Из каждой коровы получалось примерно две с половиной сотни кусков говядины. Если съедать по одному куску каждый день, рассчитал Огава, им должно было бы хватить этого запаса на четыре месяца. Но поскольку им часто приходилось убегать от людей, которые их искали, то, чтобы восстановить силы, они ели по два куска.

Японцам очень не хватало риса, хотя на острове снимали два урожая в год. Первый рис выращивали с января по июнь. Второй — с августа по декабрь. Когда на острове собирали урожай, они старались украсть как можно больше риса, но им все равно было мало. Рис попадался разного качества. Плохой клали в суп, варившийся из вяленого мяса, папайи и сладкого картофеля.

Соль они называли «волшебным лекарством». Соли им никогда не хватало. Когда их было четверо, каждый день класть ее в котел они не могли. Тот, чья очередь была готовить, иногда говорил:

— Сегодня холодно, положу-ка я в суп немного волшебного лекарства.

В те времена им приходилось обходиться кристаллической солью, которую они собирали на южном побережье. Когда они остались вдвоем с Касима, то стали вести себя значительно агрессивнее и брали соль у жителей. После 1959 года они привыкли воровать в домах кофейные зерна и кое-какие консервы. Эти рейды назывались «вечерними прогулками».

Единственное, в чем они не знали затруднения, была вода. Источники на острове были такие чистые, что можно было увидеть дно. Но в этой воде мылись и справляли свои естественные надобности лошади и коровы, причем в основном в верховьях рек, поэтому японцы всегда кипятили воду, даже если она казалась поразительно чистой.

Поскольку среди них не было доктора и лекарств им было взять негде, то они очень заботились о своем здоровье. Больше всего боялись желудочной инфекции.

Если с желудком что-то было неладно, Огава старательно вспоминал, что именно он ел накануне, и избегал неудачного сочетания. Они ели каждый день примерно одно и то же, но разного качества. Бананы бывали то сухими то сочными, и Огава старался понять, какие лучше для желудка.

Огава запоминал, какие места на острове опасны для здоровья: где чересчур жарко, где дуют слишком сильные ветры, где не следует оставаться на ночь.

Располагаясь на новом месте, они первым делом рыли выгребную яму, которую, уходя, засыпали. Туалетной бумаги, естественно, не было, они пользовались пальмовыми листьями.

У Огава только два раза за тридцать лет поднималась температура. Все остальное время он чувствовал себя абсолютно здоровым.

Часто в горах они находили вырванные из журналов фотографии голых женщин, но Огава запретил их даже подбирать — чтобы не возбуждаться и чтобы местные жители не сообразили, что японцы где-то рядом.

Летом они сильно страдали от жары. Самым тяжелым месяцем был май. Температура достигала сорока градусов. Даже в тени они обливались потом. Если им нужно было встать и сделать несколько шагов, они чувствовали себя как в бане.

В июле начинался сезон дождей. Иногда казалось, что прямо за палаткой вырастает сплошная стена дождя. Дождь сопровождался сильнейшим ветром.

В августе количество дождей уменьшалось, но становилось безумно душно. В сентябре ветры почти не дули, но дожди лили, как в июле. Сезон дождей заканчивался только в середине октября.

Сухой сезон продолжался до апреля. В течение нескольких месяцев с неба не проливалось ни капли.

Самыми прохладными были январь и февраль, но днем столбик термометра все равно доходил до двадцати восьми градусов. Тем не менее, это были единственные месяцы, когда они поддевали рубашку под китель.

Когда приближался дождливый сезон, Огава и Касима начинали поиски места, где они смогут провести эти месяцы: рядом с банановыми и кокосовыми деревьями и с пастбищем, куда пригоняют коров.

Но в то же время они выбирали укромное место, куда не заглядывают местные жители и где трудно заметить дым от костра, и где дует легкий ветерок с океана. Предпочитали восточную часть горы — там было относительно прохладно.

Трудность состояла в том, что дожди не начинались точно в назначенный день. Иногда в мае уже нельзя было носа высунуть из-под тента, а иногда даже в июне еще не упало ни одной капли.

Это была лишняя морока для японцев. Если они строили укрытие слишком рано, местные жители могли его обнаружить. Если брались за дело слишком поздно, успевали промокнуть до костей.

Они рубили большое дерево и строили из него укрытие. Пол устилали пальмовыми листьями. На «кухне» сдвигали вместе несколько камней, на которых разводили огонь. В самом сухом и защищенном от дождя месте хранили оружие и боеприпасы.

Первые годы они пытались укрываться от непогоды в палатках, но армейскую палатку обыкновенно сносило сильными порывами ветра.

Согревались они, распевая во все горло армейские песни. Это было совершенно безопасно, потому что шум дождя и завывания ветра заглушали все звуки.

Когда дожди прекращались, они разбирали хижину и сжигали ветки или прятали их. Камни, на которых готовили пищу, тщательно мыли, чтобы не оставалось следов жира и копоти.

Пока был жив неутомимый Симидзу, они строили хижину подальше в джунглях, чтобы до них было трудно добраться. Когда Симидзу не стало, они выбирали убежище поближе к выходу из джунглей. На небольшом острове нашлось не так уж много удобных и укромных мест, поэтому некоторые из них Огава и Касима использовали по нескольку раз.

В сухой сезон они спали, что называется, на свежем воздухе — чаще всего на склоне горы. Мешки со своим имуществом клали под ноги, чтобы ночью не скатиться. Башмаки снимали, но спали в брюках. Оружие держали под рукой, и в подсумок Огава клал пять обойм к винтовке.

Ночью они закутывались в палатки, потом, когда брезент порвался, стали заворачиваться в коровьи шкуры. Но если ночью внезапно начинался дождь, то укрыться им было негде, и на следующий день Огава чувствовал себя очень плохо: сводило ноги, и мучила диарея.

На одной из гор местные жители построили несколько удобных хижин, чтобы укрываться в дождь, но японцы никогда в них не заходили — слишком опасно. Они предпочитали спать на открытой местности, чтобы, проснувшись, видеть, что происходит вокруг.

Огава все тридцать лет вел свой собственный календарь, который, как потом выяснилось, отстал от настоящего всего на шесть дней. Огава основывался на количестве еды, которую выдавал себе и другим строго отмеренными порциями, и проверял себя по луне.

Например, если они раздобыли в первый день месяца десять кокосов и каждый день съедали по одному, то вместе с десятым кокосом кончался и десятый день. Ночью Огава прикидывал: соответствует ли размер луны десятому дню месяца.

Луна верно служила им ориентиром во время ночных переходов.

Однажды после долгого перехода Касима вспомнил, что у них в деревне двадцать восьмой день каждого месяца отмечали как праздник местного буддийского божества. Касима мечтательно добавил, что по такому случаю у них ели особым образом сваренную лапшу.

Огава тут же вспомнил, что у них дома парикмахер всегда советовал родителям стричь детей 28 декабря, чтобы счастливо перейти в Новый год. И Огава предложил Касима отмечать 28 число каждого месяца стрижкой волос. Это тоже помогало им следить за временем: они просто считали, сколько дней прошло после того, как в последний раз стригли друг другу волосы.

Они уже давно обзавелись маленькими самодельными ножницами. Огава стриг Симидзу, Симидзу — Касима, Касима — лейтенанта. Это был справедливый порядок: все должны работать поровну. Когда Касима и Огава остались вдвоем, им было легче сообразить, кто кого должен стричь…

На Новый год они старались порадовать себя и готовили рис с бобами и суп с мясом, папайей и апельсинами. Проснувшись в первый день Нового года, они низко кланялись в ту сторону, где, по их предположениям, находился императорский дворец. Затем церемонно желали друг другу счастья и торжественно повторяли обещание быть хорошими солдатами.

Огава и Касима отмечали и свои дни рождения. Дважды по такому случаю Огава дарил себе новую фуражку.