Понимала это и двадцатисемилетняя женщина Мария, жена бывшего секретаря исполкома, а теперь, в войну, офицера, капитана, и мать троих детей. Терпеливо несла она свою горькую ношу. Бесконечная стирка и уборка, обслуживание немецких оккупантов превратили молодую женщину в рабыню. Случилось так, что в дом к Марии поселили унтер-офицера Гауфмана, молодого красавца, который уже многое повидал за свою не очень долгую, но также несвободную жизнь. Их встреча была как яркая вспышка среди хаоса и страха, всей этой войны. – Гутентаг, фрау Мария, – неожиданно для неё и, по-видимому, для самого себя произнёс он, встретив её в первый раз. Испугавшись такого внимания со стороны немецкого офицера, Мария робко и невнятно проронила в ответ: – Здравствуйте, – и как можно быстрее попыталась скрыться с его глаз долой. Ведь неизвестно, что именно притягивало к ней Гауфмана, что у него было на уме. Даже позже, потом, когда они иногда встречались, Марию била страшная дрожь – то ли от страха, то ли от смятения. Но молодые годы брали своё. Кровь играла, а красота её расцветала. Однажды при встрече у них, как обычно, завязался разговор. – Добрый день, фрау Мария, – поприветствовал её Гауфман. – Добрый день, хер комендант, – ответила Мария и привычно засуетилась. Заметив волнение девушки, капитан начал уводить разговор в более спокойное русло, стараясь снять напряжение, но у него не очень это получалось. – Киндер, детям вашим, сколько им? – Моим? Они ещё маленькие, – с опаской ответила она. – У меня тоже есть дети. Двое, дома сейчас, наверное, скучают… Мария испугалась, что следующий вопрос будет о её муже. Она напряглась, будто в ожидании приговора. К счастью, такого вопроса не прозвучало. Видимо, он и сам догадался об этом и решил не усугублять волнение и не напрягать молодую женщину. Однажды случилось событие, подвергшее опасности жизнь Марии. Ничем нельзя было ей помочь. Иногда слуги бывают гораздо свирепее, чем сами хозяева. – Ах ты, сука, русиш швайне, получи! – прокричал адъютант Гауфмана, при этом ударив Марию. Как выяснилось позже, она постирала его белый подворотничок, который пришивается у солдат с внутренней стороны воротника на форме, но не пришила, а вроде как потеряла. Её даже, приговорённую, уже повели за это на расстрел. К большому сожалению, Гауфман ничего сделать не мог, иначе бы это расценивалось как симпатия и пособничество врагу солдата рейха, и его могли бы не понять и доложить куда следует. – Стойте, стойте! – закричала вдруг Анна, сестра Марии. Она нашла этот злосчастный подворотничок, который затерял сам солдат. Это спасло жизнь ее сестре. Гауфман попросил извинения у Марии за этот инцидент, конечно же, и кто его знает, как бы сложились отношения их в дальнейшем, если б встретились они в мирное время. Близился час освобождения от немецкого ига. Приближалось время Победы. Когда немцы уходили, Гауфман принес на прощание детям Марии шоколад, который она так и не решилась дать им, опасаясь какого-нибудь подвоха с отравлением, а его подарок в виде ножа с открывалкой, ложкой и прочим – всё в одном – к сожалению, был потерян при их переезде на новое место жительства спустя время. Тополь придорожный Тополь придорожный Стройный, но печальный, Стоит одиноко Тополь придорожный, Раненный глубоко… Грусть его съедает, Тоска душу гложет. От боли его горькой Ветер лишь укроет. Там, у речки быстрой, Голову склонивши, Ива, вся раскосая, Красы необъяснимой. Только нет в том близости, Нет любви завета. Его порыв, застывши, Не получил ответа. Так в надежде жалостной Любовь безответная Живёт в нём, пропадая С приходом рассвета. Судьбы бродяга
Вышел чуть под хмелем От друзей- знакомых, Возвращался к дому Под вечерни звоны. Вдоволь нагулявшись, Шёл златою рощей. Там стройны берёзки Да кудрявы клёны. Одурев влеченьем От прикрас воочию, Целовал осину, Как чью жену ночью… Позабывшись кратко, Заплутав в потёмках, Будто зверь, слонялся По чужим задворкам… Не вернусь домой вновь, Там изба пустая. Что, душа, болишь так? Знать, судьба такая. Разойдись-ка, душа Уже зорька с месяцем играется, Вечерок мерцает в неглиже… Истопи-ка баньку ты, красавица, Перед сном чтоб легче на душе. Исхлещи меня ручками белыми, Веничком парным плоть исходи… Мне испить бы зелья хмельного И уснуть у тебя на груди. Ах, как парились в ночь мы желанную, Изнывая в истоме любви. Вкусив сладость плода да запретного, Лишь с рассветом уснули в тиши. Поутру окунусь в речку быструю, Гладь зеркальную нарушу, резвясь, А потом тебя, такую чистую, Поцелуями укрою, не скупясь. Илья Морозов Житомир Автор трёхтомника стихов и поэм «По велению сердца», поэтического сборника «Не отрекайся от себя». Финалист литературной премии «Наследие» 2013 года. По итогам Международного литературного конкурса награждён дипломом и медалью имени Мацуо Басё. Имеет диплом и медаль литературной премии им. Сергия Радонежского. Также награждён медалью за особые заслуги в укреплении дружбы и взаимопонимания между народами, орденом Святой Анны, медалью Петра I. Член-корреспондент Международной Академии наук, литературы и искусств, член Интернационального Союза писателей и Российского союза писателей. Трилогия о Великой Победе (новая редакция) Когда я слышу песнь о Дне Победы: О порохе, о радости в слезах — Я вижу наши памятные вехи И тех, кому обязан мир в веках! (из стихов автора) I. Сражение за Москву Был по долгу службы летом под Москвой, Созерцал округу, не спешил домой… Вдруг услышал трели птичьих голосов — Будто бы свирели сказочных лесов! Соловей печально дивну песнь завёл, Я, ему внимая, на погост забрёл… Во дворе покоя пышною листвой Был объят могильный мрамор вековой; Надо мной витали скорбны голоса, А глаза впивались в лики, словеса… Там меня пленила светлая плита — Её отличала свежесть, чистота; Ваза грёз с цветами в знак любви большой; Надпись, как живому: «Милый, я с тобой!» Под плитою этой офицер лежал. Мне его вдовицу сторож показал: Женщина красивая, уж немалых лет, Шла к могиле медленно и несла букет… Разговор о воине – памятный, живой — Не спеша закончили лишь перед грозой… Он в Москве родился, на Лубянке жил, Увлекался спортом, с девушкой дружил, Обожал Есенина, старенький Арбат И не раз восторженно рисовал закат. Ратными традициями славилась семья: Дед пал за Отечество, за Веру, за Царя… А отец отдался весь эпохе той, Когда залп «Авроры» звал к Мечте Святой! Время шло… Призвали в армию юнца… Вышел в офицеры, повторив отца. С верною подругой, на коне лихом, Защищал границу, честь и отчий дом! Да, была огромною новая страна: От Москвы до полюса пролегла она! Жили не без трудностей, но в краю родном, Славили Отечество песней и трудом, Сеяли и строили – дел невпроворот. Были все народности как один народ! Но врагов тревожил столь богатый край — Всех стремились ввергнуть в «буржуазный рай»! Кончилось войною грозной мировой: Появились «тигры» на земле родной… Наш комбат был призван на священный бой С поганью нацистской, с клятою ордой! …Научились матери в муках нас рожать, Но как можно чад своих… в пекло провожать?! Плакала родимая, чувствуя, видать, Что уж не придётся ей сына обнимать! Он же лишь багрился – скуп мужик слезой — Представлял свой первый рукопашный бой! Обнял свою жёнку, но на этот раз Ощутил лишь жалость к влаге её глаз; Неуклюже вытер крепкою рукой И сказал, вглядевшись: «Будь всегда такой!» Лишь когда навстречу понеслась Москва, На ходу сорвались главные слова!.. Он потом, в окопах, видел вновь и вновь Слёзы старой мамы и… её любовь! О боях неравных он не сообщал, Лишь когда был ранен, строчку написал. Наступали фрицы, были под Москвой — Предстоял суровый, самый важный бой!.. Под Москвой стояли!.. Впереди был ад, За спиной – Столица! «Ни шагу назад!..» Плавились «максимы», «жалили» штыки, «Плоть месили танки» – полегли полки! Сталь врага повержена доблестью живой! Вся армада сдержана, а потом – долой! И мороз трескучий был за нас в бою, Вместе защищали Землю-мать свою! Вся Страна Советов укрепила дух — Лютый враг подавлен, и Blitzkrieg потух! Тыл весь всколыхнулся, когда Левитан О Победе славной во весь глас вещал. Засветились счастьем все – и стар и млад! Воссиял над миром православный град!.. Писем уж не стало – сердце извела, Ночи коротала – весточку ждала… Наконец дождалась – то была «она»: Милого не стало – забрала война! Горе навалилось – свет померк дневной, Чуть не удалилась к нему в мир иной! Не могла смириться с тем, что друга нет, Проклинала войны!.. Приняла… Завет… Позже рассказали ей: ранен был в бою За столицу звёздную – Родину свою… Умирал без ладана: всё переживал, Что врагу коварному больше не воздал! Что косу завитую мало распускал И что очи карие недоцеловал!.. В письмеце оплаканном скупо написал: «Ты прости, любимая, очень уж устал, Присмотри за матушкой, на Арбат сходи, Не кручинься, милая», всё, мол, впереди… А потом он снился, прямо как живой: С ним она общалась будто молодой; На Арбат ходили – всё как до войны… И теперь, в могиле, он родней родных!.. Возвращаясь, думал, встреченный грозой: «Войны оживают в памяти людской — Где-то похоронку вдовы видят вновь, И опять страданья – стынет в жилах кровь! Кто-то с сердцем пламенным услыхал набат, И идёт под пулями ветеран-комбат С пистолетом поднятым, всех опередя: «За Родину! За Сталина!» – жизни не щадя! И нельзя не думать, как нам дальше жить И кому в День Памяти светлый стих сложить! |