– Сахару полфунта и кофею четверть фунта да цикорию на пятачок, – отвечает девочка из-под ватной кацавейки, которой прикрыта голова.
– Ты чья? – спрашивает лавочник.
– Аграфены Кондратьевой, из двадцатого номера.
– А прислала мамка денег?
– Прислала.
– Клади прежде на прилавок. Ты фунт ситного стащила, не заплатив денег, когда у нас много было покупателей.
– Нет, дяденька, это не я. Это Сонька Картузова из восьмого номера. Она даже потом похвалялась.
– Клади, клади. Сахар – девять, кофе – девятнадцать, цикорий… Клади двадцать четыре копейки, – говорит лавочник, позвякав на счетах. – Народ тоже! От земли не видать, а какие шустрые.
Девочка выкладывает на прилавок медные деньги.
– Кузьма Тимофеич, отпусти мне хоть для самого-то махорки, – упрашивает лавочника женщина с подбитым глазом.
– Сегодня на деньги, завтра в долг. И трески самому, и махорки самому. Да что он у тебя за неимущий такой? Ах ты, содержанка-горе!
– Без места он. Все ищет. Ходил складывать дрова – говорит: «Трудно, да и мало платят». Не может он на черную-то работу.
– Все господа аристократы.
– Да уж, само собой, каждый ищет себе полегче. «Я бы, – говорит, – куда-нибудь в швейцары или в сторожа двери отворять».
– И на чай получать? Так. Уходи, уходи, коли денег нет. Почтенная! Вы что там по кадкам шарите? Это неучтиво. Иди сюда! Что тебе? – кричит лавочник женщине в красном платке.
– Где же шарю-то? И не думала, – отвечает она, подходя к прилавку.
– Сейчас груздь съела. Будто я не видал! Чего тебе?
– Вот бутылка. Фунт подсолнечного масла, два соленых огурца и трески на пятачок.
– Я за груздь, как хочешь, копейку считать буду.
– Ну вот… Со своей-то покупательницы!
– Отвесить фунт масла подсолнечного! – кричит лавочник мальчишкам.
Дверь хлопает, и покупателей прибавляется.
II
В мелочной лавочке появляется здоровый белокурый детина с бородкой, в бараньей шапке, валенках и нанковом пальто, опоясанном ремнем. Он полупьян, ищет чего-то глазами и, наконец, спрашивает, неизвестно к кому обращаясь:
– Марья здесь?
Какая-то баба в сером платке, грызущая, как белка, подсолнухи, оборачивается и говорит:
– А какую тебе надо? Здесь Марьев-то этих самых хоть отбавляй.
– Марью Потаповну. Да вон она… Ты чего тут зря топчешься, беспутная? Иди домой!.. – говорит детина, увидав женщину с подбитым глазом, стоявшую около прилавка.
Та тотчас же оробела.
– Да ведь тебе же на обед студню покупаю. Вот ситного взяла, – отвечала она, подходя к нему.
– Обязана дома быть. На квартиру тебе повестка пришла, что по прошению твоему на бедность вышли тебе дрова. Возьми вот повестку и иди получать билет на дрова, а затем с билетом марш на дровяной двор! – командует детина. – Ищу, ищу бабу по двору у соседей, думаю, что в трактир за кипятком ушла, – я в трактир. А она, изволите видеть, в лавочке бобы разводит! – прибавляет он.
– Да ведь надо же поесть чего-нибудь купить. Чего раскричался-то!
– Ну-ну-ну… Не разговаривай! Живо!.. Селедку мне купила?
– А на какие шиши, спрашивается? Ведь в долг больше не дают. Вот отдам я дрова лавочнику за долг, тогда можно и селедками баловаться. Кузьма Тимофеич! Дрова-то уж мне обозначились, – обратилась она к лавочнику. – Вот я вам их за долг и отдам. Мне зачем они? Я в углу живу.
– Стой! – схватил ее за руку белокурый детина. – Дрова твои я не выпущу. Я их нашему портерщику обещал.
– Нет. Михайло Никитич, нет, – испуганно заговорила женщина с подбитым глазом. – Их надо Кузьме
Тимофеичу. Ведь это за харчи пойдет. Суди сам, ведь ты требуешь и селедки, надо тебя и кофеем напоить.
– Вздор. Васюткиными деньгами расплатишься. Приструнь Васютку, чтобы счастье старательнее продавал.
– Да ведь и Васюткины деньги ты отбираешь.
– Выходи на улицу, выходи. Сейчас за билетом на дрова ты пойдешь, а чашку с едой мне передашь. Я дома буду.
И белокурый детина вытолкал Марью за дверь.
Они очутились на улице.
– Отдай, Михайлушка, дрова-то лавочнику, будь умный, – упрашивала Марья своего сожителя Михайло. – Отдай. Тогда он опять начнет в долг верить и ты сегодня с селедкой будешь.
– Да разве уж половину из того, что ты получишь. А другую половину портерщику. Я ему обещал. Он человек тоже нужный.
– Ну вот, спасибо, ну вот, хорошо. Люблю я, Мишенька, когда ты сговорчивый… – говорила Марья.
– Сговорчивый. Учить вашу сестру надо. Ну, вот тебе повестка, и иди за дровами.
– Позволь. Как же я пойду, не одевшись-то? Ведь холодно в одном платке. Надо будет зайти домой и кацавейку надеть.
– Ну так живо, живо. Не топчись! – говорил Михайло, провожая Марью. – По скольку дров-то выдают?
– По полусажени. Меня ведь, Мишенька, за квартирную хозяйку сочли, а знали бы, что я в углу живу у хозяйки, так и совсем не выдали бы дров. И когда я прошение подавала, то написала, что я вдова с тремя малолетними детьми. Ну что ж, ведь летось я была хозяйка и держала квартиру, – рассказывала Марья, свернув в ворота и идя по двору.
– Ужасно много ты любишь разговаривать! – пробормотал идущий за ней следом Михайло. – А ты дело делай, старайся больше в разных местах добыть, а разговаривай поменьше. Теперь перед Рождеством везде раздавать будут и разное раздавать – вот ты и подавай прошения.
– Да я уж и так подала в приходское общество. В прошлом году я два рубля получила.
– Что общество? Ты в разные места подавай. Два рубля. Велики ли это деньги – два рубля!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
