В душе не знаю, Ипатьев он или нет.

— Который вчера о тебе переживал… до перелома.

— Переживал… — и вдруг смех — искренний и весёлый. Слушал бы вечно, так что живи Ипатьев. — Только не говори, что ты ревнуешь.

— Не говорю.

Тем более что надо перестроиться из крайнего правого в крайний левый.

— Мар. — Стервочка фырчит и совсем перестаёт быть похожа на стервочку. Скорее на милого ёжика. А повседневное «Мар» звучит ни разу не хуже смешанного с горячими стонами. — Женя хороший, это он привёл меня в фитнес и в «Элио». Без его помощи я всё ещё не отличала бы гантель от гири.

— Подробности, — требую, переключая скорости большим и мизинцем. Чтобы не отпускать и не повредить нежные пальчики, которые умеют доставлять охренеть какое удовольствие.

— Да брось, — начинает она, но я бросаю на Сашу короткий взгляд. — Я никогда не хотела Женю.

— А меня?

Удачный красный — я поворачиваюсь к ней всем корпусом.

— Издеваешься? — поднимает бровь. — Тебя я очень хотела не хотеть, но… — и показательно шевелит пальцами в моей руке.

— Принято, — приходится отвлечься на дорогу, но в принципе я готов уже и паркануться для такого занимательного диалога. — Так что там с Женей?

— Когда-то мы учились в параллели. И Женя был единственным, кто приютил меня после побега от Заславского.

Как зовут бывшего муждака я уже знал. Больше того, сначала сам загуглил придурка, а потом дал команду своей службе безопасности. А то, кроме косынки они уже лет пять ничего в ноутах не ищут.

— Параллели?

— Это была так себе ночь, — кривится стервочка. — Отец отказался меня узнавать и пускать на порог, друзья вдруг перестали быть друзьями, пришлось переключаться на других знакомых.

Сука. Вот так бросить дочь это каким надо быть уродом? Меня это ещё вчера убило, но сегодня, при свете дня сплюсовав всё, что узнал об истории этой сильной девочки…

Смертники. Все.

Все, кроме грёбаного Жени, для которого всё-таки придётся проставиться. И ткнуть носом в то, что так на Сашу смотреть больше не надо. Опасно для жизни. Не влезай, дебила кусок, а то убьёт.

— Куда мы всё-таки едем?

— Превращать тыкву в карету, я же сказал, — с улыбкой останавливаюсь у первого пункта нашего путешествия.

— Как ты узнал, где я живу? — недовольна стервочка.

— Мыши нашептали.Слушай, — предлагаю, когда переплетаю наши пальцы, — а давай ты будешь не стервочкой, а ёжиком? — Уворачиваюсь от первого удара в плечо, ловлю второй, как показывал когда-то Костян. — Ты забавно злишься.

— Если я буду ёжиком, — сдувает она прядь со лба, — то ты — заей. Осознал, зая? — со злым прищуром.

— Понял, принял, исправился, — смеясь, я поднимаю руки, а потом веду её к подъезду, где стервочка снимала квартиру.

И не знаю, что движет ей, но я писец как радуюсь, когда она без лишних вопросов берёт паспорт и не вырывает ладонь из моей руки.

Кто бы сказал мне, что интерес какой-то девчонки будет меня так вдохновлять, послал бы на хрен. А сейчас ничего, послушно вдохновляюсь и следую к очередному пункту нашего круиза.

В фитнес, который начинает бурлить, стоит нам войти в двери, держась за руки.

— Я так понимаю, здесь мы за моим увольнением? — криво улыбается Саша, но без вопросов подписывает всё, что ей подсовывает офигевшая Ирина Петровна. — Всё?

— Ты лучшая. — Довольная, сытая улыбка вылезает без спроса.

— Я теперь, похоже, содержанка? — усмехается стервочка, жестом отправляя заявление на увольнение по полированному столу в сторону директрисы.

Круглые глаза Ирины Петровны не волнуют никого из нас.

— Тебя это беспокоит? — опершись на подлокотники Сашиного кресла и сверля её взглядом.

— Да, — без колебаний вскидывается моя стервочка.

— Тогда с завтрашнего дня ты директор этого заведения, — хмыкнув, выпрямляюсь. — Идём дальше?

— Д-директор?

Бывшей директрисе, походу, плохо — она хватается за сердце и оседает в кресло. Бледнеет и в целом явно готовится то ли к обмороку, то ли к припадку. И её я ещё недавно хотел?

— Рехнулся? — выдаёт Саша, но офигевший вид скрыть не может.

— Местами, — со смешком. — Ты против?

— Против. Не хочу получать место за красивые… места, — стервочка поджимает губы.

Смеясь, подхожу вплотную, прижимаю её к себе, чувствуя, как снова воодушевляюсь до разрыва ширинки.

— А за любимую женщину хочешь?

Но Саша смотрит широко раскрытыми глазами, Саша кусает губы, Саша молчит. Зато приходит в себя Ирина Петровна.

— Мне… — откашливается, — мне писать по собственному?

— Пишите. — Оторвавшись от стервочки, ловлю взгляд директрисы. — Завтра вас ждут на Никольском, 8 в девять утра, мне как раз нужен новый начальник кадров.

И, пока обе наслаждаются ступором, за талию вывожу свою стервочку из фитнеса.

— И всё-таки ты рехнулся, — рассеянно качает головой стервочка, когда мы отъезжаем от клуба.

— Просто хочу, чтобы единственной проблемой моей женщины было, какое бельё и обувь надеть под платье. Ты против?

— Я перевариваю. И в шоке.

Это нормально, с этим можно работать. Потому что в каком шоке был я, слушая полную версию мрачной сказочки, в которой побывала моя стервочка — даже матом не передать. Пробовал — не помогло.

— То ли ещё будет, — звучит с угрозой, поэтому я морщусь, но руку её себе всё равно забираю.

И так охренеть как приятно становится внутри, снаружи… да везде, что я понимаю — жить нам со стервочкой долго, страстно и счастливо.

— Мне бояться? — Она хочет забрать ладонь, но я не даю. Подношу нежные пальчики к губам, легко целую.

И с особым предвкушением жду, когда мы вернёмся домой. Или хотя бы куда-нибудь. С другой стороны, машина у меня большая, в размер тяги к приключениям.

Остановившись на очередной парковке, поворачиваюсь к стервочке.

— Я тебя не обижу, Саш. — Каждым стуком сердца отвечая за свои слова. — Веришь?

И плавлюсь под глубоким взглядом синих глаз, чтобы спаяться заново. В обновлённую версию самого себя.

— Я тоже рехнулась, — хмурится стервочка. А потом одним слитным движением оказывается на мне, прищемив кое-что ценное и контузив заодно мозг. — Потому что верю. Скажи, что я не ошибусь.

— Никогда.

А вместо желания доосуществить свой план — совсем другие желания. Настолько отчётливые, что, когда стервочка скользит по ширинке, я с шипением хватаю её за талию, вбиваюсь в подголовник и ловлю звёздочки, когда следующее скольжение выходит целенаправленным и звездец каким впечатляющим.

Но эта стервочка вместо того, чтобы повиниться, подаётся вперёд, впечатываясь в меня.

— Хочешь? — шепчет, склоняясь.

И до хера какой шаловливый язык касается уха, начинает выписывать в нём узоры.

— Стоять, — торможу ей сорванным напрочь и от этого так себе убедительным голосом.

— А я-то думала… — разочарованно тянет она, а я слетаю с катушек.

Сжимаю её, не даю отстраниться. Наматываю длинные волосы на кулак, тяну, заставляя поднять голову, и только после этого вбиваюсь в её рот грубым, на грани изнасилования поцелуем. Шалея от того, как стервочка двигается на моём члене в такт языку. Понимая, что возьму её прямо здесь, наплевав на…

Стук в стекло оказывается неожиданностью для нас обоих.

Оторвавшись, мы шарим друг по другу безумными взглядами, встречаемся глазами. Меня, сука, физически обжигает грёбаными молниями, которые курсируют в обе стороны. Так сильно, что проще сдохнуть, чем оторваться от неё здесь и сейчас.

Но стук повторяется. А я обнаруживаю себя в паре сантиметров от её губ.

Да что за идиота кусок всё время мешает?

— Капитан Иванченко, прошу предъявить ваши документы.

Финиш. Такого везения у меня ещё не случалось. У стервочки, похоже, те же мысли, потому что, переглянувшись, мы начинаем смеяться.

— Документы будьте добры.

А капитан продолжает настаивать, поэтому мне приходится вернуть всё ещё весёлую стервочку на её сиденье и протянуть капитану права. Не сказав ни слова о нашем неприличном поведении, он возвращает мне документы и идёт себе с миром. Какие воспитанные и уравновешенные менты дежурят у мэрии — просто слов нет.