Осматривая писаную рощицу, взглядом она зацепилась за лишнее пятно. Оно было уже знакомо: красное с синим верхом. Чувства вышли смешанные. Во-первых, Лиса помнила, как из-за пустяка «мешок» визжал в их прошлую встречу, а во-вторых – как она не находила себе места, оставив мальчишку одного в лесу. Разгорелось и любопытство: ну как мог он оказываться один да ещё так далеко от дома?

Порывистости Севе было не занимать, и раньше, чем она сама решила, ноги сошли на берег. Уши инстинктивно старались свернуться в трубочки и тянули её в противоположную сторону, но ноги за тринадцать лет накопили больше мышц. Лиса ещё издали старательно хрустела веточками и листвой, чтобы обозначить себя и не напугать чувствительного мальчика. Один ноль в пользу ног – и Лиса уже стояла близко к каменному кругу. Но не совсем близко. Лишь не очень далеко, а то мальчик и не заговорил бы вовсе. Да и слишком близко тоже плохо. Да, может, он и не собирался вообще ни с кем говорить. Мысли закружились похлеще мух в стиральной машине.

Рот растолкал их всех и вылез на передовую:

– Ян, это я, Сева. Помнишь меня? – заговорила она так нежно, как с младенцем кошечки на пуховой подкладке. – Только, пожалуйста, не кричи. Я тебе ничего плохого не сделаю.

Тишина в ответ. Но было видно, что мальчик её прекрасно слышит.

– Если хочешь побыть один, только скажи, и я мигом испарюсь.

«Ну да, – подумала она, – скажет он, как же…»

– Или дай знак какой… махни рукой, что ли…

Тишина. Кромешная, непробиваемая стена тишины. Делать нечего, Сева вздохнула и медленно, на цыпочках стала ретироваться.

Вдруг сзади послышался будто гулкий звук камешков. Ну тех из круга, которые Лиса нечаянно задела в прошлый раз и получила за это частичную контузию. Она оглянулась: куртка не двигалась, но – из-за колена выглядывало нечто…

Северина не поверила глазам и прищурилась: да, что-то шевелилось и с любопытством смотрело в её сторону.

– Так мне уйти?.. – на всякий случай переспросила она, но не получила ответа. – … или остаться?

Щелчок камешков!

Она застыла и не знала, как лучше поступить.

– Остаться?.. – неуверенно переспросила она.

Стук!

– Ладно… тогда я подхожу, – сказала она и осторожно стала приближаться.

Светлое нечто закопошилось и быстро спряталось за коленку Яна.

– Там у тебя бегает кто-то… – между делом сообщила Сева, будто мальчик и сам не видел. – Смотри, а то цапнет… (тут она запнулась и почему-то добавила) – меня.

Мальчик молчал, но насторожился, как дикий зверёк. Лиса подошла и заглянула в лицо Яна: тот смотрел сквозь и вдаль, зрачки не двигались. Он словно был погружен в мир слов, звуков, интонаций, чётких мыслей  – но мир красок и эмоций был для него закрыт.

В руках у Яна сидела мышь! Северина чуть не взвизгнула, но вовремя сглотнула испуг. Мышь стояла на задних лапках и шевелила на неё усами. Лиса чуть не утонула в чёрном бездонном взгляде зверины, и, передёрнувшись, отвела глаза.

– Ты не говоришь со мной по какой-то причине или просто не хочешь. Ох, много спросила… По какой-то причине?

Стук.

– Ага… ага…– но дальше она не могла ничего сообразить.

К счастью, Ян сам повернул голову и посмотрел на камни. По мнению Севы, с ними вроде всё было в порядке.

– А по какой же?.. – растерялась девочка.

Ко второму счастью, Ян снова посмотрел на круг.

– А-а! – стукнула себя по лбу прозревшая Лиса. – Поняла. Скоро поболтаем! – И унеслась к ручью.

Немного погодя она вернулась с пригоршнями камешков. Уселась, как Ян, скрестив ноги и стала выкладывать вокруг себя линию. Когда она закончила, то, довольная своей сообразительностью, гордо приступила к диалогу:

– Не кусается крыса-то?

Но мальчик только снова вперился в свои камешки. Тут Сева поникла и её сообразительность где-то хрустнула. Ну ничего. Пять минут мозговой потуги, и она окончательно прозрела, ведь молчание Яна требовало неотступной настойчивости и внимательности. Камешки мальчика лежали без прорех, а у Северины – абы как, лишь бы на круг походить. Для Яна главным была не геометрическая фигура, а чёткая, непрерывная граница – его защита от внешнего мира, и без понимания этого наладить контакт было невозможно.

«А-а! – обрадовалась Лиса. – Тебе не круг нужен, а отдельная комната, так сказать. Хорошо. Тебе своя и мне своя», – напевала девочка, сдвигая камни поплотней.

Она сделала неразрывную границу, и мальчик тут же заговорил!

– Ты всё путаешь и заставляешь меня исправлять! Крыса – кусается, – ответил он на вопрос, который Сева уж почти забыла. Она тут же спрятала руки в карманы подальше от острых зубов грызуна. – А он, – указал Ян на лжекрысу, – не кусается. Это не крыса. Это Фредди.

Северина больше поразилась не тому, что её сто раз исправили (Ян бы сказал трижды), а необыкновенному, вызывающему сложные эмоции голосу. Почему-то сначала он пугал своей кристальностью. Звучал высоко, со стеклянной отстранённостью – никакой густоты; слишком плоский и лишённый эмоций дискант. Но постепенно, хоть и не без труда, Лиса привыкла и перестала обращать на него внимание.

– Хорошо, что не кусается. – Рина вынула руки из карманов и с недоверием взглянула на «крысу». – А кто он  – Фредди?

– Мой друг, – сказал мальчик и погладил шерстяной комок, который довольно подставил спинку и удобно разлёгся в ладони. – Мы думаем, ты нам не навредишь.

– Точно не наврежу. А зверь-то он какой, порода?

– Мандарин, – невозмутимо ответил Ян.

Сева будто очутилась в анекдоте, где говорили каждый о своём, не слыша собеседника, и влепила «в тему»:

– Брамборачка[9]!

Ян сразу посмурнел и часто заморгал глазами – похоже от переизбытка мыслей.

– Что это значит? – спросил он раздражённо, не поняв юмора.

– А что значит «мандарин»? – с глупым выражением лица парировала Сева, будто и вправду забыв, что такое мандарин.

– Порода. Ты сама спросила!

Ян повышал голос, видно разволновавшись.

– Господи, порода! – опять хлопнула себя по лбу Сева, едва не зашибив остатки смекалки. – Спокойно! – перекрывала мальчика громкостью Рина, но вовремя одумалась и повторила уже гораздо тише: – Спо-кой-нее, Яник. Я же девочка, вот и туплю слегка.

Но Ян ещё сильней обеспокоился:

– Какой смысл в последней фразе?

Сева начинала понимать, что нужно говорить только по существу, прямо, как на духу. Ох, нет. Не «как на духу», лучше «в лоб», во! Мальчик же явно не понимал нюансов речи и эмоций.

– Извини, Ян. Я не то хотела сказать. Вовсе я не девочка… то есть… я не девочка, когда туплю… ой, всё – стоп! Обнулились! – взяла она паузу собрать нужное предложение. – Хм… короче, я не знаю никакой породы «Мандарин», вот и не ожидала услышать это слово в твоём ответе. А ты с бухты барахты говоришь «мандарин»… Что я увидела в голове – оранжевый круглый фрукт, – то и привязала к твоим словам…

– Понятно! – резко перебил Ян, и они замолчали.

В верхушках деревьев пели птицы, разряжая обстановку, – хотя бы для Севы. Слушал ли их вообще Ян, она понятия не имела; а если и слушал, то как он к ним относился, определить было весьма затруднительно.

Между ветками проскочило осеннее солнце, и Рина закрыла глаза, наслаждаясь теплом на коже. Сквозь веки она смотрела на оранжевый экран, а в ушах звучало: «Ман-да-ри-и-и-ин… мандарин, блин…»

В молчании они оба будто набирались сил, изредка будоражась опрометчивым вопросом Севы, а волны шелеста не только заполняли промежутки отрывистой беседы, но и щёткой проходились по ушам Яна, смахивая лишний налёт во фразах собеседницы. Время шло, ребята, наверное, привыкали друг к другу.

– Но она же не оранжевая, твоя мышь! – Очнулась Лиса, как громом поражённая своему открытию. – Почему тогда «мандарин»?

– Да! Знаю, – вдруг засиял мальчик и бодро застучал кулаками по коленкам. На его лице показались слабые признаки эмоций, а из пальцев выглянула всклокоченная бежевая мордочка. – Я тоже так Милошу и Иве говорил. Фредди – светло-коричневый. Неразумно было его породу называть «мандарин», но Ива учила меня говорить так, чтобы людям было понятно. Хотя почему людям понятно то, что неправильно, – мне не понятно.