оценок за четверть, учитель ставит оценку за четверть…

– А поставьте нам оценку, – крикнул кто-то из детей. – Интересно же!

– Да, да, – загалдели вокруг. – Ну поставьте.

– Оценки ставят за работы, – сказала учительница, сняв очки, и Ваня вдруг заметил, какие у нее усталые глаза. Они были совсем не так радостны, как ее голос. И оттого учительница понравилась ему еще больше. – За классные. Или за домашние. А сегодня мы просто знакомились. Ну, ничего! Поставлю я вам оценки. Только они будут шуточные и никуда не пойдут. Договорились?

– Да, – зашумели дети.

– Петя, – обратилась она к какому-то мальчику. – Скажи мне, а сколько часов в сутках?

– Двенадцать, – уверенно сказал Петя, но тут же поправился – нет, двадцать четыре.

– Правильно, Петя, двадцать четыре, – похвалила учительница. – Поставлю тебе пятерку. Даша! А угадай загадку! Течет-течет-не вытечет, бежит-бежит, не выбежит – что это, а?

– Река, – смущенно ответила девочка. – Я знала.

– Правильно, Маша! Тебе твердая пятерка.

Вперед вышел толстый мальчик.

– А знаете самый короткий анекдот?