– Это значит «скрывать», «прятать». Как «helian» по-английски.

– То-то и оно. «Hell» – это то, что скрыто. То, что находится под землей. Простое слово, как и «Heaven». Ему можно придать какой угодно смысл. Но, отвечая на второй вопрос, скажу: да, мы верим в место, где после смерти наказывают за грехи. Некоторые из нас его видели.

Торвин помолчал, будто не знал, как далеко ему дозволено зайти в своих откровениях. Когда он нарушил тишину, его речь наполовину уподобилась пению, став медленной и монотонной, как у монахов из монастыря в Или на предрождественских бдениях – Шеф слышал их однажды, давным-давно.

Торвин тряхнул головой:

– Да, мы верим в наказание за грехи. Возможно, расходимся с христианами в том, что считать грехом.

– Кто это «мы»?

– Пора рассказать, пожалуй. Мне не раз приходила мысль, что ты призван знать.

Они потягивали теплый пряный эль в мерцании умиравшего огня; снаружи засыпал лагерь. И вот Торвин заговорил:

– Слушай, как это было…

И он рассказал, что все началось много поколений назад – с тех пор прошло лет полтораста. Тогдашний великий фризский ярл, который правил народом по другую от Англии сторону Северного моря, был язычником. Но он решил креститься, услышав предания из уст английских и франкских миссионеров и почитая чувство родства, существовавшее между его народом и нынешними англичанами-христианами.

По обычаю тех времен, крещение проводилось публично, на свежем воздухе, в большом водоеме, который миссионеры соорудили для всеобщего обозрения. После того как в нее окунется ярл Радбод, за ним должны последовать его придворные, а в скором будущем и все фризы, все ярлство. Не королевство – ярлство, ибо фризы были слишком горды и независимы, чтобы удостоить кого-либо королевским титулом.

И вот, разодетый в алые одежды и горностаевые меха поверх крестильной рубашки, ярл подошел к купели и опустил ногу на первую ступеньку. «Он и впрямь погрузил ее в воду», – заверил Торвин. Но затем Радбод обернулся и спросил предводителя миссионеров – это был франк, которого соотечественники звали Вульфхрамном или Вольфравеном, Волковороном, – правда ли, что едва он, Радбод, примет крещение, его предки, ныне томящиеся в аду среди прочих проклятых, будут выпущены и обретут дозволение дождаться своего потомка на небесах.

Вольфравен ответил, что нет, они суть язычники, которые не крестились, и потому не могут спастись. Что нет спасения помимо Церкви. Он подкрепил сказанное, повторив на латыни: «Nulla salvatio extra ecclesiam». А потому не будет искупления тем, кто очутился в аду. «De infernis nulla est redemptio».

«Но моим предкам никто не говорил о крещении, – возразил ярл Радбод. – Они и отказаться-то не могли! Зачем же их мучить за то, о чем они не имели понятия?»

«Такова воля Господа», – изрек франкский миссионер. Наверное, он пожал плечами. Тогда Радбод вынул ногу из купели и поклялся, что никогда не станет христианином. Он заявил, что если придется выбирать, то он лучше поселится в аду со своими невинными предками, чем в раю со святыми и епископами, которые ничего не смыслят в правде. И он начал великую травлю христиан по всему фризскому ярлству, возбуждая ярость франкского короля.

Торвин хорошенько приложился к кружке и тронул маленький молот, висевший на шее.

– Так все и началось, – сказал он. – Ярл Радбод был великим провидцем. Он понимал: коль скоро священство, книги и письменность будут только у христиан, то их учение в конце концов примут все народы. И в этом сила последователей Распятого и в то же время их грех. Они ни за кем не признают малейшей толики правоты, помимо себя. С ними нельзя будет договориться. Они не согласятся на полумеры. И чтобы сразить их или хотя бы удержать на расстоянии вытянутой руки, Радбод решил, что северные земли должны обзавестись собственными жрецами и собственными преданиями о том, что есть истина. Так был основан Путь.

– Путь, – подтолкнул Шеф, когда Торвин как будто утратил желание продолжать.

– Вот кто такие «мы». Жрецы Пути. Наш долг троякий, и так заведено с тех пор, как Путь пролег через земли Севера. Первая обязанность – служить древним богам-асам, Тору и Одину, Фрейру и Уллю, Тиру и Ньёрду, Хеймдаллю и Бальдру. Те, кто имеет глубокую веру в этих богов, носят амулет, как у меня; это знак того бога, которого они почитают превыше других: для Тира – меч, для Улля – лук, для Хеймдалля – рог. Или молот для Тора, как у меня. Этот знак носят многие.

Наша вторая обязанность – кормиться каким-то ремеслом, как я живу кузнечным делом. Ибо нам не дозволено уподобляться жрецам бога Христа, которые сами не трудятся, но берут десятину и подношения от тех, кто работает, и обогащаются, и набивают добром свои монастыри, так что земля стонет от их поборов.

Но третью обязанность растолковать нелегко. Мы должны размышлять о грядущем, о том, что произойдет в мире этом, а не будущем. Видишь ли, христианские жрецы считают сей мир всего-навсего остановкой на пути в вечность, а истинный долг человечества видят в том, чтобы пробыть здесь с наименьшим ущербом для души. Они думают, что этот мир и вовсе не важен. Он не интересует христианских священников. Они не хотят познавать земное бытие.

Но мы, жрецы Пути, верим: в самом конце состоится битва. Настолько великая, что человеческий разум не в силах ее вместить, – и все же она произойдет в этом мире, и наш общий долг – укреплять сторону богов и людей, пока не настанет роковой день.

Вот поэтому наша третья обязанность – не только оттачивать навыки и мастерство, но и множить их, совершенствуя. Мы всегда должны думать, как бы сделать что-то иначе, на новый лад. А самые почитаемые среди нас – те, кто способен создать и вовсе новое ремесло или искусство, о котором никто не то что не слышал, но даже не помышлял. Я далек от таких высот. И все-таки со времен ярла Радбода на Севере познали много нового.

О нас прослышали даже на юге. В Кордове и Каире – городах мавров, и в странах, где живут чернокожие, рассказывают о Пути и о том, что творится на севере у огнепоклонников – majus, как они называют нас. К нам присылают миссии для наблюдения и учебы.

Но христиане в наши края не едут, ибо по-прежнему уверены в своей исключительной правоте. Только они знают, что есть спасение и что есть грех.

– А сделать человека хеймнаром не грех? – спросил Шеф.

Торвин взглянул на него в упор:

– Этому слову я тебя не учил. Но я забыл, что тебе известно больше, чем мне казалось нужным. Да, это грех – превратить человека в хеймнара, в чем бы он ни провинился. Это работа Локи – бога, в честь которого мы поддерживаем огонь в своем жилище, рядом с копьем его отца Одина. Но знак Одина носят только немногие из нас, а знак Локи – никто.

Сделать человека хеймнаром? Нет. Этим занимается Бескостный – и не важно, лично или нет. Есть много способов победить христиан, и способ Ивара Рагнарссона – глупый. Он ни к чему не приведет. Но ты и сам уже понял, что мне не по душе наймиты и прихвостни Ивара. Теперь иди спать.

С этими словами Торвин осушил свою кружку и ушел в спальную палатку, а Шеф задумчиво последовал за ним.

Работа у Торвина не позволяла Шефу заняться поисками. Хунда почти сразу же увели к лекарю Ингульфу, который тоже был жрецом Пути, но поклонялся целительнице Идун. После этого они не виделись. Шеф выполнял обычные обязанности помощника кузнеца и старался не выходить из зоны заступничества Тора: самой кузницы, соседствовавшей с нею маленькой спальной палатки и двора с глубокой выгребной ямой. Все это было окружено веревками с гроздьями рябины.