– Человечество? Это что такое?

     – Население нашей планеты. Неужели вам и это не понятно?

     – То есть народ?

     – Если пользоваться этим понятием, то да, мы говорим от имени народа Земли.

     – Как может народ говорить помимо законных правителей? Как может простонародье, выразить единое мнение?

     – А что вы подразумеваете под словом "простонародье"? – осторожно спросила Фай Родис. – В нашем языке отсутствует такое понятие, хотя части слова вроде бы ясны.

     – И эти люди вылезли в космос! – Чойо Чагас даже рассмеялся. – Вы не знакомы с простейшими понятиями народной организации. Чему вы нас можете научить? Поясняю, а вы запоминайте. – Он ткнул пальцем в объектив камеры.

     – Простонародье это часть народа, неспособная от рождения к высшей науке управления. Эта часть используется для воспроизводства населения и самых простых работ.

     – У нас нет простонародья, нет разделения на толпу и правителей. Законно же у нас лишь желание человечества, выраженное через суммирование мнений. Для этого есть точные счётные машины.

     – Я не уяснил себе, какую ценность имеет суждение отдельных личностей, темных и некомпетентных.

     – У нас нет некомпетентных личностей. Каждый большой вопрос открыто изучается миллионами ученых в тысячах научных институтов. Результаты доводятся до всеобщего сведения. Мелкие вопросы и решения по ним принимаются соответствующими институтами, даже отдельными людьми, а координируются Советами по главным направлениям экономики.

     – А как же верховный орган? Кто принимает окончательное решение?

     – Его нет. По надобности, в чрезвычайных обстоятельствах, власть берет по своей компетенции один из Советов. Например, Экономики, Здоровья, Чести и Права, Звездоплаванья. Распоряжения проверяются Академиями.

     – Ну, вот! – удовлетворённо выдохнул Чагас. – я, в ничтожестве своём, уже подумал, что у вас царит анархия. Но всё равно, о прекраснейшая, такое размытие института власти вызывает у меня сомнения в полезности для народа Ян-Ях контактов с вами. Наша спокойная жизнь может быть нарушена... Я отказываю вам в посадке. Возвращайтесь на свою планету анархии или продолжайте бродяжничать в безднах вселенной! Не смею вас задерживать.

     24 декабря 1944 года. Москва. Алексей Толстой и Иван Ефремов.

     – Иван Антонович, ну и озадачили Вы меня старика, – несмотря на шутливый тон, взгляд главы советских писателей суров и серьёзен. – Нельзя такие рукописи раздавать направо и налево!

     – Почему? Там же показано противоборство олигархической фашистской системы и горстки коммунаров, которые, даже проиграв битву, выигрывают войну.

     – Наивный вы, Иван Антонович, человек! – усмехнулся Толстой. – В таком виде отдавать в издательство всё равно, что стрелять себе в голову. У нас везде, особенно в литературе, очень много бдительных товарищей. Охранителей священного наследия «богов с белых звёзд». Я понятно выразился?

     – Вы считаете, что в этих листочках можно углядеть что-то антисоветское? – удивился Иван.

     – Вы этого не спрашивали, я этого не слышал. Иначе можно под такой монастырь угодить, никакие заслуги, никакие звания и премии не помогут. Я бы вам советовал начать с древней истории. Чем древнее, тем лучше. Например, с Египта. Что вы знаете об истории Древнего Царства?

     – Практически, ничего, – пожал плечами Ефремов. – Пирамиды, фараоны…

     – Примените средства вашей любимой палеонтологии. Пусть у вас египетские эксплуатируемые массы одомашнивают динозавров. А коварные фараоны и их жрецы строят всяческие козни, мешая прогрессу человечества.

     – Ну, у вас и фантазия, Алексей Николаевич, – Ефремов вдруг рассмеялся раскатистым басом. Идея исторического романа ему понравилась.

     – А если серьёзно, – продолжал Толстой, – то попробуйте для начала написать что-то более простое. Можно даже на материале этих же записок. Чтобы все поняли, как должно выглядеть коммунистическое общество. Чтобы всем захотелось там жить. Я чем могу, помогу, чтобы у Вас было меньше препятс…– Лицо Толстого посерело. – Прошу… врача… что-то мне нехорошо…

     Ефремов выбежал из комнаты, на ходу вспоминая, где может быть пост, но ему на встречу уже спешила дежурная сестра.

     Через неделю в лабораторию ПИНа позвонили из секретариата Союза писателей и попросили товарища Ефремова заехать получить удостоверение.

     – А, однако, ты писака, – процитировал классика и хлопнул друга по спине Коля Косниковский. – Рассказывай, когда успел?

     – Сам не знаю, – пожал плечами Иван. – Заявлений не писал, прошений не подавал…

<p>

</p>

     7. ТОНКОЕ ИСКУССТВО ШАНТАЖА

     15 августа 1949 года. Монголия. Аймак Дзаландзагадаг. Иван Ефремов и Ян Эглон

     Иван Антонович вышел из душной и дымной юрты. Ему не спалось. Самое глухое время – два часа ночи. Монголы и китайцы называют это время – «час быка», время духов и чёрных шаманов. Ноянсомонские горы громоздили вокруг гребнистые спины. В темноте азиатской ночи шелестел по траве ветер. На юге горела большая красная звезда – Антарес, и звёздный Скорпион вздымал сверкающие огоньки клешней. Высоко под звёздами мчались длинные полупрозрачные облака. Угрюмая местность не испугала, а даже как-то приободрила Ефремова. Впервые он отчётливо понял, что успел полюбить эту пустынную страну. Его душа останется привязанной к ней навсегда. Дороги Гоби будут стоять перед его мысленным взором, где бы он ни находился…