Так продолжается уже почти шесть лет.

Другие, видя, что из себя представляет каждый мой день, говорили, что долго я не протяну. Признаться, внутри до сих пор тлеет слабая надежда, что так оно и будет. Но после каждой моей смерти эта вера угасает, и скоро превратится в жалкий пепел.

Так продолжается уже почти шесть лет.

Кто-то и вовсе расписывал в красках мою смерть. Мечты этого человека сбылись: я умирал множество раз. Тонул, резался, сбрасывался с обрыва, истекал кровью, отрезал себе конечности, надеясь умереть от резких и нескончаемых порывов боли. Но всё без толку.

Так продолжается уже почти шесть лет.

Некоторые показали мне, что такое смерть на самом деле. Гибель не страшна, когда её костлявые руки касаются твоей души, желая утянуть за собой. Нет, подобное воспринимается как что-то обязательное и, в моём случае, знакомое. Когда же смерть забирает кого-то другого, это ощущается как падение в пропасть. В пропасть собственного поражения, собственной боли, собственного крика, собственного кошмара, собственной ярости. Смерть – это исчезновение не самой жизни, а чего-то важного и ценного в ней самой. Того, без чего жизнь становится невозможной и ощущается мрачным и бессмысленным существованием.

Самому умирать не больно. Больно, когда умирают другие. Жизнь стремительно покидает их, а всё, что ты можешь с этим сделать, это кричать и молить о том, чтобы они не сдавались. Не уступали смерти, перед которой бессильны все. Продолжали бороться с гибелью, которая всегда выходит победителем. Не уходили в иной мир, который открывает свои двери перед каждым, когда подходит срок.

Но эти крики, просьбы, молитвы тщетны.

Очередная волна агонии пронзает меня с новой силой. Прикусываю кулак, чтобы не вскрикнуть, ругая себя за то, что попал в то место, при ударе в которое люди умирают болезненно и долго. По синему кафтану расплывается тёмное пятно крови, перед глазами пляшут чёрные звёздочки, а в груди пылающим огнём горит боль, что вспыхивает с каждой секундой всё ярче и ярче.

Ждать конца, терпя муки, я не хочу. Да и времени нет. Поэтому теперь остаётся самое трудное и неприятное.

Обхватываю рукоять кинжала, чьё лезвие полностью вошло внутрь, обеими руками, до скрежета стиснув зубы. Закрываю глаза, вдыхаю колючий воздух и резко вынимаю нож из груди, после чего рукой прикрываю открытую рану, тяжело дыша. Рука скользит чуть выше, останавливаясь у места, где должно биться сердце. Но внутри тихо.

Холодно.

Пусто.

И больно.

Снова.

В этот же момент дверь раскрывается, и сквозь тёмную пелену мне удаётся увидеть рыжую копну волос.

– Саша! – Ру присаживается рядом со мной. Его длинные пальцы касаются моих, осторожно вынимая кинжал из рук. – Ну зачем ты так? Пробовал уже раз десять! – приговаривает он.

– Одиннадцатый раз никогда не помешает, – с улыбкой отмахиваюсь я, постепенно приходя в себя.

Ру помогает мне встать и сесть на лавку. Рана начинает зудеть, знак хороший: скоро затянется. Но вот поступил я опрометчиво: нужно было снять кафтан и рубаху, чтобы не испачкать и не испортить одежду.

– Это глупо, Саша, – упрекает меня Ру, садясь рядом.

– Сказал тот, чьё сердце бьётся, как и у всех, – язвительно парирую я, закидывая голову назад и закрывая глаза. – Ты какими судьбами здесь? Помнится, ты должен быть в Подгорной с Луизой. Что-то произошло? – открываю один глаз, смотря им на друга.

Ру отводит взгляд, явно о чём-то задумывавшись. Или о причине своего возвращения в крепость, или о моей неудавшейся попытке убить себя. Терпеливо жду ответа, с деланным интересом разглядывая собственные ногти.

– В Подгорной были злыдни⁶, ничего серьёзного, – коротко говорит Ру, всё ещё не поднимая взгляд. – Дело в другом. И, я думаю, оно может касаться тебя.

– Ты нашёл способ, как мне покончить с собой? – равнодушно предполагаю я.

Как и следовало ожидать, Ру мотает головой. Серьёзность друга напрягает меня, обычно он не такой тихий и отстранённый. Но что могло произойти, что так шокировало его? Эти вопросы я оставляю висеть в воздухе, зная, что Ру всё равно даст ответ на них. Тот чешет подбородок и наконец поднимает взгляд на меня. В карих глазах я нахожу лишь смятение и непонимание происходящего.

– С тварями я и Луиза разобрались быстро. Мы возвращались обратно, вот только проезжали мимо кадетского училища.

– Западного, я полагаю?

– Да, обучением занимается Зыбин, но важно не это. Я… Я не уверен, не могу точно утверждать, но… Мы нашли тринадцать кадетов. Двенадцать мёртвых кадетов. И одного живого.

– И в чём ты не уверен? Кадеты часто умирают во время обучения, в Орден вступают самые живу…

– Дело не в этом. Тогда был день, Саша. Конечно, шёл дождь, но время было дневное. Нечисть не активна днём.

– Значит, на них напал дух.

– Повсюду был пепел, – мрачно добавляет Ру, вгоняя меня в то же замешательство, в котором пребывает он сам.

Двенадцать кадетов мертвы, убиты были, судя по всему, днём, так как Ру ничего не сказал про следы разложения, которых, видимо, не было. Но нечисть не активна днём, солнечный свет губителен для тварей. Возможность того, что кадетов убил дух, исключается наличием пепла, который остаётся лишь после нечисти среднего или высшего типов. Но они-то как раз и дремлют при свете дня. Что-то здесь не сходится. Не хватает маленькой детали, которую я мог упустить.

– Ты сказал, убито двенадцать кадетов. Один выжил.

– Одна, – поправляет Ру. – Это девушка.

– А ещё ты сказал, что это может касаться меня. Каким образом?

Догадаться несложно, но поверить трудно. Не могу представить, чтобы на свете был ещё один человек с небьющимся сердцем, но оставался при этом человеком, а не нечистью.

– Она умерла, – медленно произносит Ру, внимательно следя за моей реакцией. Внешне остаюсь невозмутимым, но внутри поднимается целое море вопросов. – Мы нашли её всю в крови. Но без единой раны.

– Она не могла убить кадетов и прикинуться мёртвой?

– Это было бы глупо с её стороны. И провалялась она три дня без сознания, а такое сымитировать никому не под силу. Мы с Луизой не отходили от неё. Тем более… По ней было видно, что она умерла.

– Было?

Ру нервно перебирает пальцы.

– Да. Когда я её увидел, она была бледной, как труп. Румянец к ней вернулся не скоро, и…

– Её сердце бьётся, – договариваю я.

– Да, я проверил её пульс, – сокрушённо подтверждает Ру. – Но, Саша, она действительно умерла, клянусь! Она выглядела такой потерянной, такой измученной. Она не призналась в том, что умерла, но ожила. Мне кажется, она боялась.

– И правильно делала, – соглашаюсь я, вспоминая, что, когда всё произошло со мной, об этом никто ничего не знал, помимо одного человека, оказавшегося поблизости. Он-то и помог мне выбраться из гнезда тварей. – Кто-нибудь ещё знает о ней?

– Думаю, Луиза догадывается, что всё нечисто с этим делом. Да и Зыбин в курсе. Но вряд ли до него дойдёт.

– До него, может, и не дойдёт, но сплетни и россказни он любит, а значит, растреплет всем.

Ситуация действительно вызывает небывалый интерес во мне. Мало того, что нечисть неожиданным образом начала атаковать людей в дневное время суток, так ещё и появилась девушка, которая, как и я, умерла, но вернулась на этот свет, не желая уступать законам смерти. Вот только её сердце бьётся, в отличие от моего. Всё это настолько увлекательно и занятно, что мне определённо стоит выпить.

– Что ты думаешь насчёт этого? – спрашивает Ру, наблюдая, как я достаю из шкафа бутылку любимого кваса, открываю её и делаю приличный глоток прямо из горла.

– Думаю, она сама ничего толком не поняла. Может, она и уверена в том, что чувствовала дыхание смерти совсем близко, но эта уверенность мигом спадёт, и ей будет казаться, что ей просто повезло выжить.

– А как же отсутствие ран?

– Этот факт не уберёт её уверенность до конца. Но это и нужно. Рано или поздно, когда сплетни перестанут быть новыми, пойдёт ещё один слух о том, что никаких ран и не должно было быть. Девушка просто увидела смерть товарищей, их кровь попала на неё, а сама она упала в обморок от такого шока. Не удивлюсь, если так всё и было.