Потрясла пьеса «Овод» по роману Войнич[19]. Я играл Артура – свою самую трагическую роль. В честь него я назвал своего старшего сына, родившегося в 1936 году.

Ну а в основном репертуар нашего театра был военный. Во многих пьесах мне приходилось играть героические роли, что мне чрезвычайно нравилось.

Участвуя в самодеятельности, я еще и солировал в оркестре. Нужда в свое время заставила меня научиться играть на разных инструментах, так что в студенческие годы приходилось подрабатывать на похоронах, играя на альтушке. Теперь все эти навыки пригодились, дел было по горло.

Но все-таки на первом месте была служба. С наступлением весны личный состав бригады большую часть времени проводил на полигоне и танкодроме. Занимались опять-таки не только боевой подготовкой, но и оборудованием мест для боевой учебы, строительством полигонных сооружений, созданием мишенного поля, препятствий для отработки упражнений по вождению танков. К тому же мы часто привлекались к разного рода учениям, полевым поездкам. Наши бронетанковые войска только создавались, и нам приходилось участвовать в учениях не только войск нашего Московского округа, но и приграничных округов – Киевского и Белорусского. Обычно мы выезжали туда эшелонами. После «боев» обменивались опытом организации занятий, обучения личного состава с командирами тамошних танковых частей и подразделений. Об опыте учений немало писалось в нашей многотиражной газете, в газете Московского военного округа «Красный воин». Это и понятно: многое делалось впервые, вызывало большой интерес.

Помнится, как в ходе учений на Украине мы на практике убедились в абсолютном превосходстве нашего молодого рода войск над кавалерией, которая тогда еще была в очень большом почете.

В ходе «боевых действий» нам предстояло встретиться с конницей – против бригады пустили кавалерийский казачий корпус. Конники еще готовились к выступлению, когда наша разведка определила их местонахождение. Скрытно подойдя к «противнику», танки развернулись в боевую линию и атаковали. Лошади, перепуганные ревом двигателей, лязгом гусениц, громом холостой стрельбы, в испуге отрывались от коновязей, скакали в разные стороны. Нам, танкистам, больно было видеть этих прекрасных и умных животных такими испуганными, мечущимися. Но эта демонстративная атака была необходима – в то время многие большие начальники считали, что конница и в «современной войне» явится решающей ударной силой. Мы доказывали обратное: в век техники кавалерия становится вчерашним днем, армию нужно ориентировать на «железного коня».

На месте стоянки кавалеристского корпуса творилось нечто невообразимое. Разъяренные казаки, не внемля голосу разума, вскакивая в седла, бросались на танки, пытались попасть шашками в смотровые щели остановившихся машин. Посредники поспешили развести наши части.

Каждый выезд на учения становился для нас серьезной школой. В поле обычно выходила вся бригада – пять батальонов, а в местах постоянного расположения оставалась только бригадная школа. Однако большинство ее командиров на время учений прикомандировывались к боевым подразделениям.

Напряженная боевая учеба проводилась с большой перспективой. В период интенсивного развития бронетанковых войск, когда в различных округах развертывались новые механизированные и танковые части, бригада готовила для всей армии прекрасно подготовленных специалистов – командиров и красноармейцев. Ее даже так и называли в шутку – «рассадник танковых и механизированных войск РККА».

Большим количеством перемещений объясняется и быстрый рост молодых командиров. После первого года службы многие из нас стали командирами взводов бригадной школы. Меня назначили взводным в роте одногодичников – уже «К-5», три квадрата в петлицах[20].

А вскоре бригада наша была развернута в мехкорпус трехбригадного состава. 14-я мехбригада осталась на старом месте, мотострелковая бригада разместилась в Солнечногорске, а та часть, в которую был направлен я – 13-я мехбригада, – шла в Калугу. Одновременно произошла и реорганизация частей. Вместо бригадной школы в составе каждой бригады был сформирован учебно-танковый батальон. В связи с этим ряд наших товарищей, и я в том числе, получили новые назначения. Мы стали командирами учебно-танковых рот. Уже – «К-6»[21].

Итак, все то, что с таким трудом и старанием возводилось в Наро-Фоминске, оказалось нашим подарком кому-то. Нам же пришлось в сложных условиях передислоцироваться, обустраиваться на новом месте. Батальон, где я служил, убывал в Калугу в качестве «передового отряда», а моя рота была как бы его «головной походной заставой».

На новом месте для нашего размещения были отведены какие-то старые казармы. Гаражи, танкопарк, танкодром и все прочее приходилось строить и готовить самим. Дел – край непочатый. К тому же как раз в тот период бригаду перевели на принципиально новую технику – колесно-гусеничные танки БТ. В «Калиновке» ранее был батальон этих замечательных машин, все по-доброму завидовали счастливцам, служившим в таком подразделении. Теперь новую технику получили и мы, и значит, нашему учебному батальону предстояло готовить специалистов для всей бригады. Это была очень интересная и заманчивая задача. В 1-й роте готовили механиков-водителей, во 2-й, моей, – командиров башен, в 3-й – мотористов. Командовали танками БТ средние командиры, как правило, выпускники Орловского училища.

Новые машины можно было назвать шедевром. Мощной пушкой, маневренностью, скоростью они значительно превосходили Т-26. На колесном ходу танки могли совершать стремительные марши по шоссе, хорошим грунтовым дорогам, затем в течение 20–30 минут их переводили на гусеничный ход, и они могли двигаться по полю и бездорожью.

Танк этот постоянно совершенствовался: сначала в его вооружении были пушка и пулемет, потом пулеметов стало два, затем добавился зенитный пулемет. В течение ряда лет БТ открывали парады войск на Красной площади. На высоких скоростях – километров тридцать – сорок в час – пятерка боевых машин, осененных алым знаменем на башне головного танка, проносилась по брусчатке мимо Мавзолея Владимира Ильича Ленина. Все любовались – это было красивое, впечатляющее зрелище.

В то же время управлять этим танком было сложно: на высоких скоростях у него проявлялась некая «скрытая энергия», так что следовало быть предельно осторожным, внимательным.

К сожалению, как стало ясно в первых же боях Великой Отечественной войны, БТ располагали довольно тонкой броней – ее легко пробивали немецкие противотанковые пушки. К тому же, хотя к началу 40-х годов авиационный мотор этой машины уже был заменен на специальный танковый, все же бэтушки сильно горели. Но в свое время эти танки были очень хорошей моделью, мы гордились этой техникой.

Рота моя готовила командиров башен – была тогда такая должность в экипаже, и главной нашей задачей было обучение курсантов боевой стрельбе. Честно говоря, мне больше по душе была работа с механиками-водителями, но начальство распорядилось по-иному. Утешало, что командир башни тоже был обязан уметь управлять танком – взаимозаменяемость являлась неотъемлемым условием подготовки экипажей.

В ту пору нашим учебно-танковым батальоном руководил молодой, очень энергичный командир – Дмитрий Данилович Лелюшенко[22]. Человек неиссякаемой энергии, безукоризненно знающий и беззаветно любящий свою армейскую специальность, очень требовательный, в чем-то даже жесткий, он был для нас заботливым и справедливым начальником, основное внимание уделявшим именно боевой выучке личного состава. Лелюшенко стремился, чтобы его подчиненные досконально знали все отрасли «танковой науки», обладали прочными навыками боевой работы. Вот как он этого добивался…

Однажды Дмитрий Данилович решил проверить, как командиры знают строи и боевые порядки подразделений. Перед тем как заняться проверкой он сам проштудировал все наставления и уставы. В понедельник утром он остановил первого встречного командира взвода.