В то же время посланцы Кремля постоянно подчеркивали, что происходившие перемены не приведут к изменению в государственном устройстве трех республик. Выступив с балкона советской миссии в Риге перед участниками митинга, А. Вышинский закончил свою речь по-латышски: «Да здравствует свободная Латвия! Да здравствует нерушимая дружба между Латвией и Советским Союзом!»
Рекомендации советского полпреда в Эстонии К.Н. Никитина, которые он направлял в Москву 26 июня, свидетельствовали о том, что советские дипломаты в это время даже не помышляли о возможности установления в республике советских порядков. Поэтому полпред предлагал лишь меры, укладывающиеся в отношения СССР с дружественными зарубежными странами. В тот же день, 26 июня, первый секретарь полпредства Власюк, ссылаясь на указания Жданова, просил Москву ассигновать на программу деятельности Всесоюзного общества культурных связей с заграницей (ВОКСа) «дополнительных средств в 5000 крон в связи со значительным увеличением объема работы до конца года». Совершенно очевидно, что еще 26 июня Жданов, как и работники советских дипломатических учреждений в Таллине, исходил из того, что Эстония останется надолго «заграницей» со своей «иностранной валютой».
Однако в самые последние дни июня 1940 года в советской политике в отношении стран Прибалтики произошла радикальная перемена. Об этом свидетельствовала беседа Молотова с премьер-министром Литвы Креве-Мицкевичусом 30 июня. По словам литовского премьера, Молотов убеждал премьера в том, что для Литвы было бы лучше, если бы та вступила в Советский Союз.
Почему же вдруг Сталин и все советское руководство совершили крутой поворот к советизации? Не исключено, что в значительной степени такая перемена могла произойти под влиянием реакции Германии на действия СССР в Бессарабии и Северной Буковине. 23 июня 1940 года Молотов вызвал Шуленбурга и сообщил ему о том, что «решение бессарабского вопроса не требует отлагательства». Хотя в секретном протоколе от 23 августа 1939 года Германия объявляла о своей незаинтересованности в Бессарабии, заявление Молотова, по словам историка Уильяма Ширера, вызвало «тревогу в вермахте, которая распространилась на генеральный штаб». Возникли опасения, что Советский Союз предпринял попытку завладеть Румынией, от нефти которой зависела судьба военных операций Германии.
Хотя Гитлер, к которому обратился за помощью король Румынии Кароль II, порекомендовал последнему принять советские требования, по словам Риббентропа, фюрер был «ошеломлен», узнав, что СССР потребовал от Румынии помимо Бессарабии эвакуации также Буковины, населенной украинцами. С точки зрения Гитлера, эта земля была населена «преимущественно немцами» и являлась «исконной землей австрийской короны». Как утверждал Риббентроп, Гитлер «воспринял этот шаг Сталина как признак русского натиска на Запад». 24 июня 1940 года Гитлер заявил в узком кругу о своем намерении захватить Украину, хотя тут же оговорился, что это вопрос не будет решаться в ближайшие недели. Вероятно, советское правительство получило сведения о такой реакции немцев и осознало, что вторжение в СССР стало задачей, вставшей в повестку дня фюрера Германии, а потому решило ускорить действия по укреплению своих позиций на всем протяжении будущего советско-германского фронта, в том числе и в Прибалтике.
Кроме того, Жданов, Вышинский и Деканозов могли сообщать Сталину и другим членам Политбюро о событиях в Прибалтике, которые могли быть истолкованы как свидетельства классической революционной ситуации: массовые демонстрации рабочих и митинги перед президентскими дворцами, на которых их участники требовали установления рабочего контроля над производством, смены общественного строя, восстановления советской власти; формирование рабочих дружин; освобождение из тюрем политзаключенных; активная деятельность коммунистов, вышедших из подполья и тюрем. Налицо были и другие классические признаки революционного кризиса: растерянность верхов, популярность новых правительств, обещавших социальные реформы и дружбу с СССР, способность коммунистов трех стран, несмотря на свою немногочисленность, взять инициативу в свои руки. Еще 25 июня 1940 года коммунисты Прибалтики выдвинули требования о превращении трех стран в советские республики и их вступлении в СССР.
Видимо, сочетание международных и внутрибалтийских факторов заставило советское правительство перейти к политике советизации Прибалтики. В такой обстановке проходила подготовка к выборам в парламенты трех республик. Преобладание в избирательных комиссиях коммунистов и сочувствующих им лиц способствовало тому, что многие кандидаты отводились под тем предлогом, что они запятнали себя сотрудничеством с прежними режимами.
В конце 1980-х годов выборы, проведенные 14-15 июля 1940 года в верховные органы власти трех республик, стали предметом дотошных разбирательств. Разумеется, предъявлять к выборам, проходившим в военном 1940 году, требования XXI века, без учета реальной обстановки полувековой давности, было бы нелепо. Реальная же обстановка 1940 года в Прибалтике характеризовалась сочетанием разных и противоречивых обстоятельств. С одной стороны, население трех стран впервые освободилось от постоянного террора полиции и военизированных организаций (айзсарги, шаулисы, кайцилиты). После многих лет можно было проводить свободно митинги, собрания, демонстрации. От участия в выборах были отстранены коррумпированные политиканы, державшиеся у власти с помощью подкупа и репрессий. Взрыв массовой политической активности после ввода частей Красной армии летом 1940 года был резким контрастом по сравнению с тем, что население Прибалтики узнавало о подавлении свобод, запретах, массовых экзекуциях, которые происходили в странах, оккупированных германскими армиями.
С другой стороны, нет сомнения в том, что определенная часть населения негативно относилась к внешнеполитической переориентации на СССР и к осуществленным и намечаемым преобразованиям в трех республиках. Вероятно, в условиях более развитых институтов политической жизни и в мирной международной обстановке эти люди активнее выступили бы против монопольного положения Союзов трудового народа, представивших единые списки своих кандидатов на выборы в Эстонии, Латвии и Литве.
Победа Союзов трудового народа на выборах 14-15 июля была абсолютной (в Эстонии кандидаты Союза получили 92,8 % голосов, в Латвии – более 97 %, в Литве – свыше 99 %). Ныне трудно сказать, в какой степени эти итоги безальтернативных выборов отражали настроения населения и даже насколько данные об итогах были безупречными. Однако никаких серьезных доказательств о фальсификации выборов никто не сумел привести. Не было приведено никаких свидетельств того, что Красная армия вмешивалась в проведение выборов (хотя присутствие советских войск не могло не оказывать психологического воздействия на избирателей.) В то же время нет сомнения в том, что верховные органы Эстонии, Латвии и Литвы, провозгласившие установление советской власти и обратившиеся с просьбой о вступлении в СССР, были избраны в ходе массового голосования. В этом их существенное отличие от тех органов власти, которые провозгласили отделение Литвы, Латвии и Эстонии от России в 1918 году.
22 июля 1940 года Государственная дума Эстонии, Народный сейм Латвии и Народный сейм Литвы провозгласили установление советской власти в своих республиках, обратились с просьбой к СССР о принятии трех стран в ряды Союза, а 3,5 и 6 августа 1940 года Верховный Совет СССР принял решения о принятии трех новых советских социалистических республик в ряды СССР. Хотя нет сомнения в том, что подписание секретных протоколов помогло СССР закрепиться в Прибалтике благодаря тому, что Германия обязалась не защищать режимы Пятса, Ульманиса и Сметоны, также ясно, что вступление этих стран в Советский Союз было следствием многих событий, в том числе и волеизъявления сотен тысяч эстонцев, латышей и литовцев в ходе общенациональных выборов.
Поскольку 2 августа 1940 года в состав СССР была также принята вновь образованная Молдавская ССР, в ходе событий 1939-1940 годов страна обрела 4 новые республики и существенно расширились размеры Украинской и Белорусской ССР. В отличие от остальной страны новая часть Советского Союза до 1939-1940 годов жила иной жизнью, существенно отличавшейся по своему характеру от советской, и в составе государств, проводивших враждебную политику в отношении СССР и коммунизма. Однако после того, как прошли первые дни перехода к новой жизни, значительная часть населения не испытывала разочарования оттого, что они стали гражданами СССР.
