С другой стороны, стремление русских царей овладеть этим регионом и особенно черноморскими проливами было объяснимым. Лишь выход России к Балтийскому и Черному морям позволял ей тогда участвовать в международной торговле в условиях мира. В отличие от Великобритании, США, Германии, Японии, Франции и ряда других стран Россия оказывалась полностью отрезанной от мировой торговли в случае начала военных действий в этих морях. Начало Первой мировой войны, в ходе которой российский флот оказался не в состоянии выходить за пределы Черного и Балтийского морей, лишило Россию 99 % импорта и экспорта.
К тому же следует учесть, что экспансия царизма на Балканы получала поддержку многих народов этого региона. Конец 70-х годов XIX века был отмечен подъемом национально-освободительного движения против османского ига. Эта борьба пользовалась поддержкой в России. В ходе сербско-черногорско-турецкой войны 1876 года в Сербию направились русские добровольцы, а славянским народам оказывалась материальная помощь. Непосредственным поводом для Русско-турецкой войны 1877-1878 годов стал отказ османского султана предоставить автономию Боснии, Герцеговине и Болгарии. После начала Русско-турецкой войны на стороне русских войск выступило болгарское ополчение. Несмотря на то что русская армия оказалась вооруженной хуже турецкой (у последней было много более совершенных английских и американских винтовок) и несмотря на плохую подготовку ряда военных операций, война закончилась победой России. Лишь вмешательство Великобритании, направившей эскадру кораблей в Мраморное море, помешало русским войскам войти в Константинополь. Следствием победы России стало создание условий для завоевания независимости Румынией, Болгарией, Сербией и Черногорией.
Другим объектом соперничества с Великобританией стала Средняя Азия. Следствием стремления России продвинуться до Индии (еще Павел I направил казаков Платова в Индию, чтобы вместе с Наполеоном I принять участие в разделе британских колониальных владений в Индостане) стало вторжение русских войск в 60-70-х годах XIX века в три среднеазиатских ханства (Кокандское, Бухарское и Хивинское). После серии вооруженных столкновений Бухара, а также Хива в 1873 году признали протекторат России и эта форма зависимости сохранялась до Октябрьской революции. Кокандское же ханство оказало упорное сопротивление русским войскам и после недолгой, но кровопролитной войны его суверенитет был ликвидирован.
Хотя присоединенные к России азиатские земли стали объектом усиленной эксплуатации, установленный там режим не сопровождался политикой геноцида, которую, как правило, проводили европейские колонизаторы в странах Африки, Америки, Азии и Океании. Русский социалист С.М. Степняк-Кравчинский, отнюдь не склонный к идеализации русской внешней экспансии, в своем исследовании «Русское крестьянство» писал: «Русская завоевательная политика на Востоке проходит через два этапа. На первом этапе, сразу после завоевания или мирного присоединения края, русское управление представляется в самом выгодном свете. Устанавливается порядок, исчезает рабство и расовая дискриминация, вводятся равные законы для всех, и уважение достигается строгостью, умеряемой справедливостью».
Динамичное развитие капиталистических отношений в России способствовало быстрому хозяйственному развитию и ее национальных окраин. За последние 15 лет XIX века площадь хлопковых плантаций на территории нынешнего Узбекистана выросла в 9 раз. Промышленный подъем затронул и Закавказье. Грузия стала обеспечивать около 50 % мировой добычи марганца. За последнее десятилетие века добыча нефти в Баку и его окрестностях выросла в три раза. Добыча нефти в Баку в 1901 году составила 50 % мировой нефтедобычи. Здесь в считанные годы создавались сказочные богатства предпринимателей, среди которых было немало и представителей российских национальных меньшинств, например Г.Тагиев, М. Нагиев, Ш. Асабуллаев, М. Мухтаров, А. Манташев, Г. Лианозов, П. Гукасов. Появились «нефтебароны» и в других местах нефтедобычи (например, чечененский нефтепромышленник A.M. Чермоев). Местные богачи появились и в других областях Кавказа, переживавших экономический подъем (например, дагестанский помещик Н. Гонинский, коннозаводчик кабардинец П. Коцоев).
В то же время, как и в остальной России, подавляющее большинство населения окраин не обрело богатства и процветания, ставших уделом лишь привилегированного меньшинства. Как отмечал Степняк-Кравчинский, на последующем, втором, этапе колонизации «на смену людям талантливым, энергичным и честолюбивым пришли обыкновенные чиновники, и они начали с того, что стали вводить новые методы «русификации». А их «помошь» новому краю выражалась в том, что они беззастенчиво отбирали землю как у туземцев, так и у своих соотечественников – русских переселенцев».
И все же несмотря на гнет властей и усиливавшуюся эксплуатацию населения в погоне за прибылью, отношения между русскими поселенцами и местным населением ни в коей степени не напоминали те, что существовали между европейскими колонизаторами и покоряемыми ими народами. Это было обусловлено тем, что в их социальном положении между русскими поселенцами и большинством местного населения не было существенных различий. Степняк-Кравчинский писал в 1888 году: «Русскими поселенцами… были исключительно крестьяне; их призывали на новые земли для укрепления позиций империи и поощряли такие переселения… Крестьяне брали себе лишь столько земли, сколько могли обработать собственными руками, никогда не присваивая лишней десятины. К тому же они почти никогда не отказывались входить в дружественные отношения с коренным населением». Ф.Ф. Нестеров подчеркивал: «Не было… материальных причин к тому, чтобы русские крестьяне и казаки становились в непримиримо враждебные отношения к нерусским народам, и не было причин для яростной, слепой ненависти с другой стороны. Нигде русская община не напоминает английскую колонию, нигде не держится обособленно-высокомерно по отношению к «туземцам», повсеместно она органично врастает в окружающую иноплеменную среду, завязывает с ней хозяйственные, дружеские и родственные связи, повсеместно, срастаясь с ней, служит связующим звеном между нерусскими и Россией. Не было комплекса «народа-господина», с одной стороны; не было и реакции на него – с другой, а потому вместо стены отчужденности выковывалось звено связи».
В то время как дети, рожденные от браков (или внебрачных связей) между «белыми» поселенцами и туземцами, во многих странах становились объектами презрения со стороны колонистов, в России ничего подобного не наблюдалось и заключение подобных браков было обычным делом. В официальном издании «Азиатская Россия» (1914 год) отмечалось: «Браки русских с инородцами совершались во множестве. В результате получалось широкое и повсеместное смешание русских со всевозможными инородческими племенами».
Отсутствие в русской культурной традиции расовой или национальной дискриминации способствовало успешной интеграции нерусских народов в русское общество. Бывшие князья Литвы, с которой не раз враждовала Русь, или потомки татарских ханов становились основоположниками видных дворянских родов в России. В высшие слои русского общества принимались люди вне зависимости от их национального происхождения. Выдающимся русским полководцем стал грузинский князь Багратион. В последние годы царствования Александра II армянский дворянин Лорис-Меликов был назначен начальником Верховной распорядительной комиссии и фактически стал диктатором страны. Высшие посты в правительстве России занимали в XIX веке грек Каподистрия и еврей Нессельроде. В правительстве России немцы играли не просто заметную, а часто ведущую роль. Все это свидетельствовало о национальной открытости русского общества, которой, как правило, не существовало на Западе.
Однако во второй половине XIX века представления о России как «тюрьме народов» еще шире распространились на Западе. Этому в не малой степени способствовало подавление русскими войсками польского восстания 1863-1864 годов, когда 120-тысячная царская армия в течение года разбила разрозненные отряды повстанцев общей численностью в 15-20 тысяч человек.
