У подножия Храма сидела Хикэси-баба и, положив подбородок на грудь, дремала. Старуха с лисьими лапами и острыми клыками была одной из немногих ёкаев5, что осталась жить в Дандзё. Остальные ушли в непроходимые леса за стену. Бабушка Тисии рассказывала, что раньше Хикэси имела привычку блуждать вечерами по городу и тушить фонари, но потом обленилась и вовсе перестала выходить за границы храмового двора.

Тисия хотела незаметно проскользнуть мимо спящей старушки, но та тихонько сказала:

– Только нечестивцы входят в Храм тайком.

– Госпожа Юзуха попросила почистить семейный алтарь, – поспешно ответила Тисия и в очередной раз изумилась. Внешность Хикэси была уродлива, ещё и эти гноящиеся язвы на губах, но вот голос поражал мелодичностью. Вдохнула и пропела, не оставив себе ни крупицы воздуха, чтобы произнести хотя бы ещё одно слово.

Хикэси встала. Косодэ, перевязанное поясом, было таким широким, что низенькая фигурка ёкая казалась похожей на стожок соломы. Лисья лапка выскользнула из-под рукава и указала на Храм.

– Что ж никто не приходит? Стены прогнили, и крыша скоро рухнет.

– Некогда людям, да и не верят, что предки их слышат, – Тисия поставила корзинку на нижнюю ступень и поправила гребень на растрепавшихся волосах. Не любила, когда пряди падали на лоб.

Хикэси-баба хмыкнула:

– Не верят они. Ха! А к орнаментам небось прикладываетесь каждый день? Корни ведь нужны не только растениям. Лишиться корней – лишиться прошлого, потерять себя и связь с миром. Ты-то веришь, что предки могут говорить с тобой?

– Не знаю, – отмахнулась от вопроса Тисия, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Даже во дворе Храма ей было не по себе. Скорее бы почистить алтарь и вернуться домой! Там осталось немного грибной похлёбки. Живот так и крутило от голода. – Я тут редко бываю. Кое-кого из предков видела, но они молчали. Да и я – птица невысокого полёта. Чего со мной разговаривать?

– Ты ведь повелительница времени и пространства. Чего удивляешься? Ты – это твои предки и весь твой род, а они – это ты. И тот извечный Дух, сотворивший всё кругом, живёт в тебе, а ты в нём, – Хикэси хотела ещё что-то добавить, но, заметив растерянность на лице Тисии, только обречённо застонала. – Тебе только репу сажать да сорняки вырывать. Куда уж тебе понять суть всех вещей! Простачка! Ха! Иди уже к алтарю госпожи Юзухи!

Тисия низко поклонилась и, вбежав по ступеням, распахнула тяжёлую дверь.

***

Давящий полумрак Храма порождал призрачных химер и чудовищ, а воображение Тисии дорисовывало недостающие элементы: превращало мышиную возню в злостный шёпот и бренчание ветра на чердаке в крадущиеся шаги.

Тисия стояла перед утопающими в темноте и паутине рядами алтарей. Пахло сыростью и прогнившим деревом. Окна давно забили панелями, так что свет проникал через узкие окошки под потолком. Тисия осторожно, словно боясь нарушить чей-то покой, добралась до третьего ряда и отсчитала восьмой алтарь – старинное сооружение из кедровых досок со множеством полочек и ящиком для щёток и тряпок. Тисия сняла с полок высохшую ветку дерева сакаки, пиалы, свитки и таблички с именами умерших. Опустилась на бамбуковую циновку и стала тщательно вычищать каждый предмет.

– Оттого у нас много неприятностей, – Тисия перекривила госпожу Юзуху. – Сама небось дома сидит, а мне в грязи ковыряться. Мы с тобой договорились… Тьфу!

Холод подобрался сзади. Провёл шершавым языком по затылку и проник под кожу. Его руки, безжалостные и цепкие, сжали плечи и сковали чувства. Напрасно Тисия куталась в своё бесполезное косодэ. Тело налилось свинцом, и приходилось стискивать зубы, которые невероятно громко стучали в пустом Храме.

– Как же холодно… как же холодно… – тряслась Тисия, щёткой смахивая пыль с алтаря. Ещё чуть-чуть, и дома её ждало одеяло. Она сама набивала его козьей шерстью в прошлом году, когда мама была жива… Когда мама была жива…

А Холод не отпускал. До судорог выворачивал ступни и колол кончики пальцев ледяными иголками. Издевался. Играл со своей жертвой, глупой девчонкой, бездумно ступившей на чужую территорию.

Тисия разложила таблички, расставила пиалы и вытряхнула тряпки. Вот и всё. Она уже направилась к двери, когда за спиной зазвенели колокольчики. «Не оборачивайся! Уходи!» – командовал мозг, а ноги, точно приклеенные к полу, отказывались ступать. Ещё несколько шагов – и она окажется на улице, где осеннее солнце золотит листья, где ветер, всё ещё тёплый и нежный, расчешет волосы и смахнёт пыль с одежды. Но искушение увидеть их победило. Тисия повернулась и от внезапной душевной боли рухнула на колени. Они стояли совсем близко и сливались бы с темнотой, если бы не едва уловимое жемчужное сияние. Молчаливые призраки смотрели прямо и не двигались. Мама, папа и брат-подросток. Навечно восьмилетняя сестра, прячась в лабиринтах рядов, появлялась редко.

– Простите меня, – заплакала Тисия, чувствуя, как гнетущее чувство вины, на время усыплённое, вновь вернулось. Они погибли, когда неведомая болезнь выкосила много горожан. Она забрала всю семью Тисии, а ею саму почему-то пощадила. Кто-то из соседей сказал тогда, что теперь нужно жить за всех их. Что за глупости? Лучше уж вовсе не жить.

– Не мучайте меня… Прошу вас… Так больно…

Однако призраки даже не шелохнулись. Смотрели, смотрели, смотрели… Красивая стройная мать, луноликий отец, улыбающийся брат. Тисия ещё раз мысленно прокляла госпожу Юзуху, которая направила её сюда, и давай, словно горячие угли, присыпанные пеплом, вынимать из сердца наверх свои тайные страхи и глубокую уверенность в том, что это она виновна в их смерти. Не досмотрела! Не сумела помочь! Не сберегла!

– Простите! Простите меня! – Тисия с трудом оторвала взгляд от родителей и выползла наружу. Чумазая, на лице – грязные разводы, рот перекошен. Дневной свет на мгновение ослепил, так что мир показался одним большим и белым пятном. Холод, испугавшись солнечного блеска, отступил.

– Забираю свои слова обратно по поводу того, что ты повелительница времени и пространства, – сказала-пропела Хикэси-баба, с брезгливостью разглядывая девушку.

Тисия пришла в себя, когда Храм остался далеко позади. Из полусонного оцепенения её вырвали детские голоса. Ребятишки прямо на дороге играли с круглыми озёрными камешками. Тисия когда-то и сама ныряла на дно в поисках сокровищ для младшей сестры. Даже года не прошло со дня её смерти, а кажется, что пронеслась целая вечность.

Худощавый мальчик подбросил корзинку. Камни резко взмыли вверх, а затем на жухлой траве сложились в изящный узор. Дети, все как на подбор тощие и низкорослые, по-тараканьи рассыпались в стороны, чтобы в точности повторить этот узор. Тисия зачарованно наблюдала за игрой, однако вскоре плюхнулась на колени и сгребла камешки, сказав при этом:

– Разве это не случайность? То, как они падают? Вот так и моя жизнь! Что-то происходит, а я и не знаю почему? Боги играются людьми, а затем кидают их во мрак и холод…

– Госпожа!

Тисия вздрогнула. Впервые к ней обратились таким образом. Госпожа! А ведь теперь она сама по себе! Взрослая.

– Госпожа, верните нам… – засмущалась малышка в дырявом халатике.

– Прости, – Тисия насыпала камешки в крохотные ладошки и с жалостью глянула на Храм. Вспомнила, что свою корзинку оставила на ступенях, но возвращаться за ней она, конечно, не собиралась, пусть даже и под страхом встречи со злыми духами. В Дандзё испокон веков хозяйки на ночь вешали над входной дверью плетённые ящики или короба, чтобы отгонять призраков. – Продолжайте игру, ребята, а мне пора домой!

На рыночной площади обмен товарами был в самом разгаре. Урожай репы меняли на добротный отрез пеньковой ткани, из которой потом сошьют хаори6 и обменяют на этом самом месте на глиняную посуду или на дзори.7 Козы, привязанные к колышкам, жалобно кричали, в клетках кудахтали курицы. Дым стоял коромыслом, поэтому Тисия решила обогнуть рынок и миновать толпу, но наткнулась на своих соседей, сорокалетних братьев-близнецов Ёшики и Шинсу.