– Она лишена креста заслуженно. Эта девка не только нарушила устав, войдя в чужую казарму, но и подсунула юношам мёртвых шишиг!

– А они их не видели, что ли? – справедливо спрашиваю я, выразительно выгнув бровь.

Кажется, ещё немного, и Зыбин точно взорвётся. Ну, или как минимум пар повалит из его раскрасневшихся от гнева ушей.

– Это ребячество недопустимо, Алконостова!

– Ребячество?! – теперь уже моя очередь вскипать и спорить с главнокомандующим, не давая никому другому вставить слово. – Я порубила тварей, разве не этим должен заниматься настоящий страж?! – Возмущённо скрещиваю руки на груди. – В отличие от парней, я занимаюсь серьёзным делом! И, если мне в комнату подсовывают анчуток, я даю ответный удар!

– Связывать мёртвых шишиг и вешать их над дверью – это серьёзное дело?

Согласна, звучит и впрямь не очень. Но объяснять Зыбину причину моего поступка – всё равно что общаться с пнём, надеясь, что он поддержит в трудный день. Лично я считаю, что, если бы у старикашки было хоть какое-то чувство юмора, он бы по достоинству оценил моё творение.

– Ты же девушка! – на полном серьёзе восклицает Зыбин, точно тем самым он пытается достучаться до меня, внушив устаревшие традиции. – Охота за нечистью – работа мужская, а ты уже должна найти суженного да под венец пойти!

– Я тоже девушка, – подаёт голос Луиза, – и тоже страж. А по правилам служить в Ордене может каждый, кто готов защищать простой люд. А теперь, после этого короткого напоминания, верните крест кадету Алконостовой, главнокомандующий. Или лишите оружия всех кадетов, которые, как я поняла, так же нарушили устав, войдя в чужую казарму, чтобы подкинуть анчуток.

Ругнувшись себе под нос, Зыбин сдаётся и со стуком кладёт железный крест со шнурком на стол. Даже стоя у стены, не так близко к столу, я узнаю свой крест, который мне вручили на первом уроке, посвящённом владению нитями и крестом⁵, пять лет назад. Немного потрёпанный, в некоторых местах темнеет ржавчина. Любой бы на моём месте давно заменил его, но в отличие от меня, любой не знаком с Зыбиным. А если и знаком, то точно ходит у него в любимчиках. Сколько бы раз я не говорила главнокомандующему, что крест нужно заменить, я получала отказ.

Забираю крест, который в руках отзывается родным теплом, и убираю его в карман серого кафтана.

– Спасибо, – говорит Луиза таким тоном, будто никогда не произносила слово, что только соскочило с её языка. – Удачи на отборочных, – кидает она мне на прощание, выходя из избы.

Иду за ней следом, как меня останавливает кашель Зыбина, означающий лишь одно: меня он не отпускал.

– Задержись на пару слов, милая.

По телу пробегают морозящие мурашки, а в голове снова становится шумно. «Милая»… Так меня называли в жизни лишь два человека, которые сделали со мной одно и то же. И если первый только пытался, то у второго всё получилось. И Зыбин знает об этом случае.

– Сегодня тебе повезло, – говорит он, когда я поворачиваюсь в его сторону. – Но я добьюсь того, чтобы ты вернулась в родную деревушку, а не вступила в Орден. Девушки должны…

– Должны что?! – обрываю его, не выдержав. – Быть хорошенькими, порядочными, послушными?! Угождать мужчинам, заботятся о детях, хранить семейный очаг и прочая белиберда?! Слышала уже, придумайте что-нибудь новое!

– Алконостова!

– Что? Вы это мне пять лет втюхиваете, я уже всё выучила.

Зыбин поднимает указательный палец, точно хочет подчеркнуть всю важность той речи, которую он сейчас скажет. Я же еле себя сдерживаю, чтобы не развернуться к старикашке спиной и не уйти куда подальше.

– Ты самовольно покинешь училище, милая. Или последствия не заставят себя ждать, – от приторно ласкового тона Зыбина все внутренности сжимаются в тугой ком, а к сердцу тихо и медленно подбирается страх, возникший от очередного «милая». Сглатываю тугой ком в горле, быстро опускаю взгляд на руки: дрожат. Прячу их за спиной, чтобы не выдать своё состояние перед главнокомандующим. Но тот всё понимает по глазам и моему сжатому положению. Стоит расслабиться, взять себя в руки, но эти мысли крутятся в голове лишь беспорядочной волной, ни одна из них не задерживается, не выигрывает в битве со страхом, что тревожно звенит и наслаждается местом, которое ему удалось занять. Дышать становится тяжелей, температура в избе неожиданно повышается. При каждом ударе сердца, которое бешено колотится, грудь пронзает колющая боль, живот скручивается, тревога становится всё ощутимей и ощутимей с каждой секундой.

Чтобы не упасть, я облокачиваюсь на стену и тут же проклинаю себя за это: Зыбин не должен видеть этого. Не должен ощущать своё превосходство. Не должен знать, что он сильнее.

Почему это произошло? Почему сейчас? Мне казалось, я победила это, отпустила, всё прошло. Почему же… Почему же мне страшно?

Перед глазами всё плывёт, но разглядеть круглое лицо главнокомандующего несложно. Его толстые губы расплываются в гадкой улыбке при виде ослабевшей меня. Возможно, дело в произошедшем со мной. В том, что я погибала, но в итоге не умерла. Возможно, прошлое здесь ни при чём…

– Вы несправедливы, – шепчу я, безуспешно борясь со страхом. Воздуха становится всё меньше и меньше.

– Ну почему же? К тебе, милая Аня, я более чем справедлив. Пойми, девушке нечего делать в Ордене. Поэтому я из самых добрых побуждений позволяю тебе вернуться в свою деревеньку, где ты найдёшь себе мужа и заживёшь под его покровительством, как настоящая женщина. Иначе, – он делает паузу, внимательно следя за моей реакцией. Слёз Зыбин не дождётся, хотя они уже подступают к глазам, как и крик – к горлу. – Иначе я позволю ребятам поразвлечься с тобой.

Ничего не отвечаю. Лишь сжимаю зубы до ноющей боли, чтобы не закричать от страха. Внутри горят обида и злость. Зная Зыбина, я более чем уверена, что его угроза реальна. Я даже с крестом не смогу ничего сделать против дюжины крепких парней, которые с лёгкостью задавят меня. Да я и пикнуть не успею, как они с меня одежду сдерут.

– Не дождётесь, – выдавливаю я и, не выдержав, стрелой оказываюсь на улице, пытаясь вдохнуть свежий воздух полностью.

Не выходит.

Он попросту не проходит внутрь.

Слёзы уже давно льются по щекам крупными каплями, собираясь у подбородка. Вытираю их дрожащими холодными руками. Щипаю себя за запястья, вспоминая, что раньше это помогало. Сейчас не выходит. Глубоко дышу, но в результате выдавливаю лишь слабый хрип, не в силах впустить воздух внутрь. Воздух точно скручивает горло в тугой узел и обвязывает его кольцом чудовищного пламени. Молюсь всем святым, чтобы это прекратилось. Проклинаю себя за очередную слабость. Проклинаю себя за то, что позволила страху войти внутрь и вновь завладеть мной.

Поднимаю взгляд, пытаясь сосредоточиться на чём-то одном. Пересчитываю деревья, стоящие впереди, но они быстро сливаются в единое пятно передо мной. В глазах стоит режущая боль от слёз, по рукам проходит холод. Дышу, несмотря на боль. Воздух понемногу проходит, дышать становится не так трудно. Но страшно до сих пор.

Кое-как встаю с земли, неспешным шагом идя в казарму. Руки дрожат, а ноги подкашиваются. Страх стучит внутри, на щеках остались мокрые дорожки от слёз, которые всё ещё просятся вылиться из глаз. Но я сдерживаю их. Не даю им взять над собой верх. Сдерживаю этот проклятый признак слабости.

Я не должна показывать её.

Её никто не должен видеть.

Даже я сама.

Дойдя до казармы, скатываюсь по стене, сжавшись. А после тихо плачу, уткнувшись в колени.

Я не сдамся. Не отступлю.

Несмотря на угрозы, я дойду до конца. Достигну своей цели.

Глава вторая. Несостоявшаяся поездка

Александр

Я умираю.

Снова.

В очередной. Грёбаный. Раз.

О смерти я слышал многое. Одни с тоской вздыхают, причитая, что конец приходит быстро, от него невозможно убежать, рано или поздно он настигнет каждого. Чувствуя знакомую, но обжигающую боль, распространяющуюся по всему телу с молниеносной скоростью, я с уверенностью могу заявить, что смерть действительно приходит быстро, но забирает она не каждого. Меня она оставляет в этом проклятом мире уже который раз, как бы я не пытался нырнуть в её холодные объятия и уйти навсегда.