Тут агай наконец поднимает голову и смотрит ему в глаза. А он, не в силах скрыть свою проклятую усмешку, быстро прячет ее в бороду. Так всегда бывает с ним. Сначала кривится рот, и только потом вспоминает он о пользе осторожности...

С навастом же в Нишапуре делали так. Когда бычок подрастал и рожки во лбу вылезали больше, чем на полпальца, приглашали особого человека. Беспокойного наваста излавливали, валили на землю и каленым железом лишали того, что рождает буйство в крови...

У клоаки, что течет по дороге к гябрам, видит он вдруг шагирда. Арбу, груженную дерном, останавливает тот на берегу. Нарезанная квадратами трава еще достаточно свежая, да и к чему было везти ее сюда?..

Перейдя канал с нечистотами, идет он вверх, думая об этом шагирде. Некая просветленность сегодня в красивом лице юноши. Когда-то в Тусе найден он агаем среди умерших от голода людей. Но может ли понять великий вазир, сколь обидно благодеяние...

Придя к подножью горы, он спохватывается. Нет уже там гябров, так как уехали все в утро убийства. Нужно идти назад. Но что это происходит там, у перехода? Во весь свой рост становится на арбе шагирд и с размаху бросает пласт дерна на середину клоаки...

IV. ОТКРОВЕНИЕ ШАГИРДА

Всхлипывает, расступаясь, густая омерзительная жижа. Медленно погружается пласт дерна, и лишь стебелек шакальей травы краснеет еще некоторое время на поверхности. А он уже раз за разом швыряет в жирную текущую грязь остальной дерн, и где-то на самом дне остается прямой нож со знаками дейлемских имамов.

Даже крошки выметает он с освободившейся арбы. Обычное солнце стоит в небе. Конь тянется к нему из по-стромков, доверчиво жует руку теплыми губами...

Халат ученого имама синеет среди развалин. Не видно дыма на горе у гябров, и в сторону города поворачивает он голову. Там, рядом с башней Абу-Тахира, высоко в небе стоят столбы. На одном из них - Большегубый.

А звездный имам уже тут и смотрит -- будто все знает о нем. Куда бы ни шел, встречается ему этот имам. Странный у него взгляд, и невозможно долго смотреть ему в глаза...

Теплый запах хлеба ощущается все яснее, и в ворота кушка заводит он арбу чистого, нового дерна. В углу двора большой тамдыр, а гуламы там месят тесто. Обернутую влажной тряпкой руку опускает один из них в темнеющий зев печи и достает огромную -- больше его самого -- лепешку. К горе хлеба кладет он ее на тахт, и чуть дымится она на солнце.

В саду он слышит ровные размеренные шаги. Это идет прямой строгий старик с добрыми глазами, которому обязан он жизнью. Лишь на мгновение нестерпимым становится запах хлеба. Потом удушье проходит, и пот проступает на лбу. Со страхом думает он, что лишь вчера прятал здесь нож, чтобы убить этого человека.

* ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ *

I. ВАЗИР

Относительно дела стражников, часовых и привратников...

О добром устройстве стола и распорядке питания у государя...

О вознаграждении достойных слуг и рабов...

О мерах предосторожности по отношению к тем, кому даны владения в икта, и делах народа...

О неторопливости государя в делах государства... Не следует спешить...1

Про тех, кто охраняет особу и дом государя, а также хранилища и тюрьмы для преступников, есть соответствующее разъяснение в "Ден-намаке". Как всякие люди, кто идет в охрану, ленивы, жадны и подлы характером они. Пусть больше всего боятся потерять службу. Так как ничего другого делать они не умеют и привыкли к хорошему положению, то будут с рвением относиться к своим обязанностям...

В доме государя, как принято, с утра должна быть готова добрая еда для своих и чужих. Тот, кто отведает что-либо там, никогда этого не забудет. Даже если целый век потом станет ходить он голодным и не иметь по причине бедности и медного обола на покупку хлеба, то все равно будет говорить: "Велик и щедр наш государь, слава ему". Все, кто известен в мире любовью народа, по большей части приобрели ее, раздавая хлеб из собственной руки. А плохими всегда считали амилей, собиравших налоги...

По поводу вознаграждения достойных слуг и рабов нужно сказать Магриби, чтобы нашел примеры из жизни царей Эраншахра, прежде всего Ануширвана Справедливого, а также у китайских фангфуров.

То же относится и к чиновным людям от государства, которые сидят в областях. Их следует награждать или наказывать, в зависимости от состояния тамошних дел. Обычно, когда жалуются на них, приводят они всякие отговорки: у нас, мол, враги! Слушать это надо вполуха, не то обнаглеют. Все лучшее будут забирать они себе, и не с кого станет брать государю...

-----

1 Сиасет-намэ, с. 134, 135, 138, 140, 141.

О пользе неторопливости в делах государства лучше всего свидетельствует случай с Алп-Арсланом, отцом нынешнего султана. Как-то в Герате тот не стал спешить с казнью одного ученого старца, пока не выяснил всех обстоятельств дела. Пусть написано здесь будет и об этом, хоть в расправе как раз необходима скорость. Зато все прочие дела лучше решать медленно. Когда человек походит первый, и второй, и третий раз в одно и другое место, то почувствует свое ничтожество перед лицом государства. А это всякий должен ощущать каждодневно.

Все было на месте в мире. Новый дерн привез шагирд и укладывал его в ряд, аккуратно подбирая траву по единому цвету. Каждый пласт ложился в назначенное место и становился неразличим среди прочей травы.

Не время еще было подходить к шагирду. Деревья он тоже не стал считать. Сделав все распоряжения на вечер, пошел он в сторону по малой дорожке. Ибо был сегодня день гарема...

II. ВАЗИР (Продолжение)

Фатияб ждала его, но не легла сразу на свое место. Стоя посреди комнаты, смотрела она в угол. Стол для посуды стоял там, плотно прислоненный к стене. Значит, сама она передвинула его туда.

К ее постели пошел он и начал снимать халат. Еще раз оглянувшись на стол, она приняла все из его одежды и легла, как обычно. Но что-то новое показалось ему в ней, когда совершал он необходимое. Не устраивалась она удобней для него и о ребенке на этот раз не беспокоилась Фатияб, словно ждала еще чего-то. И снова он заметил, как скосила глаза она туда, на стол.

В доме старшей жены Рудабы сидели они потом. Все было по-прежнему. Ханапия прыгал на коленях у матери и тянулся к ханум, которая кормила его халвой. Старший сын Али, приехавший из Нишапура, рассказывал, что все в Хорасане готовятся к смотру войска. Обозы с фуражом уже вышли на дорогу к Серахсу, и говорят, что прямо с площади Йездан двинется войско в поход. Внук Осман-раис опять жаловался на эмира Кудана. Пользуясь присутствием султана, вовсе перестал считаться с городской властью этот шихне. Вчера его гуламы до смерти избили двух стражников мухтасиба, пожелавших отобрать у них вино...

Обе жены пошли провожать его к калитке, и Фатияб, строго по закону, шла немного позади ханум.

III. ВАЗИР (Продолжение)

Теперь предстояло ехать к султану. Вчера тот уже согласился, что прямо со смотра пойдет войско в поход, и завтра с утра должны быть собраны шатры. Кругом говорят об этом, так что нетерпимо промедление. Но рядом с султаном Абу-л-Ганаим, и передумано может быть все за ночь. Тем более что здесь Тюр-чанка.

Нет, нельзя стало полагаться на слово Малик-шаха, и непонятное истощение духа произошло в доме Сельджуков. Видом и статью схож с отцом нынешний султан, но никогда не менял своих решений грозный Алп-Арс-лан. Даже если предстояло умереть, как в теснине у Мелазгерда...

Пятнадцать тысяч конного войска было тогда с Алп-Арсланом, и донесли, что румийский кайсар привел туда войско в двести тысяч. Но дал уже себе слово султан, что начнет битву, и не стал уклоняться. Как атабека, его вместе с наследником отправил Алп-Арслан в Хамадан, сам же вышел к войску и заплакал. Увидев это, заплакали пятнадцать тысяч тюрков. "Кто хочет уйти -пусть уйдет, ибо нет здесь сейчас султана, который приказывает и запрещает!" -- вскричал Алп-Арслан и бросил на землю лук и стрелы. Взял он меч с булавой и собственной рукой завязал в знак траура по себе хвост своего коня. То же вслед за ним сделали тюрки. Потом султан надел на себя белую одежду и надушился, как поступают с покойником. А подъехав к бесчисленным рядам румий-цев, слез с коня, посыпал себе лицо землей, плакал и молился.