Слепая художница, грешник и человек без прошлого и будущего. Это семья, в которой традиционно принято убивать. Во всех смертях виноваты родные, избежавшие наказания молчанием.

И вот теперь Натан. Семидесятилетний мужчина, статный и пышущий здоровьем, который, казалось, владеет секретом философского камня. Только теперь пятеро из примерной, уважаемой и почитаемой всем городом семьи Шлоссер покинули этот мир.

Вся усадьба была окружена полицейскими автомобилями, мерцали мигалки, со всех сторон раздавались шипение раций, голоса полицейских, вой сирены. Марат въехал на парковку и через лобовое стекло еще раз взглянул на мрачную картину. За домом, в котором случилась трагедия, занимался багровый закат. Это уже не просто народная примета, грозящая ветреным днем, это зашло солнце человека, который с любовью собирал все пороки, грехи и страхи, записывал в толстую тетрадь и наслаждался своей жизнью. Будто бы его кровью взбрызнули облака.

В боковое открытое окно сунулась физиономия:

– Вы кто?

– Загорский Марат Львович.

Сержант велел ему пройти в дом.

Марат, захватив сумку, вышел из автомобиля и шагал по гравийной дорожке, оглушенный чужими звуками, что не гармонировали ни с этим садом, ни с этим домом.

На крыльце его встретил высокий юноша в фиолетовом костюме-тройке и до блеска начищенных туфлях. Он саркастично фыркнул:

– Что, Маэстро, я даже соболезнований от тебя не дождусь?

– По поводу? – из-за спины спросил Марат, остановившись у входных дверей.

– Вообще-то у меня только что умер отец.

Марат нервно кивнул и раскрыл перед собой двери:

– Да. Или ты его убил.

Лара мчалась на желтом «фортво». Она открыла окно шире, впустила утреннюю прохладу.

Наконец она чувствовала себя абсолютно свободной и счастливой. Это были самые прекрасные две недели за последние три года, которые хотелось бы выкинуть из памяти, но только мать и лучшая подруга не давали осуществиться этой мечте, ибо при каждом разговоре с ними проскакивало больное: «А ведь я говорила тебе, Ларочка». И вот, всего за две недели удалось восстановить силы и утихомирить эмоции. По крайней мере Ларе хотелось в это верить. Оказывается, отключать телефон или иногда игнорировать навязчивые звонки – это очень дельная штука. Лишний раз не тревожиться и не коробить себя за ошибки, совершенные по дурости, по глупости, по тогда еще присущей наивности.

Дорога среди густого смешанного леса виляла. Машина гладко катилась по ровному влажному асфальту. Лара переключила передачу и ухватила крепче руль, предвидя неожиданно выныривающие встречные автомобили, которые неслись с превышенной скоростью, ослепляя ярким светом фар. Когда желтый «фортво» наконец выехал на трассу, пролегающую через поле гречихи, Лара нащупала телефон на соседнем сиденье, зашла в «контакты», нашла номер матери и позвонила. Включила громкую связь и установила телефон на панель. Салон наполнялся долгими монотонными гудками. Может не стоит звонить так рано? Возможно, она еще спит? Лара уже потянулась правой рукой за телефоном, чтобы сбросить вызов, но мать приняла звонок и через несколько секунд послышался голос, такой натянутый и искусственный:

– Доброе утро. Дочь, – добавила она последнее слово с очередной паузой.

Действительно, звонить в восемь утра было плохой затеей.

– Привет, мам. Как твои дела?

– Все в порядке, ты чего звонишь?

Лара помедлила.

– Я тут решила домой приехать, – и она покосилась на два чемодана и коробки книг позади пассажирского кресла. – На несколько дней, может неделю. – И Лара сжала руль пальцами, и втянула шею в плечи.

– Неожиданно. С чего это? С Павликом? – последнее имя мать выдала с крайней нежностью.

Какая же она дура! Глупо же было надеяться на то, что мать ее примет с распростертыми объятиями после того, как никчемная дочь вильнула хвостом и упустила великий шанс в своей жизни, который только могла предоставить ей Вселенная. Какая же Лара дура!

– Нет, я без него, – призналась она, и взгляд невольно упал на оголенное предплечье левой руки, где белел шрам, похожий на язык змеи. – Можно я приеду? – Ларе было противно спрашивать разрешения, будто звонила не родной матери, а дальней родственнице, с которой никогда не виделись, не общались и даже не отправляли поздравительные открытки в Вотс-аппе по праздникам.

– Почему Павлик не приедет? – голос из телефона потерял свою нелепую наигранность и нежность.

– Может, мы это по приезде обсудим? – с предательской жалостью предложила Лара.

– Что случилось с Павликом?

Как же это неприятно слышать, черт возьми! Мать не волнует, почему спонтанно к ней едет дочь, не волнует, почему та по определенным обстоятельствам не хочет обсуждать отсутствие в машине мужа, который должен ехать к теще, не чаявшей в нем души.

– Вы в очередной раз поссорились? – небрежно спросила мать.

– Можно и так сказать.

– Это все из-за твоего дурного характера! Потому что ты не умеешь слышать и слушать других. Уверена, что опять не дала и слова сказать Павлику, не позволила ему объясниться. Ты думаешь только о себе!

Лара пошла на обгон и чуть не подрезала впереди мчавшийся автомобиль резким движением руля. Мать ее никогда не понимала и скорее всего уже не поймет.

– Это эгоистично с твоей стороны! Павлик сделал для тебя все, о чем ты и мечтать не могла, а ты ему чем в ответ отплатила? Своими истериками и эгоизмом? Мальчик такого не заслужил! Я хочу, чтобы ты с ним помирилась!

– Я этого не хочу! – прикрикнула Лара и сразу же об этом пожалела. – Мам, извини, может, мы поговорим, когда я приеду?

– Ты еще и на меня голос повышаешь! Не мудрено, что Павлик тебя не выдержал!

Лара снизила скорость и свернула на обочину.

– Мы с ним расстались.

– Ты последняя идиотка, если решила вот так все бросить! – рявкнула мать. – И если думаешь, что я должна по каким-то причинам принимать тебя дома, гладить по головке и жалеть, то ты очень сильно ошибаешься. Пока не помиришься с Павликом, то можешь на пороге даже не появляться! Ты меня услышала!

И она замолчала. Лара с ненавистью схватила телефон с приборной панели, хотела поговорить с матерью, не переживая, что эмоции способны привести к аварии, но звонок был сброшен. Мать отключилась, разочаровавшись в дочери в очередной раз.

Обида взяла верх, и горло будто обвила колючая проволока. Хотелось разрыдаться, колотить кулаками, но не получалось выдавить даже слезинку. То ли это означало, что несправедливое отношение матери уже приелось и не могло более вызвать настоящий всплеск эмоций, то ли все силы на слезы и истерики были растрачены за все три года семейной жизни. Взгляд на секунду упал на шрам, и обида сменилась жаркой ненавистью, пульсирующей в висках.

Лара тронулась с обочины; ехала медленно, параллельно старалась найти какую-нибудь гостиницу в городе Сиревск, куда направлялась.

Она выросла здесь, отпраздновала свое совершеннолетие и, как только представилась возможность, сбежала в большой город, чтобы изменить свою жизнь. Мать скептически отнеслась к этой затее, постоянно убеждала дочь в ее никчемности и неудачливости, даже когда Лара делала уверенные шаги к успешной жизни. Сиревск, несмотря на свои небольшие масштабы, был крупным образовательным, научным и инновационным центром, однако даже из него много кто хотел сбежать, чтобы попробовать жизнь в мегаполисе. И вот однажды сбежав от матери, города и отсутствия перспектив, Лара вновь возвращается спустя пять лет. К матери. В город. К отсутствию перспектив. Хотя может, с последним не так все критично. Однако, ирония на лицо.