– Никакого чувства юмора у этой зануды, – сказала Беттина, потирая щеку.

– А у тебя никакого такта, – отозвалась Женевьева, поднимая пакет.

С улицы раздался гудок. Энид кинулась к окну.

– «Нанук-Айс»!

Она открыла дверь доставщику, мальчугану лет пятнадцати-шестнадцати.

– Привет! – поздоровался он. – Доставка Страшилы из Страны Льдов.

Он издевался сам над собой? В таком случае, пожалуй, он был прав. На первый взгляд трудно было найти в нем иные достоинства, кроме широкой улыбки и красивых светлых волос, потому что все остальное отличалось редким безобразием. Беттина, самая критически настроенная, сразу отметила эти светлые волосы, ровные зубы, но также и большие уши, длинный нос, подбородок галошей и россыпь черных точек на носу и на лбу.

– Пять коробок. Поставить у морозильника?

– Пожалуйста, – сказала Женевьева. – Сюда.

Страшила из Страны Льдов отправился к грузовику с логотипом «Нанук», где шофер читал газету, и вернулся с двумя коробками. Он был так лопоух, что в профиль казалось, будто ушей у него нет вовсе. Он наклонился над Беттиной, снова уткнувшейся в «Пустяки».

– Все врут эти тесты, – сказал он. – Вот моей сестре советуют больше бывать на людях, быть не такой зажатой… А знаешь что? Вики ходит на дискотеки каждый вечер. Она пропустит танцульку, только если талибы будут в Брив-ла-Гайярд.

– Сколько ей лет? – спросила Женевьева.

– Двадцать.

Женевьева промолчала, задумавшись. Шарли был 21 год, когда погибли их родители. Ей так рано пришлось взять на себя заботу о младших сестрах, что она забыла о беззаботности, поставила крест на занятиях медициной и лишилась доброй части своей юности. Всего этого было уже не наверстать.

Беттина тоже задумалась, но по другой причине. Этот Страшила из Страны Льдов походил на Спуки, некрасивого симпатягу из американского сериала «Купер Лейн», да и на всех некрасивых симпатяг из всех американских сериалов для подростков, тех, что никогда не находят себе подружку, разве что такую же симпатягу-страхолюдинку.

Паренек отправился за остальными коробками в грузовик «Нанук».

– Он смешной, – сказала Энид.

– Очень славный, – добавила Женевьева.

– Так обычно говорят о некрасивых, – заключила Беттина.

Он вновь появился со счетом в руках. Его глаза снова устремились на Беттину, та отвернулась. Ну и нахал. С его-то рожей. Она едва удержалась от презрительного смешка.

– Меня зовут Мерлин, – сказал он.

Пошарив под стулом, он извлек на свет упаковку замороженной маракуйи.

Каков наглец! Что за манеры! Меня зовут Мурлин (нет, Мерлин), как будто обращается к ней одной! Как этот… этот Спуки посмел даже подумать, что она может, она, решительно неотразимая Беттина, хоть на секунду обратить на него внимание? Как-он-по-смел!!

– Мерлин! – воскликнула Женевьева. – Так ты умеешь колдовать? Тогда ты Чародей, а вовсе не Страшила!

Он улыбнулся. Улыбка была в нем всего удивительнее. И приходилось признать, что это самая славная улыбка на свете.

– Держи, – Женевьева протянула ему чаевые. – Вся мелочь, какая у меня есть.

Он выхватил матерчатую розу из коробки замороженных артишоков.

– Отлично! – воскликнул он, широко взмахнув руками, как фокусник. – Несколько уроков магии, и я превращу эти монетки в банкноты.

И он покинул их, помахивая рукавами на манер Гудини.

– Шутник, – сказала Энид.

– Да, – кивнула Женевьева.

– Что не делает его красивее, – заключила Беттина.

– А тебя – любезнее, – миролюбиво отозвалась Женевьева.

Суббота

В сущности, Беттина так меня раздражает, потому что я завидую многому в ней, чего у меня нет. И никогда не будет. Например, ее невыносимо легкой манере говорить: «Если ты не идешь к Беттине, не надейся, что Беттина придет к тебе!»

Она не самая хорошенькая из нас. Самая красивая (после Шарли, конечно) Женевьева (но она этого не знает, и в этом ее прелесть). Нет, у Беттины живая мордашка, блестящие глаза. Она напоминает что-то острое, колючее, мерцающее. Иглу. Кинжал. Чеканная, манящая, но – берегись!

Она умеет быть милой… когда не прикидывается злюкой.

Так вот, самая красивая – Женевьева. Она очень женственная, единственная блондинка в семье (за исключением мамы, но это уже не считается). И грудь у нее красивая, она ее прячет, но я увидела на днях, когда она распахнула халат перед душем. Глаза у нее черные, как черное солнце из стихотворения Жерара де Нерваля, которое мы учили в прошлом году, «El Desdichado»[14]. Это очень красиво – светлые волосы и темные глаза.

Но на самом деле Desdichada – это я. Лишенная наследства. Обездоленная. Я не знаю, на кого я похожа.

Не на маму, она была веселой. Ее круглые пяточки в туфельках без каблуков. Ее брюки в слишком крупных цветах. Ее кудряшки, ее широкие платья. Лучше сказать: я не знаю, на что я похожа. Ни на что, я ни на что не похожа.

Не на папу. Папа спрашивал, почему не строят городов на берегу моря, там ведь воздух чище. Папа так любил людей.

А я людей не особо люблю. Вообще-то смотря каких. Не будь Беттина моей сестрой, я бы и не взглянула в ее сторону, она была бы мне не более интересна, чем эти тупицы из моего класса. Пример наобум – Урсула Мурлетатье. Дура из дур. Беттина – прости меня, Беттина, – тоже дура.

Вот только проблема: она моя сестра.

Я пишу на МОЕМ утесе.

Ветер на утесе был не сильный, но очень холодный. Гортензия обмотала вокруг шеи конец своего сине-розово-зеленого шарфа. Ей даже нравилось, как ветер холодил щеки, пощипывал кожу и вышибал слезы. Она постучала карандашом по зубам, всматриваясь в горизонт.

Она еще увидит, подумалось ей. Когда я вырасту большая, стану знаменитой и все будут мной восхищаться, Беттина поймет.

Что поймет?

Гортензия колебалась между четырьмя путями в будущем: она станет архитектором и будет строить памятники на века. Зулейхой Лестер в сериале «Купер Лейн» по телевизору. Хирургом для неизлечимо больных, которых она одна сможет спасти.

Или актрисой. Да, эта профессия ей нравилась больше всех. Она убрала карандаш и тетрадь в карман пальто.

Гортензия находилась на выступе, за которым образовалась ниша в скале. Когда она сидела так, прислонившись к камням, никто не мог ее увидеть. Кроме чаек, тупиков и бакланов, пролетавших мимо. Их крылья были как якоря, лапы – как морские гребешки.

Актриса. От ветра с океана по щекам текли слезы, завивались коротко стриженные волосы. Вдали был виден маяк Потрон-Суфлан на фоне темных туч. Она натянула вязаную шапочку поглубже на уши. Глубоко вдохнула и продекламировала с выступа над волнами:

Позади кто-то захлопал в ладоши.

И засмеялся.

Гортензия гневно обернулась, готовая растерзать Беттину, которая посмела прийти за ней аж сюда, чтобы опять издеваться…

Это была не Беттина. И ни одна из сестер. Стоявшая перед ней девочка была ей незнакома.

– Привет! – сказала девочка. – Продолжай, здорово.

Несмотря на смешинки в глазах, говорила она, похоже, искренне.

Она объяснила:

– Я смеюсь, потому что очень уж забавно, гм, декламировать здесь Корнеля.

Голос у нее был тихий, довольно приятный. Каштановые волосы (хоть и короче, чем у Гортензии) сколоты с двух сторон зелеными заколками в виде гиппопотамов.

– Вообще-то, – продолжала она, – это идеальное место. Top of the world[16]. Корнель[17] на утесе и чайки в небе… Совершеннейшая Сена-и-Марна![18]