Вдруг из кустов гортензии выпорхнул буровато-серый зуёк и громко закричал: «ки-и-и!» Тисия с замиранием сердца смотрела, как пташка игралась в кленовой листве. Как же забавно!

– Да что с тобой такое, девчонка? Видимо, работница из тебя сегодня никакая. Всё летаешь в мечтах! – укорила госпожа Юзуха и отодвинула дверь.

Пар поглотил большую комнату, сделал очертания предметов размытыми и нереальными. Тисия кипятила воду на очаге, а затем выливала её в огромную бадью с грязной одеждой. Мыло из жира и золы щипало кожу рук, опухших от трения о грубую пеньковую ткань. Волосы налипали на лицо, по спине текли ручейки пота. А госпожа Юзуха безостановочно болтала:

– Я заплачу тебе глиняными кувшинами. Отнеси их плотнику Сэтору Какура. Он крышу в твоём доме починит. Зима на носу. Возьмёшь ещё у меня мешочек с бобами. Кстати, недавно заходил кузнец Казуми Акано. Я у него новые кочерги заказывала. Красивый мужчина, могучий, но какой-то не в себе. Что ж ты такая неловкая? Хорошенько выжимай. Сушить в доме придётся, после обеда дождь пойдёт. Я точно знаю – суставы крутит. О-о-ох!

Тисия выжала халат и встряхнула его. Невидимые глазу капельки оросили стены и пол.

– Почему это он не в себе? – спросила она, маскируя волнение равнодушием.

Госпожа Юзуха упёрла руки в бока. Сегодня она собрала седые волосы на макушке и так скрепила их гребнем, что они казались воздушным облачком, парящим над головой.

– Казуми этот осторожничает, подходит издалека и прямо никогда не говорит. Расспрашивал про моего отца. Он же по молодости был у тогдашнего старейшины помощником. Во-первых, я мало что знаю. Отец рано умер. Во-вторых, мне проблем не нужно. А как вам живётся, спрашивал? Не голодаете ли вы? И про Цикаду интересовался. Я лишнего не болтала. Хотя признаться, мне не нравится нынешний старейшина. Грубый он какой-то и невнимательный. Вот прошлый был душевным, участливым таким. А живётся нам сложно, как и всем. Но мы ж привыкли в скудости. Правда?

Тисия кивнула. Правда. И про бедность правда и про то, что Казуми что-то затевал. Юзуха продолжала болтать, а Тисия улетела мыслями в прошлое, когда впервые увидела Казуми. Тогда у господина Такеру, отца хромоногого Асахи, несколько коз отбились от стада и убежали в низину. Влажная после зимы почва превратилась в болото, и скотина там застряла. Мужчины бросились на выручку, а дети с восторгом и ужасом наблюдали, как испуганных животных вызволяли из беды. Тисии в то время было тринадцать. Она никогда не забудет юного, но уже крепкого телосложением Казуми, который прижимал к себе козлёнка, перемазанного грязью. Как же он радовался этому спасённому крохотному существу, как громко смеялся и ликовал! Тисия с удивлением обнаружила, что её колени внезапно стали ватными, а в лёгких не оказалось воздуха. Молодой кузнец выделился на фоне остальных людей, как будто увеличился в размерах и занял всё пространство вокруг. Чувство было новым и пугающим для девушки, так она с усердием сопротивлялась ему…

… Тисия взмахнула простынёй. Старуха на мгновение исчезла из виду, и картинка поменялась. Впервые они поговорили у Тисии дома. Казуми тогда помогал чинить очаг. Он уже был женат и успел прослыть как толковый кузнец. Влюблённость вспыхнула ярко, но что с ней делать молодые люди не знали, поэтому страдали поодиночке….

…Ещё один взмах, и ещё одно облако крошечных капелек. Госпожа Юзуха открывала рот, но голос её растворялся в треске дров и бурлении воды. Картинка стала другой. Неведомая болезнь навсегда изменила горожан. Тисия никогда не забудет, какой отчаянный ор стоял тогда на улицах. Матери плакали о своих детях, мужья – о жёнах, сёстры – о братьях. Тисия быстро выздоровела и сразу принялась заботиться о своей семье. Первой умерла сестра, затем – мама, и в один день – брат с отцом. Ошарашенная, не верящая в происходящее, Тисия не проронила ни слезинки. Она слышала, что и Казуми болел, так что вечерами бегала к его дому и подсматривала в окна, желая удостовериться, что любимый жив. Они оба выжили, но горе Тисии было так велико, что она сутками сидела дома, приклеенная к скрижали. Если бы не Шинсу и Ёшики, которые насильно кормили юную соседку, она бы там и умерла. Иногда заходила тётка Шибуки, но она только ругалась и обзывала племянницу ленивой курицей…

… Взмах. Взмах. Куча выстиранного белья увеличивалась на глазах. Натруженные руки Тисии ныли от усталости, лёгкие требовали глотка свежего воздуха, но память услужливо преподнесла ещё одно воспоминание, самое приятное из всех существующих. Казуми пришёл через месяц после смерти родных Тисии. Ночью. Он стоял на пороге, промокший от ливня и смущённый. Попросил потушить фонарь. Глупый. Тисия давно его не зажигала. Они нуждались друг в друге и жаждали крепких объятий, тепла и близости.

Казуми покинул дом только на рассвете, до конца не осознавая, что вернул любимую к жизни, что возродил в ней надежду. Утром Тисия впервые за долгое время развела огонь в очаге и испекла рисовые лепёшки. Грязелиз, учуяв запах, выполз из угла…

… Тисия в последний раз стряхнула рубаху и воспоминания. И прежде чем госпожа Юзуха заставила её развешивать одежду, выбежала на порог и с удовольствием вдохнула по-осеннему прохладный воздух. В золотой листве клёна по-прежнему игрался зуёк.

***

После тяжёлой стирки Тисия не собиралась идти на рыночную площадь, но любопытство взяло вверх. Толпа горожан плотным кольцом окружила клетку с каким-то существом. «Неужели это Каппа? Ага! Выловили в озере. Переполз через стену. И как только умудрился? А он не опасен? Ещё как! Чуть ногу Фуруке не отгрыз. Что с этой гадостью теперь делать? Пусть господин Цикада решает», – переговаривались в толпе. Тисия протиснулась между людьми и увидела уродца с жабьей кожей и черепашьим панцирем на спине. Он, разбросав в стороны длинные конечности с когтями, привалился на прутья клетки и тяжело дышал. Вместо носа – клюв, узкие глазки глядели на окружающих почти безразлично, зеленоватые волосы грязными сосульками обрамляли вытянутую морду, а на самой макушке находилась выемка, по форме напоминающая пиалу. Жуть. Но странное дело: Тисия почувствовала что-то наподобие жалости.

– Что с ним? – спросила она мужчину с перевязанной ногой. Видимо, тот самый Фурака.

– Подыхает без воды. Видишь, в выемке нет ни капли, – он шестом ткнул в живот Каппы и громче добавил, чтобы все стоящие рядом услышали. – За стеной таких тьма тьмущая! Спасибо Нурихёну-сама, что хранит нас от злых демонов!

– Благодарим, Нурихён-сама! – загудели горожане.

Внезапно Тисию схватили за руку и потащили подальше от взволнованных зевак. Две девушки с выбеленной рисовой мукой кожей и в нарядных косодэ показались Тисии призраками из прошлого, из той счастливой жизни, когда родители были ещё живы. Саноя и Аяка с изумлением разглядывали подругу, которая после изнурительной работы выглядела не лучшим образом: одежда в пятнах засохшей мыльной пены, влажные волосы торчали во все стороны, щёки провалились, а выпирающие скулы придавали лицу грозный вид.

– Давно не виделись, – нервно сглотнула слюну Аяка.

– Много работы, – размыто ответила Тисия и с досадой вспомнила, что так и не забрала кувшины у госпожи Юзухи.

– А мы идём к Табэ в гости. У неё родился ребёнок. Хочешь с нами? – с осторожностью спросила Саноя, точно боялась, что Тисия и вправду согласится. Напрасно. Пропасть между ними была огромной. Подруги остались на цветочном лугу, а Тисия ступила на выжженное поле. И назад дороги нет.

– Мне нужно… Я должна… – Тисия лихорадочно придумывала причину, чтобы отказаться от приглашения, и вдруг заметила в толпе долговязого Шинсу, рядом с которым крутился Ёшики с мешочком риса в маленьких и пухлых ладошках. – Я должна забрать у соседей рис. До свидания!

Тисия ринулась наутёк, затем резко остановилась и, обернувшись, поклонилась ошеломлённым подругам. Добежала до Ёшики и выхватила у того мешочек, чувствуя на затылке взгляды Санои и Аяки.