– А где молоко? – недовольно спросила Ангелина, размешивая сахар в чашке чая.

– Вот, передайте, пожалуйста, – вежливо подорвался Филипп Карлович, подавая фарфоровый молочник.

– Благодарю, – ответила Ангелина. – Чай с молоком очень полезный напиток, он выводит соли тяжелых металлов и нормализует холестерин.

– Геля, – нежно шепнул Даниил, – ты же прекрасно знаешь, что нам никому нельзя пить это молоко.

– Я помню, но это не отменяет его полезность. Тем более, вы можете заменить его соевым. А ты, Марат, – она обратилась к Загорскому, который за обе щеки уплетали сырники, – может и прислушаться к моему совету.

– Фу, это же невкусно, – буркнул Савва, скривив губы.

Филипп Карлович доедал манную кашу с замороженной ежевикой, от которой все отказались. Он внимательно смотрел, как Ангелина вылила из молочника к себе в кружку немного молока, размешала и отпила из чашки. И незаметно улыбнулся, что больше никто не прикоснулся к полупустому молочнику, несмотря на агитацию Ангелины. В остальном застолье прошло в тишине. После он оставил семейство и отправился в свой кабинет.

Работать у него слабо получилось, сразу после завтрака разболелись голова и глаза, он массировал виски, ругая себя, что зря переволновался, ибо он рассчитал все до мелочей, осечек быть не могло. Наконец-то все получат по заслугам. Он достал из шкафа аптечку и тонометр. Сначала принял «Верапамил», что должен был сражаться с артериальной гипертензией. Преклонный возраст и внушение Натана, что болезни – это нормально, организм давно не молод, изношен и пора уже не воротить нос от пилюль и прекратить бегать по врачам, стараясь найти вакцину бессмертия, – выводили из себя. Филиппа это порядком раздражало: почему он старше Натана всего на пять лет, а ощущение, что на все двадцать пять. Тот еще полон сил и энергии, а сам Филипп часто устает, не засыпает без снотворного, не встает с кровати без уколов и не притрагивается к еде без таблеток для хорошего пищеварения.

Преодолевая сильные пульсации в голове, расстегнул рукав, закатал его и принялся измерять давление. В это время к нему зашла Ангелина, Филипп Карлович с трудом открыл глаза, заметил мнущуюся у входа девушку. Она зашла в кабинет и остановилась около двери, не решаясь пройти дальше, ибо в память отчетливо въелась недавняя сцена, как в этом кабинете Филипп Карлович ее принуждал бросить Даниила и больше не иметь с ним ничего общего.

– Вам помочь? – обеспокоенно спросила Ангелина, заметив обессиленное тело старика, который тяжело дышал и старался натянуть на плечо манжет. Он нехотя кивнул. – Боже мой, Филипп Карлович! – вскрикнула она, снимая стетоскоп. – Как вы себя чувствуете?

– Терпимо, – вяло ответил тот. – А что?

– У вас давление сто восемьдесят на сто. Ужас какой.

– Дай аптечку, я таблетки найду. – И не глядя рылся в пластиковом ящике, отыскивая знакомую коробочку по ощущениям. Когда попадалась похожая упаковка, он слегка приоткрывал глаз и проверял. С третьей попытки выудил нужную. – Вот, выдави мне две таблетки. И воды подай. А сейчас отдохнуть хочу, иди отсюда.

Она помогла Филиппу Карловичу дойти до софы около окна, разместиться там, подложила под голову маленькую подушечку и оставила на стуле около стола аптечку на всякий случай. И вышла.

Филипп закрыл глаза, но заснуть не мог, в голове все еще играла мигрень, а в груди щемило. Он думал, что это совесть взяла верх, но было поздно.

Начались судороги.

Он свалился с софы и, на секунду придя в сознание, поднял сдавливающие болью глаза на стул, где стояла заветная аптечка. Он потерял сознание, судороги овладели его телом вторично.

В кабинет кто-то постучал. Немного погодя стук повторился. Но ответить никто не мог, тогда незваный гость приоткрыл дверь, несмело просунул голову в щель и позвал:

– Папа, можно?

На полу лежало тело Филиппа. Сын вошел в кабинет и бросился к отцу, хватая его за лицо, ударяя по дряблым щекам, пытаясь привести в чувства. Он заметил отчетливые признаки аноксии и испугался, на фоне белоснежной рубашки с расстегнутыми верхними пуговицами кожа Филиппа выглядело серо-голубой. Тело еще конвульсивно содрогалось.

Он осмотрел кабинет, ухватился взглядом за аптечку, опрокинул ее на пол, высыпал, что в ней находилось и, перебирая трясущимися пальцами флакончики, коробочки и пакетики, искал знакомое название. «Фенобарбитал». Этот препарат колят при эпилепсии, поэтому разорвав оболочку шприца, он втянул внутрь жидкость для инъекции, задрал повыше рукав рубашки отца и всадил иглу в выпуклую вену. Он не измерил точную дозу препарата, рассчитывая, что при таком ужасном положении дел, должно сработать в любом случае.

– Пап… Пап… Пап… – звал сын, уложив голову отца себе на колени, и качался из стороны в сторону, будто убаюкивал. – Папа…

Он заметил, что судороги прекратились. Взял посиневшее запястье, притих, нащупывая пульс, но его не было. Другая рука – так же. Он опешил. На мгновение замер, потом посмотрел на использованный шприц. А что, если доза была превышена? Или ее не хватило, чтобы унять приступ и спасти отца?

Испуг, будто шоры, перекрыл все вокруг. Сейчас перед глазами стояла ссора с отцом, его проклятия и оскорбления, обида и сожаление кольнули сердце. Но самое страшное, что теперь это его вина. Он убил своего отца.

Он аккуратно встал, уложив голову отца обратно на пол, схватил шприц, обтер его о рукав рубашки и вложил в изуродованную ладонь отца, собрал разбросанные медикаменты обратно в пластиковый ящик и пнул его к стене. Выглянул в коридор и, убедившись, что никого нет и не слышно поблизости, вышел и поспешил вниз по лестнице.

Но сердце Шлоссера-старшего слабо стучало, с трудом гоняя кровь по венам.

«Скорая» приехала быстро.

Около входа стоял бледный Савва, прикрыв рот рукой и смотрел на врачей, которые склонились над Филиппом Карловичем. К мальчику подбежали Инга и Алиса, которые приехали сразу же, как им позвонили и сообщили о случившемся. Девушки разрыдались и вместе с Дианой, матерью Марата, зашли в соседнюю комнату. Инга чуть не упала в обморок. После звонка Саввы, в дом приехал и Натан, он в два счета добрался до кабинета, оттолкнул любознательных родственников и прислугу, встал за спинами у медработников и смотрел через плечо.

Врач достал из чемодана для реанимации воздуховод, установил его и начал непрямой массаж сердца. Фельдшер отвел руку Филиппа Карловича в сторону, установил катетер, однако вид крови привел всех в ступор. Она напоминала кирпичную крошку – бурую губку, которая при надавливании превращалась в крошащуюся массу. Врач готовил систему с физраствором, но на электрокардиограмме появилась изолиния – мужчина скончался.

Натан схватился за голову, со всей силой сжал ее, простонав:

– Брат!

– А ты сам что думаешь: как он умер? – Лара внимательно смотрела на Марата и его посеревшее от воспоминаний лицо.

Он так и сидел, сложив локти на стол, и потирал ладони:

– Если, как ты говоришь, Инга могла стать жертвой того, кто намеренно скрывал то, что узнала она, то, думаю, в этом действительно может быть какой-то смысл. – И он вспомнил про сообщение сестры. Достал телефон. – Смотри. Это мне прислала Инга в день, когда ее не стало. А утром звонила и назначала встречу.

Лара внимательно изучила текст из рук Марата.

– А где она предложила встретиться?

– Как раз около «Третьего форта». В семь вечера. Я к ней ехал в тот момент, когда по дороге встретил Натана. Ему уже доложили о случившемся.

– Оперативно. Значит она хотела тебе что-то показать, дабы лишить звания идиота.

– Очень смешно. Она за это поплатилась жизнью. – Марат задумался.

– Как считаешь, кто еще может владеть той информацией, которую знала Инга?

– Из контекста сообщения предполагаю, что все.

Крекер на коленях девушки тоскливо заныл и покосился на хозяина.

– Но тебе Инга хотела что-то эксклюзивное показать, что сожгли в той вазе. Как думаешь, кто может что-то от тебя скрывать, подозревая, что это может многое разрушить.