Арсений.

Опустив стекло, прикуриваю сигарету и просто пытаюсь взять себя в руки, чтобы не придушить ее.

Игореха позвонил мне с полчаса назад и сказал, что моя «племянница» снова засветилась в Абрамсе со своей недалекой подружкой.

Гоняя дым через легкие, всерьез задумываюсь о том, чтобы выложить Герману все как есть.

Русским языком же было сказано, чтобы ноги ее в этом клубе не было. И ведь кивала послушно, в глаза заглядывала.

«Я буду вести себя как мышка, Арсений Рустамович!»

Сучка маленькая!

Делаю последнюю затяжку и вижу, как она выскакивает через стеклянные двери и, надевая на ходу куртку, пробирается сквозь толпу и крутит головой по сторонам.

Щелкаю подрулевым переключателем и выбрасываю окурок в окно.

Маришка, махнув рукой, берет курс на меня. Затаив дыхание, смотрю, как она приближается. Красивая выросла дочка у Германа. Глупо это отрицать. Не одного мужика на поводок посадит.

Если ума с возрастом наберется.

Подходит ближе, замедляя шаг, останавливается перед капотом, а потом осторожно приближается к моей двери и заглядывает в открытое окно.

– Здравствуйте, – улыбается скромно.

И, сука, снова этот полный обожания взгляд!

– Сядь в машину.

Кивнув, оббегает ее спереди, открывает дверь и опускается в пассажирское кресло. Салон тут же наполняется ее мягким запахом.

Стиснув зубы, на мгновение прикрываю глаза.

Она ерзает, поправляет волосы, сумку переставляет с места на место, чем безумно меня раздражает.

Растерев ладонью лицо, поворачиваю к ней голову, но в глаза стараюсь не смотреть. Кончик носа, волнистые локоны… бл*дь, губы…

– Что ж тебе не живется спокойно, Марина? – спрашиваю, вздыхая, – снова приключений на задницу ищешь?

– Нет, – лепечет скромно, а у меня от ее ложной скромности скулы сводит.

– Я же сказал тебе, здесь не появляться? Ты обещала, Марина, -напоминаю ей, – или тебя на взрослых дядей тянет? М?..

Резко вздрагивает, и мы встречаемся с ней глазами. Я почти не дышу – горло перехватывает. Марина напротив, разомкнув губы, жадно хватает воздух ртом.

– Давно практикуешь? – продолжаю давить, решая ее немного проучить, – за деньги или как подружка твоя… на голом энтузиазме?

– Почему вы так разговариваете со мной? – шепчет еле слышно.

– А как с тобой еще говорить, малыш?

Греховцева начинает часто моргать и, кажется, собирается плакать, но нет… уронив взгляд на свои колени, берет пару секунд на передышку и выпаливает:

– Я приехала, чтобы встретиться с вами, Арсений Рустамович.

Врет? Пусть лучше врет, иначе сам лично завтра посажу ее на самолет.

– На-хре-на?..

Разворачиваюсь к ней всем корпусом и, склонив голову, заглядываю в огромные глаза. В них именно то, что я и боялся увидеть.

Вот дура!

– У меня для вас подарок, – проговаривает торопливо и лезет в свою сумку.

А через мгновение в моей ладони оказывается зажигалка из бронзы.

– Что это? Зачем?

– Подарок… на память.

– Какую память, Марин? Мне ничего не надо.

И тут я вижу, как ее глаза быстро наполняются слезами. На этот раз точно быть потопу.

– Ладно… спасибо, – открываю бардачок и закидываю туда зажигалку, – но чтобы это было в последний раз, поняла!..

– Поняла, – вытирает слезинку костяшкой пальца.

– Другого способа подарить его не было? Обязательно сюда идти надо было?

Надув губы и опустив глазки, молчит, а потом вдруг, вскинув взгляд, смотрит в мое лицо. И я, мать твою, дар речи теряю от того, какой посыл в нем вижу.

Тело пробивает разрядом тока, и вся кровь бурным потоком устремляется в штаны.

– Перестань так пялиться на меня! – рявкаю грубо, на что Маришкина верхняя губа едва заметно дергается.

– Я люблю вас, Арсений Рустамович… уже давно.

Пздц. Приехали!

– Еще раз услышу, позвоню отцу, – предупреждаю угрожающе, – скажу, что его дочка преследует взрослого женатого мужика.

– И где же ваша жена?.. Почему она не с вами?

– Моя семья тебя не касается. А тебе посоветую, малыш, найти мальчика – ровесника.

– У меня есть.

– Вот и отлично. Направь свою любовь на него, а меня оставь, пожалуйста, в покое!

– Но там, в клубе, – говорит тихо, – когда вы меня не узнали…

– Забудь, что было в клубе! – склоняюсь к ней, – я тебя принял за другую!

Смотрю четко в ее глаза и едва не обжигаюсь от того пожара, что пылает в них. Теряюсь на мгновение и не успеваю среагировать, как мою шею обвивают тонкие руки, а к губам прижимается пухлый рот.

Взрываюсь изнутри, мозг в кашу, нервные окончания наголо.

Обхватив ее шею ладонью, вгрызаюсь, причиняя физическую боль. Сама, дрянь, нарвалась. Пусть терпит.

– Ммм…

Сжимаю пальцы сильнее и тараню сладкий девичий рот, пока Маришка не начинает задыхаться.

– Ты че творишь, малыш?.. – шиплю, прикусывая порочные губы, – ты с кем играть надумала?

– Еще!.. Арсений Руста… – затыкаю ее поцелуем, чувствуя, что собственные тормоза срывает к чертовой матери.

Вы*бу же. Вы*бу так, что в сторону взрослых мужиков смотреть не сможет.

Наваливаюсь всем телом, впечатывая ее в спинку сидения. Не сопротивляется, сучка. Отвечать пытается! На равных со мной играть! Чувствую, как ногтями царапает кожу головы.

У меня колом встает. До помутнения в глазах и дрожи в коленях. Загребаю в кулак подол ее платья и дергаю на себя так, что Греховцева съезжает бедрами по сидению и упирается коленями в бардачок.

– Раком дашь? – хриплю, намеренно сильно царапая ее кожу щетиной.

– Как? – хлопает глазенками.

– Отсосешь, а потом рачком… о’кей?..

– Арсе-е-е-ний Руста… – выдыхает с ужасом.

– Давай, Марин… прыгай на заднее сидение, быстрее начнем, быстрее закончим.

– Я не хочу… так.

– Как? – не могу удержаться и все же ныряю рукой под подол.

Уроком будет.

А там чулки… мать вашу… тонкое кружево и шелковая кожа над ним.

– Я девственница еще.

– Чего?! – переспрашиваю как дебил.

– Я хочу, чтобы вы первым у меня были, Арсений Рустамович.

Будто в челюсть с ноги въехала, а потом на голову ушат холодной воды вылила.

Отстраняюсь и, отвернувшись, растираю лицо руками. Маринка начинает возиться. Возвращается в прежнее положение, платье поправляет, волосы.

Поворачиваю ключ в зажигании, врубаю свет и выезжаю со стоянки клуба.

Она затихает и до конца пути в кои-то веки ведет себя как мышка. Меня же все еще бомбит. То в жар, то в холод бросает. На языке вкус ее, а член продолжает дымиться.

– Значит, так, Марина, – начинаю я, останавливаясь во дворе ее дома, – то, что сейчас было, нихрена не значит. Я напугать тебя хотел, но ты, похоже, на всю голову отбитая.

Молчит, бесстрастно глядя прямо перед собой.

– Я сделаю вид, что ты мне ничего не говорила. Так будет лучше, потому я всегда любил, люблю и буду любить только Ингу.

На этих словах Маришка зажмуривается.

– Простите…

– Любовь свою и девственность в придачу подари своему мальчику. Думаю, он оценит.

– Так и сделаю, – бормочет чуть слышно.

– С подружкой своей завязывай. Ничему хорошему она тебя не научит.

– Мы с ней уже…

– Я запрещаю тебе с ней дружить! – чеканю твердо, – ясно?

– Ясно, – открывает дверь, выходит и хлопает ею так, что закладывает уши.

Утро обрушивается на меня ощущением конца Света и жутким внешним видом. Впервые жизни я ревела до рассвета. И сейчас мои веки как два переваренных пельменя, а на щеках засохли потеки туши.

«Любил, люблю и буду любить только Ингу» – эти слова крутились в моей голове до рассвета, но так и не вписались в картину моего мира, потому что для меня любовь, это так, как у мамы с папой. Или у братьев с их женами.

В такую любовь, как у Кравцова с его женой я не верю. Но слова, сказанные им, все равно не отпускают. Раздирают нутро, словно я иголок наглоталась.