Выслушав про антибиотик, она мотнул головой:
- Лучше здаешь чего...
И понеслось! Она сварганила гремучую смесь из горячей воды, соды, соли и йода, принялась то полоскать ею горло, то промывать нос, вурызжа им, как слониха - хоботом. Я поставил на огонь все кастрюли, чтоб делать ей горячие ванны для ног и рук, куда полгалось сыпать горчищу. Затем мне было велено накалить в сковороде крупную соль, быстро пересыпать в носок и завязать узлом... Нужно ли говорить, что я изрядно обжёгся, половину соли просыпал, а носок оказался дырявым? Ну, уже сказал. Всё же я домучил и это прогревательное приспособление, которое немедля оседлало переносицу Мэриан. По моей настоятельной просьбе она съела также три апельсина, а затем, словно бы в отместку, потребовала того, что, по её кривым понятиям, в сто раз полезней: чеснок! Распилила крупный зубец и запихала половинки себе в ноздри, другой приказала мелко порезать и посыпать зловонной крошкой бутерброд, съела, запила горячим сладким чаем с лимоном, отдышалась и сказала:
- Вот ещё пару таких же дабашь, басла де жалей. И кипяточку в доги плесди.
После чего вынула чеснок из ноздрей, громко и протяжно высморкалась.
В шесть часов вечера я сунул ей подмышку градусник. Он показал 38,7, при этом мужественная девица уверяла, что ей гораздо лучше, а горло так вообще прошло.
- Давай я сделаю тебе укол пенициллина!
- Отвядь.
- Тьфу! Откуда у тебя этот идиотский жаргон! ...... Хочешь молока?
- Деси. И телек что ли вруби, а то скучдо.
- Нет уж, голубушка, тебе спать пора.
Я отыскал ей свежую сорочку, вышел, чтоб она переоделась, а потому мне взбрело в голову на руках отнести её в подвал, завернув от сквозняков в большой плед. Признаться, за полторы недели красавица прибавила в весе, но мне она была всё же по силам, такая ноша. А вот плед подкачал - один край свесился до полу, я в нём запутался и мы пересчитали боками ступеньки. Было больно, но очень комично.
- Вот ты деувязок! - смеялась Мэриан, сидя на полу.
Я кое-как взвалил её на плечо, пригнувшись, внёс в мирандину комнату, спустил, как мешок, на кровать и пожелал спокойной ночи.
Наверху немедля распахнул все окна, чтоб выгнать чесночный смрад, вылил в туалет таз с горчичным раствором, постирал сорочку, мокрую от испарины, присел в кресло отдохнуть, но спокоя не было на сердце. С болезнью ведь шутки плохи! Лечиться надо настоящими, современными медикаментами. Пока не впрысну ей пенициллин, не усну!
Дождался, когда часы покажут девять, набрал в шпиц антибиотик (руки тряслись с непривычки) и на цыпочках спустился в катакомбу.
Мэриан сопела, отвернувшись к стене, вся горячая, как готовый стейк.
При свете ночника я стянул с её плеча одеяло и всадил сквозь рукав иголку...
Больная взвилась с криком мартовской кошки и замолотила меня, машинально отвернувшегося, кулаками по спине. Какие слова при этом извергали её уста, я повторить не смогу. Шпиц я выронил и, как позже выяснилось, раскокал. Процедура провалилась с треском - с треском моих лопаток под ударами неблагодарной дряни. Я хлопнул дверью и убежал к себе.
Ладно, думаю, вот как разыграется хворь, как начнётся воспаление лёгких - сама попросишь! На коленях!
Лёг, раскрыл Портрет, чтоб отвлечься от этого бедлама..............................................
Господи! Дориан убил Бэза!
Значит, я уморил мисс Грей за то, что мистер Грей прирезал художника?
Но в нашем-то случае художницей была Миранда, и она рисовала меня... И она покушалась на мою жизнь. Да что там! Чуть не прикончила! Мне чудом повезло, а она лишь немного не рассчитала замах топора... Сразу заныл шрам на виске. Боль червём полезла вглубь черепной коробки. Как мне понятен это ужас! Что он будет делать с трупом - в центре Лондона? Читаю, новую главу... Какой-то Алан, химик... Страх, стихи, воспоминания о Венеции? Это город или страна?.......................................................................
Во сне Миранда зарубила меня. И не тем мелким топориком, а тяжёлым колуном, которым Дин щепил чурбаны на поленья. Вязкая, горячая жижа обволокла меня всего, затекла в рот, прожгла горло. Только ступням и ладоням было мучительно холодно. Локти и колени казались вывихнутыми. Такими ощущениями встретил меня новый день.
Я заболел. Силы встать ещё были, но желания - никакого.
Всё же прошёлся по дому, сделал самое необходимое и снова упал на подушку.
Мэриан явилась, как видение в тумане цвета сырой свинины, заполнившем комнату.
- Я заразился... Бде плохо... Бде дужед доктор!...
Тупое жало градусника тычет возле сердца. К губам жмётся скользкий фаянсовый край, и мне приходится глотать кисло-сладкую тёплую влагу. Затем на языке что-то сухое и горькое.
- Это аспирид. Я уж выпила. Тебе тоже побожет. ... Давай ещё водички.
Постепенно прилипла и грелка к пятками, и уксусный компресс на лоб, и снова питьё, и последний апельсин, и неизбежное чесночное канапе. Я пробовал отвертеться, но меня дёрнули за ухо.
- Ду-ка, ешь! Де кобедься бде тут! ...... Воот, болодец. А то как балое дитё!...
Наконец я пропотел, лихорадка отступила, мысли прояснились. Снова взял книгу: а что ещё делать?
Труп химик растворил в кислоте. Как и не было ничего...
Дориан - это Миранда: "он заметил, что все лица, которые он рисовал, имели удивительное сходство с Бэзилом".
