Одно из преимуществ – и тягот – работы ретривера заключалось в том, что ты видел, как принято не только в привычном тебе мире, но и в других. И шансы нахвататься дурных привычек были слишком велики.

Сидя, Марк был скован в движениях, но он вскочил достаточно быстро, чтобы ухватить Влада правой рукой за затылок, а левой ударить в лицо. Потом можно было бы приложить его и о стол, только левая у Марка всегда заметно отставала, так что Холодный успел дернуться в сторону, и удар пришелся вскользь. Пока противник не успел закрыться, Влад без замаха двинул его по ребрам, а потом быстро скользнул к краю диванчика и пинком отбросил Марка в проход между столиков.

– Нет, ну так я и знал. Только отойдешь поссать – и нате вам, пожалуйста.

Бубен встал за спиной Влада, который уже выбрался из-за столика, и обычным своим хмурым тоном прибавил:

– Остынь, мужик, нормальное же место. Девчонки симпатичные работают.

Холодный не обернулся, и еще с пару секунд его тело оставалось тугим, как каучуковый мяч. Затем он расслабился, распрямил ноги и поднял ладони в воздух. Марк, который ухитрился не упасть, тоже выпрямился, слыша, как встревоженный гам у него за спиной начинает стихать.

Влад коснулся кончиками пальцев скулы, по которой съездил Марк, и на лице у него снова замерцала потусторонняя улыбочка.

– Встретишь ту девушку – не спеши с решениями, – посоветовал он, после чего медленно прошел мимо Марка к дверям и исчез.

После встречи с Давидом Майя пребывает в приятном возбуждении. Отлично. Дело сдвинулось с мертвой точки. Может, и выгорит.

Примерно через сутки наступает реакция. До Майи понемногу доходит, над какой пропастью она занесла ногу. Махинации с кредитной линией – это тягчайшее и циничнейшее правонарушение. Это сурово карается – вплоть до полного закрытия той самой кредитной линии. А тот, кому перекрыли дыхательную трубку обязательного кредитования… Если честно, Майя не знает, что с ним происходит. Что может произойти с человеком, когда он получает кредитные средства, расходует их, а потом банк отзывает их обратно, и человек этот остается всем должен, причем столько, сколько взять в современном мире неоткуда, ну совсем никак неоткуда?

Очевидно одно: человек окажется в затруднительном положении. Вполне возможно, аннигилирует на месте. Или хотя бы самовоспламенится.

Майя думает о Степане.

Майя думает о том, что ее никто не заставляет.

Чтобы поднять давление – головокружение нет-нет да подступит, – идет в зал и упахивается там до полусмерти, а потом еще сорок минут кардио. Майя – машина для убийств, она способна на круговую тренировку сразу после сета приседаний с нагрузкой в 90 % от предельной, плюс берпи на сладенькое. Но тем не менее периодически – когда она в стрессе, расстроена, напугана, это у нее с самого детства так – ее артериальное давление падает с нормальных ста двадцати до тошнотворных восьмидесяти. А то и ниже. Майя всячески противостоит этой напасти, гоняет кардио по шесть раз в неделю, что, наверное, помогает, потому что до недавних событий на нее накатывало совсем редко. А вот теперь опять. Да еще видения эти авитаминозные.

Она опять думает о Степане: о том, где он в итоге оказался. Только потому, что хотел чего-то большего, чем ему было положено. Чего-то кроме здоровья, образования и недвижимости в черте молла. Потому что у него были мечты. На мечты вечно не хватает денег, но на дурман, который тебе их заменит, деньги найдутся всегда.

Степан – единственный, кто не сказал бы ей: «С ума сошла? Зачем тебе это?»

«Бы», потому как и никто другой тоже этого пока не сказал – наверное, оттого, что Степан – единственный, кто вообще знает. Но Майя на сто процентов уверена, что, расскажи об этом Агнесе с ее бутылочками-пеленками – и как пить дать получишь в ответ один из золотых хитов с альбома «Будь нормальной». Скажем, «Найди уже себе мужика», «Сделай ванну с пузырьками» или «Сходи пошопься, подними настроение». Спасибо, для этого ей и оксаны хватает.

Оксана, кстати, уже третий день как отключена. Майя не может объяснить, почему, но в последнее время ей кажется, что умная система слишком настырно лезет в ее жизнь. Такое очень непонятное и очень неуютное ощущение чьего-то присутствия. Может, в последнем пакете обновлений оксан научили забираться человеку в голову и заблаговременно узнавать, когда он собирается что-нибудь натворить, как в том фильме с… с этим… ну с этим, как же его…

Майя оцепенело лежит на диване, обхватив подушку и один за другим засовывая в рот здоровые рисовые чипсы со вкусом риса.

Надо что-то решать.

Давай. Прими решение.

Ну, реши уже что-нибудь, наконец.

В этом состоянии она пребывает вплоть до момента, когда слышит звонок в дверь. На пороге, спокойно улыбаясь, стоит Давид.

– Как ты… Что такое? – Майя совершенно теряет ориентацию, будто ее разбудили посреди зимней спячки, и, похоже, гостя ее встрепанный вид немало забавляет.

– Ты же сама оставляла адрес, когда арендовала тот зиг, забыла? Пригласи меня хоть в прихожую, чтобы я не зря ездил.

Майя неуверенно и немного сердито глядит на него. Она любит свою квартиру и полностью разделяет концепцию «мой дом – моя крепость». Здесь уютно, красиво, и все сделано по ее вкусу. Здесь она чувствует себя в безопасности от жизни. Никакие гости ей здесь не нужны. Как следствие, последними чужаками, которых Майя допустила в святилище, были ремонтные рабочие сразу после покупки.

К тому же – она в домашней фланелевой рубашке в клеточку. И с прической льва Бонифация. И знает, что Давида это смешит. Вон как ухмыляется.

– Кофе или чай? – недружелюбно бурчит Майя.

На кухне, споласкивая мока-кофеварку, она постепенно понимает. Она завалилась с улицы, выдала невразумительную историю и потребовала помощи в исключительно противоправном деянии. Наверное, должно даже радовать, что Давид оказался не так наивен, чтобы не проверить ее. Хотя все равно сперва мог бы и позвонить.

– У тебя красиво. – Гость встает в дверях, прислонясь к косяку.

– Спасибо. Со сливками?

– Пожалуйста, и сахара побольше. Очень симпатично, хотя и…

– «Хотя и?» – повторяет Майя с прохладцей и хмурится.

Странное дело: холодок в ее тоне как будто смущает Давида, и тот, вскинув брови и подыскивая слова, лишь обводит рукой вылизанную до идеальной чистоты кухню. Три новые прихватки ровным рядком висят на крючках. Чистящие средства выстроены на полке под мойкой и отсортированы по высоте флакона. Вокруг плиты – ни единой капли масла. На гладком металленовом столе – ни крошки, ни пустой чашки, ничего.

Гость сдается:

– А, забудь, ничего. Просто очень симпатично.

В награду Майя передает ему изящную чашечку с золотым ободком на блюдце, накрытом бумажной салфеткой, с кубиком шоколада в фольге. Она приложила немало усилий к подбору этого ретро-сервиза, но сейчас, в руке Давида, мейзенский фарфор выглядит игрушкой – немного умилительной, немного смешной.

– Сахара нет, извини.

Приглашать его перейти в комнату и расположиться там она не собирается – встреча чисто деловая. К тому же, у Давида вид человека, которому куда удобнее и привычнее сидеть на кухне. Он оставил в прихожей нейлоновую куртку и сейчас сидит за металленовым столом в футболке с изображением кенаренка Твити, что выглядело бы край как нелепо, не будь футболка размера этак пятьдесят второго, и не торчи из ее рукавов мощные лапищи, татуированные до самых запястий. Впрочем, Майя не настолько уж уверена, что это и в текущем виде не выглядит нелепо.

Ей плевать, как это выглядит. Она ловит себя на том, что Давид поднимает ей настроение. Одним тем, что сидит у нее на кухне.

Чисто деловая встреча, вспоминает Майя, серьезнеет и произносит:

– Так что?

Давид поднимает на нее взгляд:

– Все готово. Хочешь – поедем прямо сейчас.

– Куда?

Гость демонстративно запрокидывает голову и крутит ей, обозревая верхнюю часть кухни: