– Ефремов Иван Антонович, начальник экспедиции, – ответил Иван. – Дорогая, наверное, игрушка? Можно посмотреть?

     – Не сказать чтобы очень, – протягивая ружьё, сказал инженер. – В 1911 году в Нижнем отдал за неё месячный оклад.

     Горный инженер Макаров2. Юрий Александрович был матёрый геологический зубр, бродивший по Поволжью ещё с профессором Докучаевым3. Макаров прекрасно знал район соляного озера, ведь именно он изобрёл и построил первый соляной комбайн. Экспедиция Университета должна была работать под его руководством, но Макаров наотрез отказался от поста начальника.

     – Мне надо солесос до ума доводить, – рассказывал он позже Ивану. – Знаете, сколько солеломов здоровье своё губят? Так я вам, милостивый государь, скажу. Все, кто соль здешнюю добывает.

     Я вижу свою задачу в первую очередь именно в этом. А вамя помогать буду, тут даже не сомневайтесь, но не более.

     В тот же день Макаров собрался в окрестности Большого Богдо. Местные киргизы видели там, на днях стадо сайгаков. Рога этих антилоп по поверьям обладают лечебными свойствами4, и Макарову, как человеку любознательному, было интересно проверить эти легенды. Кроме того, свежее мясо – прекрасное дополнение к экспедиционному пайку.

     Планы порушила погода. С утра ещё ярко сияло солнце, но уже к полудню тучи заволокли небосвод, и разразилась мощнейшая гроза.

     – Юрий Александрович, – голос молодого геолога сорвался на фальцет. Он торопился поделиться с авторитетным товарищем мелькнувшей в голове мыслью. – Смотрите! Садит в одно место! Как будто им там мёдом намазано. Никогда такого не видел, просто даже не верится!

     – Милый Ванечка, – Юрий Александрович Макаров, опытный изыскатель, снисходительно улыбнулся и положил руку на плечо молодого начальника. – Есть многое на свете друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам… В жизни чего только не случается. Да-с! Хотя я тоже не припомню, чтобы так кучно молнии били. И заметьте, молодой человек, дождь при этом не сильный.

     Макаров подошёл к окну и начал выстукивать какой-то марш. По стеклу уныло стекали капли дождя, ни о какой охоте речи уже не шло.

     Ритмичное постукивание по стеклу внезапно навело Ефремова на новую мысль.

     – Юрий Александрович! – голос его обрёл решительность и твёрдость. – Вы как хотите, а я схожу на Богдо прямо сейчас. Когда гроза закончится, боюсь, не найти будет следов куда молнии втыкались.

     – Нет, ну, вы Ваня, как придумаете… – Макаров уставился на студента. – До горы ходу не меньше часа. Вы промокнете как цуцик, потом полчаса будете по скользкому склону наверх карабкаться. Во-первых, ногу вывихнете, или не дай бог, шею свернёте, или молнию поймаете… Плёвое дело, между прочим, в такую-то непогоду. Да-с. А во-вторых, вы пока дойдёте, гроза закончится. Вы только промокнете, потом простынете, и конец на этом нашей с вами экспедиции. Я вот точно никуда не пойду, мне моё здоровье дороже. Хотя должен вам признаться, планировал сегодня на сайгу поохотится. Но видать не судьба… Да-с. Не судьба…

     – Ну, как хотите. – Глаза Ефремова уже горели азартом. – Но я вас не понимаю! Как можно пропустить такое интересное небывалое природное явление? До сумерек ещё часов шесть. Час мне на дорогу туда и час обратно. Думаю, что часа, чтобы выяснить, что там творится, мне хватит. Если через три часа меня не будет, берите мужиков из солерубов и отправляйтесь на подмогу. Вдруг, я и в самом деле брякнусь.

     Он запахнул плотнее полы шинели, нахлобучил картуз, подхватил сидор с инструментом и, оскальзываясь, на мокрой глине, побежал в сторону темнеющей на горизонте горы. За пеленой дождя красноватый оттенок склонов превратился в угрюмый серо-голубой абрис.

     – Альпеншток возьмите! Что же вы, молодой человек… – с укоризной буркнул Макаров, выскочив вдогонку с палкой в руке. – Ну, нельзя же так, в самом деле.

     Тучи издали пугали вибрирующим грохотом. Они ползли, как лохматые мамонты, набрасывая на степь серый сумрак. Страшные удары раскалывали воздух, землю и весь мир. Слепящие вспышки переходили в извилистые полосы огня, бороздившие небо по всем направлениям. Гроза была настолько мощной, что у Ефремова от грома мутилось в голове, а уши отказывались слышать.

     Дорога до подножия заняла больше запланированного часа, подъём по мокрому и крутому склону был труден. но, к счастью, предсказание Макарова не сбылось. Иван успешно преодолел подъём. Гроза продолжалась, молнии по-прежнему вонзались в плоскую вершину Богдо, а молодой геолог пытался углядеть закономерность в «стрелах Перуна».

     Яркие, дёргающиеся, сияющие столбы вставали повсюду. Иван шёл туда, где сверкание и грохот превращались в сплошной огонь и рев. В руке у него был зажат штуфенхаммер, а в кармане шинели – деревянные колышки.

     Странное покалывание пронизывало все тело, в ноздри бил резкий, кружащий голову, запах озона. Тело коченело под порывами ветра. Ноги оскальзывались на мокрых камнях, путались в жестких ветках багульника, травах и корневищах.

     Огненные столбы били так мощно, что Ефремову пришлось лечь на землю. Самоубийцей он не был. Словно по заговору природы, скопления молний оказывались в таком отдалении, что он не успевал доползти, а близкие разряды гасли слишком быстро. Иван напоминал себе черепаху, гоняющуюся за птицами. Насмешливо и свободно молнии уносились вдаль в тот самый миг, когда он, казалось, уже приблизился к месту их буйного танца. Много раз, совершенно выбившийся из сил, он впадал в беспамятство и лежал, поливаемый холодным грозовым дождем, пока особенно резкий порыв ветра не приводил его в себя. Но воля к борьбе не иссякала, и, может быть, только насыщенная электричеством атмосфера священной горы спасала его от падения с кручи. Три-четыре раза молнии ударяли так близко, что Ефремов на время слеп и глох. Назревала трагедия, сулившая бесплодный конец его усилиям. Близкая молния слепила, а дальняя не позволяла определить точное место удара

     Непрерывный грохот будто вдавливал Ефремова в землю. Он крепко зажмуривал глаза, чтобы не ослепнуть от встававших перед ним гремящих столбов огня, плясавших, извивавшихся исполинскими бичами, хлеставших по всем направлениям, сотрясая небо и горы.

     Иван упорно полз, обливаясь потом под холодным дождём. Оглушительный треск раздирал окружающий мир. Ефремов в какой-то момент перестал слышать грохот разрядов, ощущая раскаты лишь по сотрясению воздуха. В глазах струилась светящаяся пелена. Он тряс головой, протирал глаза, но пелена не проходила. Это был конец. Как мог он теперь достигнуть своей цели? Детская обида на нелепую судьбу, продолжавшую бить его, нанося удар за ударом, потрясла до глубины души. Ефремов всхлипнул, опуская отяжелевшую голову на мокрую землю и вжимая в глинистую почву пылающий лоб. Прикосновение к земле исцелило его, струящаяся пелена неожиданно отошла от глаз. Он увидел совсем близко целый пучок зеленых молний, ударивших в бугор, заметный по тонкому пруту засохшей лиственницы. Там! Ловя ртом воздух пополам с пахнущей озоном водой, геолог рывком бросил тело вперёд, цепляясь за кочки, щебень, кустарник ободранными в кровь руками. Очередной удар неожиданно пришёлся почти по телу. Он отшвырнул парня прочь от желанной цели и обдал его смертельным жаром. Стена огня встала перед геологом, земля тряслась, и день превратился в ночь. «Я ослеп» – констатировал мозг. Сознание помутилось. Медленно ворочая мыслями, геолог подумал о совершенной им ошибке. Где же записка на случай, если он не переживет этой рассветной грозы? Едва он полез негнущимися пальцами за отворот куртки, как оно случилось… Все тело до кончиков пальцев пронзило ужасающее ощущение — обжигающее, рвущее и в то же время оглушившее смертным покоем. Он не почувствовал ничего, только вытянулся в сильнейшей судороге, когда плазменный разряд вонзился прямо в темя.