- Да один хрен.

  Последний и непонятый никем романтик залезает в свой фургон, тяжело вздыхает, берёт блокнот, чтоб вычеркнуть из списка "Доктора Нета", а там против графы "Купить" уже огненными буквами написано: "ВИДЕОКАМЕРА!!!!!!!" - это такое мне видение явилось.

  Да! Фотография - пройденный этап. Теперь я хочу снимать кино с очаровательными девушками!

  Само собой, магазины со всякой такой аппаратурой уже закрыты, да и тут, в провинциальной дыре, ничего не надыбать, в Лондон надо.

  Домой приехал в десятом часу, усадил Мэриан ужинать, рассказываю про красотку Ханни, как она осиротела, отомстила старому ублюдку за свою девичью честь, а потом ныряла русалкой за ракушками и обезвредила международного террориста. Джеймс Бонд любезно провалился к чёртовой бабушке.

  Ночью я дал себе волю, хотя альбом "Туфельки" мне совершенно разонравился. Подумаешь, обувь! Босые ножки - вот это красотища! Само собой, при хорошем маникюре.

  Дориана тоже почитал, шестую главу. Уже не помню, до или после. И вообще не помню, что там было.

  Спать так и не хотелось. Решил проявить и напечатать утренние снимки. Как и думал, получилось из рук вон плохо. Ну, бюст, ну, ожерелье. И что? Хоть бы брюлики вместо этих штучек на грудях - куда ни шло, а так - банальщина голимая! Хоть в печку брось!

  Заснул после пяти; видел смуглую, почти негритянскую ступню, а на ногте её большого пальца была нарисована китайской тушью по эмали харя жирная какого-то немецкого нациста, очень смешная.

  Просыпаюсь. Солнце сияет из окон, а за дверью кто-то топает, шаркает, мурлычет песенку. Какого лешего!? Выношусь, как ошпаренный, в коридор, а там Мэриан шурует шваброй, скатав коврик к стене.

  - Привет, - говорит, - Я тут тебе чистоту навожу.

  У меня челюсть отвалилась. Я что, забыл запереть её в подвале!? Видимо, да...

  - Ты ведь не против?

  - Нет... Только я... привык по субботам...

  - А я по пятницам. В субботу лучше отдохнуть как следует. Ты бы это... оделся. ... Гречку будешь на завтрак?

  Напрасно я надеялся ледяной водой смыть с физиономии краску смущения, из ванны вышел весь как флаг СССР. Сели завтракать.

  - Ты мотик-то вчерась купил?

  - Нет. Ожерелье не сумел продать за нужную сумму.

  - Дина попроси помочь.

  - ... Этот Дин - он кто вообще такой?

  - Американец. Но предки из Англии. Мировой мужик. Всё схвачено.

  - Как бы его самого кто не схватил!

  Качает головой, улыбается.

  - Руки коротки.

  Моет посуду и поёт:

  "Полюби, полюби же меня!

  Ты знаешь, тебя я люблю

  И вечную верность взаправду храню.

  Прошу, полюби же меня!"

  - Это на чьи стихи баллада? Вордсворта что ли?

  - Нет. Это жуки.

  Через десять минут я, отставший от жизни олух, уже знал, что речь идёт не о насекомых, а об эстрадном музыкальном коллективе из Ливерпуля, молодых ребятах, поющих "так, что прямо за душу берёт. У них недавно вышла студийная пластинка. Вот бы ты, Ферди, её купил!"

  - Надеюсь, - говорю, - это не какой-нибудь оголтелый рок-н-ролл, от которого уши вянут?

  - Нет-нет, не оголтелый.

  - Я ведь воспитанный на чистом Моцарте, попсы всякой на дух не переношу.

  Было уже поздновато, и погода портилась, но я намылился в столицу, сел за руль, включил зажигание, тронулся - и вижу: топливо-то на нуле, сейчас бы заглох в чистом поле. Бегу в гараж за канистрой, а её нет, то есть есть, но пустая. Я же всегда держал про запас! Уж не призрак ли вредит?

  Пришёл на могилу, о которой один во всём мире и знал, снял шляпу, оглянувшись на окна... Конечно, всё, что случилось за последний месяц, не могло не выбить меня из колеи. Но чтоб мне было страшно - такого нет. Грустно только.

  Вернулся в дом, рассказал Мэриан о своей оплошности, что придётся теперь на бензоколонку чапать за полторы мили по сугробам, а желания никакого.

  - Ничего, - говорит, - соберёшься с духом, пообедаешь...

  Так она это сказал спокойно, по-доброму, что я решил: время пришло. И показал ей коллекцию бабочек.

  - Ух ты! Настоящие!? - низко наклонилась над коробкой, - Красотень! Сразу лето вспоминается.

  Я дал ей лупу, сам сел в кресло и принялся за своё чтиво.

  Приятели в театре. Сибилла на сцене, но что-то не в ударе, играет неважно, и Дориану стыдно за неё.

  - А нас ругали, если мы ловили бабочек, - бормочет Мэраин, - И крылышки у них всегда ломались.

  Теперь у них объяснение. Ей осточертело искусство, а он только за классную игру её и любил, так что конец, бросает. Она плачет и всё такое.

  - Когда ты их накалывал, они ведь уже умерли? ... Эй! Я спрашиваю, им не было больно!?