Хорошо! Спасибо за все! – с этими словами Нина выскользнула из салона гостеприимного джипа, не забыв прикрыться полотенцем, чтобы не смущать своим видом спокойствия отдыхающих, уже собравшихся в ожидании обеда на площадке перед входом в столовую.
Но прибытие Нины в пансионат на машине спасателя не осталось незамеченным: пока Алексей доставал из багажника ее пожитки, она успела перехватить такой взгляд диетсестры, стоявшей в позе Наполеона на пороге столовой, что слова вежливого прощания с благородным «морпехом» так и не прозвучали. Нина только молча кивнула, прижала к себе комок мокрых вещей и быстро вошла в прохладный холл пансионата. Подойдя к лифту, она обернулась: Алексей о чем-то разговаривал с «работницей питания», и, судя по мимике собеседников, предметом их беседы вряд ли могло служить меню предстоявшего обеда.
Еле успев до обеда принять душ и наскоро выстирать вещи, Нина торопилась в столовую. Освобожденные от песка и водорослей только что вымытые волосы она решила спрятать под капюшоном – сушить их было уже некогда, а возле «Дружного» ветер дул в любую погоду – высота! Вместо любимых просторных штанов-карго ей пришлось надеть узкие бледно-голубые джинсы, которые планировалось пустить в ход, когда под воздействием прогулок и купаний исчезнет пара килограммов веса, но события разворачивались таким образом, что процесс смены имиджа приходилось форсировать.
Нина спешила, но с трудом натянутые на слегка влажное тело джинсы немного сковывали движения, когда она доставала из чемодана мокасины – сандалии, заботливо выловленные «морпехом» из морской пучины, сушились на лоджии. Белая майка, хранившая складки после суточного лежания в багаже, не доходила до пояса джинсов, как Нина ни старалась ее опустить. Ну и ладно, в конце концов, это всего лишь обед в крымском пансионате, а не прием у английской королевы!
Накинув капюшон и запахнув полы кофты, Нина быстрым шагом пересекала холл, когда у самых дверей столовой ей преградила путь давешняя собеседница Алексея. «Вы опаздываете! – констатировала она и добавила мстительно, – Никто ничего разогревать не будет – здесь вам не ресторан! И не задерживайте персонал: ровно в три часа мы закрываем столовую!» «Хорошо!» – уронила Нина, и, обойдя выдающийся бюст, направилась к своему столику.
Несмотря на то, что борщ действительно был чуть теплым, а котлета с небрежно брошенной на тарелку ложкой гречневой каши и вовсе холодная, Нина пообедала с аппетитом: купание в шторм отнимает немало сил. Из окна столовой было видно, что волнение моря только усилилось – белые «барашки» увеличились в размерах, но солнце припекало совсем по-летнему. Нина согрелась, и ее длинные волосы наконец-то просохли. Сбросив капюшон, она оглянулась: в зале, кроме нее, никого из отдыхающих не осталось, только за ближайшим к кухне столиком собирались обедать работники пищеблока.
Вспомнив «строгое предупреждение» диетсестры, Нина встала из-за стола, сняла свою кофту, повязала ее вокруг талии, взяла гроздь винограда, одиноко лежавшую в вазе, и направилась к выходу. Чувствуя, что в спину ей упирается взгляд «работницы питания», Нина шла, не торопясь, нарочито покачивая бедрами, расправляя свободной рукой блестевшие в лучах послеобеденного солнца волосы. Ее раздражала и одновременно забавляла, в общем-то, ничем не мотивированная ревность женщины, которая, похоже, была немногим старше Алены.
Поворачивая ключ с тяжелым брелком в замке двери своего номера, Нина думала только о том, чтобы сразу же лечь в кровать: событий для первого дня отдыха произошло уже более чем достаточно, а он, этот день, еще не закончился – впереди целый вечер, так что поспать не мешало. После обеда, каким бы он ни был, Нину слегка разморило, но как только ее голова коснулась подушки, сон как рукой сняло. Выражение лица диетсестры не давало ей покоя: стоило сомкнуть веки, как в памяти всплывало другое лицо с точно таким же выражением, в котором уязвленное самолюбие странным образом смешивалось с чувством абсолютного превосходства над предполагаемой соперницей. Давным-давно, в последнее лето детства с Ниной случилась История…
Справедливости ради следует признать, что Иван был прав, упрекая жену в чрезмерном увлечении фильмом Чухрая – Нина действительно очень любила «Чистое небо», причем любила с детских лет, с того самого торжественного просмотра в кинозале «Совэкспортфильма» в Амстердаме. Конечно, восприятие картины менялось с течением времени: то, что было совершенно непонятно в детстве, постепенно прояснялось, одни эпизоды уходили в тень, другие, наоборот, выступали на первый план с пронзительной яркостью – Нина знала фильм почти наизусть. Но все равно, слезы выступали у нее на глазах каждый раз, когда на экране военный эшелон проносился мимо толпы женщин, собравшихся на перроне в напрасной надежде хотя бы на минуту увидеть своих мужчин – отцов, братьев, мужей или просто любимых…
Став взрослой, Нина честно признавалась себе, что еще в школьные годы образ Мужчины Ее Мечты воплотился в Алексее Астахове. Нет, она никогда не была влюблена, как часто случается с подростками, в артиста Евгения Урбанского, хотя за его работами следила с интересом и была потрясена трагической гибелью. Но история Любви, рассказанная в фильме, надолго стала для Нины эталоном этого чувства, а героиня Дробышевой Сашенька Львова – идеалом Женщины. Именно Сашеньке девочка подсознательно стремилась подражать, и то обстоятельство, что имя Дробышевой – Нина, только поддерживало такое стремление.
Не вполне осознанное желание походить на героиню «Чистого неба» привело к тому, что никто из одноклассников не привлекал внимания Нины – они казались ей сущими детьми. А в результате влюбилась она в соседа-студента, Валерку Старостина, и случилось то, что в семье Рукавишниковых называлось «Историей», причем слово это произносилось всегда слегка пониженным тоном, как бы немного секретно.
Строго говоря, Валерка был соседом Нининой бабушки, Агриппины Алексеевны, которая жила в подмосковном городке Энске на Почтовой улице. Именно там проводила Нина почти все свои летние каникулы, пока училась в школе. Гостить у бабушки девочка любила, несмотря на довольно спартанские условия, во всяком случае, по сравнению с московской квартирой, – Агриппина Алексеевна жила в деревянном двухэтажном доме с двумя подъездами, отопление было печное, вода в колонке на дворе, там же и сортир. Но зато у бабушки была отдельная квартира, окна которой выходили в маленький палисадник, где по весне бушевала сирень, летом цвела бестолковая толпа разноцветных ромашек, а осенью выстраивались в ряд гордые гладиолусы.
Отсутствие удобств юную Нину нисколько не смущало: подумаешь, нет душа – вон оно, озеро, рукой подать, стоит только спуститься вниз по деревянной лестнице, которой и заканчивалась улица Почтовая. Озеро было небольшим, но в те времена довольно чистым: в нем били ключи, и местные жительницы полоскали там белье с мостков. С этих же мостков можно было и окунуться, а если мало покажется, то бегом по тропке через поле, а там река, на берегу которой можно провести целый день, пока голод домой не загонит. Но это все летом, а зимой…
Зимой палисадник почти до самых окон заваливало снегом, на стеклах частенько возникали морозные узоры, и так уютно было смотреть, как ловко бабушка топит печь, слушать, как потрескивают в топке поленья, как шипит, закипая, чайник на чугунной плите. Зимние каникулы гораздо короче летних, и такая жизнь не успевала наскучить Нине. Однако бабушке все эти занятия романтичными не казались, и поэтому с возрастом Агриппина Алексеевна все чаще предпочитала проводить самый холодный месяц в гостях у сына, в Москве. Там и Новый год встречать веселее, и в зимнюю стужу дрова жечь утро-вечер не надо.
Но, как говорится, «готовь сани летом»… В то последнее лето детства, когда Нина уже поступила в университет и приехала к бабушке на пару недель в августе, во дворе дома на Почтовой улице во всю шла подготовка к зиме. Старостины купили машину дров, ядреных, березовых, и Валерка вдохновенно колол их, разбивая белобокие кругляши с одного удара напополам. Нина застыла в воротах с тяжелой сумкой в руках, не дойдя до бабушкиной двери – так похож был Валерий на ее любимого Урбанского. Да что там похож, это была прямо-таки сцена из фильма «Коммунист»: те же блестящие от пота широкие плечи, мускулистые руки, держащие топор, который взлетал над кудрявой головой, и даже оставшиеся от отца старые солдатские галифе на узких юношеских бедрах – все совпадало! И пропала Нина…
