Он повернулся и махнул своим присным. Те протиснулись к столам, ведя с собой человека, полностью закутанного в мешковину и с веревкой на поясе. Его толкнули к центральному столу, перерезали веревку и сорвали покров.

Годива заморгала на свету перед скоплением бородатых харь, разинутых пастей, стиснутых кулаков. Она отпрянула, попыталась отвернуться и встретила взгляд самого рослого из главарей, бледного, с бесстрастным лицом и немигающими ледяными глазами. Девушка вновь развернулась и чуть ли не с облегчением увидела Сигварда – единственного, кого смогла хотя бы узнать.

В этом свирепом обществе она напоминала садовый цветок среди бурьяна. Светлые волосы, нежная кожа, пухлые губы, чуть разомкнутые от страха и тем более привлекательные. Сигвард снова кивнул, и его воин разорвал на пленнице платье, а затем стащил его полностью, не внемля девичьим протестам. Годива осталась полностью обнаженной. Сгорая от страха и стыда, она прикрыла груди и понурила голову, ожидая дальнейшего.

– Не стану ее делить, – объявил Сигвард. – Она слишком ценна! Поэтому я уступаю ее! С благодарностью и надеждой отдаю девчонку человеку, который избрал меня для этого похода. Пусть пользуется ею долго, жестко и с огоньком! Я дарю ее мудрейшему в армии – тебе, Ивар!

Сигвард сорвался на крик и воздел рог. Он не сразу осознал, что ответных возгласов не последовало; до его слуха донесся только смятенный гул, исходивший от людей, которые сидели дальше всех – подобно ему самому, примкнувших к армии недавно и плохо знакомых с Рагнарссонами. Никто не поднял рог. Лица вдруг сделались у кого озабоченными, у кого растерянными. Мужчины смотрели в сторону.

Холодок вернулся. «Может быть, следовало сначала спросить?» – подумал Сигвард.

Наверное, он чего-то не знает. Но что тут может быть плохого? Он отдал часть добычи – долю, которой обрадуется любой мужчина, и сделал это прилюдно и с почестями. Что плохого в том, чтобы подарить прекрасную деву Ивару Рагнарссону? По прозвищу… О, помоги мне Тор – почему его так прозвали?

Ужасная мысль посетила Сигварда. Не скрывается ли в этой кличке намек?

Ивар Бескостный.

Пять дней спустя Шеф и его спутник укрылись в рощице. Они лежали и рассматривали через заливной луг земляные укрепления лагеря викингов, до которого была добрая миля. Пускай на миг, но они упали духом.

Они беспрепятственно выбрались из разоренного селения, хотя обычно это бывало труднейшим делом для беглых рабов. Но Эмнету хватало своих забот, и никто не мнил себя хозяином Шефа. Эдрич, возможно, считал своим долгом не подпускать никого к викингам, но он попросту умыл руки. Не встретив отпора, Шеф собрал свои скудные пожитки, прихватил из дальнего тайника скромный запас провизии и приготовился выступить в путь.

Но кое-кто все же наблюдал за ним. Стоя и размышляя, проститься ли с матерью, Шеф обнаружил, что рядом слоняется Хунд, друг детства, дитя рабов – наверное, самое ничтожное и презренное существо во всем Эмнете.

Однако юноша ценил его. Никто, даже Шеф, не знал болот лучше, чем Хунд. Тот бесшумно передвигался по топям и мог изловить куропатку прямо в гнезде. В убогой и тесной хижине, где он ютился с родителями и целым выводком детей, играли детеныши выдры. Рыба сама плыла к нему в руки, и он обходился без удочек и сетей. Что же касалось трав, то Хунд знал наперечет все названия и свойства. Он был на две зимы младше Шефа, но беднота уже потянулась к нему за снадобьями. Со временем он мог бы стать местной знаменитостью, лицом уважаемым, которого побаивались бы даже власти предержащие. Мог и попасть под расправу. Даже добрый отец Андреас, защитник Шефа, не раз косился на Хунда с сомнением. Мать-Церковь не жаловала конкурентов.

– Я хочу с тобой, – сказал Хунд.

– Это опасно, – ответил Шеф.

Хунд промолчал, как делал всегда, когда считал, что говорить больше не о чем. Оставаться в Эмнете тоже опасно. А вместе они повысят шансы на успех, каждый на свой лад.

– Тогда тебе придется снять ошейник, – взглянул Шеф на железо, которое Хунду навесили по достижении отрочества. – Сейчас самое время. До нас никому нет дела. Я принесу инструменты.

Они укрылись от чужих глаз на болоте. С ошейником пришлось повозиться. Шеф распилил его, подложив тряпки, чтобы не поранить шею, но, когда закончил, не смог подсунуть клещи и развести концы. Потеряв терпение, Шеф обмотал руки ветошью и разомкнул ошейник силой собственных мышц.

Хунд потер старые мозоли и свежие царапины и уставился на подкову, в которую превратился ошейник.

– Не каждый так сумеет, – похвалил он.

– Нужда заставит, – небрежно ответил Шеф.

Но втайне юноша был доволен. Он входит в силу; он сражался со взрослым воином; он волен идти куда вздумается. Шеф пока не знал, как можно освободить Годиву, но был уверен, что найдет способ, а после забудет о невзгодах, постигших его семью.

Без лишних слов они тронулись в путь. Но сразу начались неприятности. Шеф приготовился морочить голову немногочисленным дозорным и случайным рекрутам, едущим к месту сбора. В первый же день он обнаружил, что округа уподобилась растревоженному осиному гнезду. На всех дорогах стояли заставы. У каждой деревни караулила вооруженная стража, подозрительная к чужакам. Один такой отряд решил задержать их, не поверив байке про скот, который им якобы поручили пригнать от родственника Вульфгара, и пришлось бежать, уворачиваясь от копий.

Но нет худа без добра: стало ясно, что король изъявил свою волю и население Восточной Англии в кои-то веки подчинилось ему дружно и искренне. В воздухе витал гнев.

Последние два дня Шеф и Хунд крались полями и огородами, продвигаясь мучительно медленно, зачастую ползком в грязи. И все равно встречали дозоры, в том числе конные, под началом танов или королевских уполномоченных, тогда как другие – самые опасные – передвигались бесшумно, как они сами, пешком, обернув оружие и доспехи тканью, под водительством местных знатоков болот, и были вооружены луками и охотничьими пращами для нападения из засады. Шеф понял, что так они намеревались задержать викингов или хотя бы не допустить, чтобы те разбойничали мелкими группами. При этом местные с удовольствием изловят или убьют любого, кого заподозрят в намерении помогать викингам словом или делом.

Опасность встречи с чересчур рьяными соотечественниками исчезла только на последней паре миль пути, да и то, как вскоре поняли беглецы, лишь потому, что на этой территории хозяйничали уже вражеские патрули. Впрочем, обходить их было легче. Шеф и Хунд заметили отряд, безмолвно стоявший на опушке, – полсотни всадников, все в доспехах, с огромными топорами на плечах, ощетиненные смертоносными копьями. Уклониться от встречи – проще простого. Но чтобы побить этих воинов или изгнать, англичанам пришлось бы вступить в полноценный бой. Деревенский патруль не продержался бы и минуты.

Что ж, необходимо отдаться на милость этих людей. Так просто, как в Эмнете, не получится. Сперва у Шефа был смутный план явиться в лагерь и заявить о родстве с Сигвардом. Но риск, что его моментально узнают, был слишком велик, хотя они с ярлом виделись считаные секунды. Ему выпал уникальный шанс сойтись в бою с единственным человеком из вражеского лагеря, который мог принять его или отвергнуть. Но теперь Сигвард стал единственным человеком, которого следует всячески избегать.

Берут ли викинги рекрутов? Шефа мучило неприятное подозрение, что для этого понадобится много большее, чем желание биться в их рядах и кустарно изготовленный меч. Но уж рабы-то им наверняка нужны.

Шефа обуревали тягостные мысли. Сам-то он вполне сгодится, чтобы таскать плуг на ферме или ворочать весло на драккаре. Другое дело – Хунд, он выглядит убого. Отпустят ли его викинги, как рыбешку, слишком мелкую для жарки? Или не столь добросердечно избавятся от обузы?

Вчера вечером, очутившись в виду лагеря, зоркие юноши различили отряд, который вышел из ворот и начал копать яму. Чуть позже они безошибочно опознали груз, туда бесцеремонно сваленный, – десяток тел. Пиратские становища славились повышенной текучестью рабочей силы.