Огава каждое утро чистил зубы самодельной зубной щеткой, умывался. Утром они поливали друг другу из котелка, вечером мылись еще раз. Они часто стирали одежду, хотя у них не было мыла. Но они всегда торопились закончить эти процедуры, потому что больше всего боялись быть застигнутыми врасплох. Раздетые и с мокрой одеждой в руках — далеко бы они в таком виде не ушли.

Об оружии они заботились не меньше, чем о себе. Смазывали винтовки жиром и чистили любыми тряпками, которые удавалось раздобыть. Крысы часто прибегали на запах жира, поэтому винтовки приходилось подвешивать так, чтобы они были вне досягаемости.

Пчелы тоже во множестве водились на острове. Когда они перелетали роями, японцы укрывались в палатке и старались не высовываться наружу.

Ложась спать, японцы тщательно очищали землю вокруг себя, но, проснувшись утром, запросто могли обнаружить под камнем, выбранным на роль подушки, скорпиона.

Другими малоприятными обитателями джунглей были змеи.

Много неприятностей причиняли муравьи. Муравьи кусались, и весьма болезненно. Однажды муравей залез Огава в ухо и укусил его. Неделю после этого лейтенант ничего не слышал.

Муравьи облепляли хорошо смазанное оружие, а оружие — это то, чем более всего дорожили японцы.

У каждого ружья — свои особенности. Стреляя из винтовки, которую он сам себе выбрал, на рас-тояние в триста метров Огава промахивался вправо сантиметров на тридцать. Со временем лейтенант научился попадать более точно.

У крестьян они отобрали карабин и охотничье ружье, но без патронов.

Пуля из винтовки пролетает в первую секунду шестьсот шестьдесят метров, пуля из карабина — меньше пятисот. Когда крестьяне издалека стреляли в японцев, те знали, что у них есть примерно секунда, чтобы успеть спрятаться.

В тот день, когда убили Симидзу, Огава и Касима убегали так быстро, что потеряли штыки. Позднее в одном крестьянском доме они обнаружили штыки к американскому автомату Томпсона и забрали их.

Они очень берегли патроны. Огава подсчитал, что расходует в год примерно шестнадцать патронов. Он нашел где-то патроны к автомату и, тщательно перебрав их, отложил те, которые подходили к его винтовке. Свои запасы разложил по нескольким тайникам и следил за тем, чтобы они не отсырели.

Из негодных патронов они высыпали порох и использовали его для того, чтобы разводить огонь с помощью увеличительного стекла.

Тайники они подбирали и маскировали столь искусно, что если несколько месяцев не показывались в тех местах, то с большим трудом находили собственное имущество.

Патроны засыпали в бутылки из-под виски, которые с некоторых пор можно было найти на острове, крышки делали из резины, оторванной от негодного противогаза.

Огава считал, что самыми трудными были первые годы, когда они еще не вжились в эту новую жизнь, и им было трудно из-за Акаги, который был просто балластом.

Смерть Симидзу лишила их друга и ценного работника, но, с другой стороны, в какой-то степени облегчила им жизнь: мяса одной коровы им теперь хватало надолго. Жизнь в джунглях была трудной, но, когда они приспособились, они стали чувствовать себя на острове вполне уверенно.

Они реквизировали все, что могли найти у местных жителей. Уровень жизни на острове повысился, это означало, что в домах появилось больше еды, и крестьяне выбрасывали больше полезных вещей, которыми японцы с радостью пользовались. Таким образом, уровень жизни Огава и Касима тоже стал повышаться. В конце концов они стали находить свою жизнь на острове не такой уж и плохой.

Для того чтобы подготовить все к возвращению императорской армии, Огава разработал для своей партизанской войны новую тактику. Он поставил перед собой задачу расширить территорию, которую они с Касима контролировали, и заставить местных жителей держаться от нее подальше.

В начале сухого сезона Огава и Касима поджигали только что собранный крестьянами рис. Это происходило обычно в начале октября, когда Огава и Касима разбирали свое временное пристанище, в котором они спасались от дождей, и перебирались в горы.

Крестьяне укладывали собранный рис на солому, чтобы он не портился. Вечерами японцы одним-двумя выстрелами отгоняли крестьян, обливали валки риса коровьим маслом и поджигали.

Японцы надеялись, что разведывательная служба императорской армии обратит внимание на эти костры и поймет, что отряд Огава действует и готов к приему десантных частей.

Им не хватало спичек, они реквизировала их у крестьян и тратили бережно — только для проведения таких вот боевых операций. Для собственных нужд обходились двумя палочками бамбука, которые надо было сильно тереть одна о другую, или брали немного пороха из негодных патронов. Спички хранили в закупоренных бутылках и следили за тем, чтобы они не отсырели.

Заметив японцев, крестьяне звонили в полицию, и у Огава с Касима было совсем немного времени, чтобы поджечь рис, забрать припасы, брошенные крестьянами, и убежать в горы.

Когда они были в горах, Касима часто кричал, обращаясь к крестьянам, которые не могли его слышать.

— Думаете, вы там, внизу, в безопасности, потому что нас только двое? Только суньтесь сюда — и вы жестоко поплатитесь за свою наглость!

Естественно, нельзя было поджигать собранный урожай всегда в одно и то же время. Японцы понимали, что крестьяне рано или поздно дадут им отпор. Поэтому Огава варьировал месяцы налетов, благо урожай на острове созревал дважды в год, так что у них был выбор. Он хотел запугать крестьян. Жители острова никогда не должны были ощущать себя в безопасности.

Восемнадцать лет, которые Касима и Огава провели вдвоем, были самыми активными в смысле ведения партизанской войны. Они оказались абсолютными единомышленниками и стали друг другу ближе, чем родные братья. Иногда они понимали друг друга без слов.

Когда им случалось обнаружить очень спелые бананы, успешно уйти от преследования или доставить врагу какую-то особую неприятность, они, не сговариваясь, повторяли:

— Если бы только Симидзу был с нами!

В какой-то момент они решили, что должны собирать информацию и среди крестьян. Пойти туда, где было бы много людей, конечно, опасно, но захватить одного из крестьян и допросить его — это показалось им хорошей идеей.

Они забрались в одинокий крестьянский двор неподалеку от джунглей, но там никого не было.

Вдруг Касима прошептал:

— Кто-то идет!

Со стороны океана приближался мужчина лет сорока. Японцы спрятались в траве. Когда человек приблизился, Огава выпрыгнул из высокой травы и ткнул его дулом винтовки в грудь. Человек издал изумленный крик и немедленно поднял руки вверх.

Касима по-английски велел ему сесть. Тот начал что-то говорить на местном наречии. Огава велел ему заткнуться.

— Надо было учить нормальный язык! — с раздражением прикрикнул на него Огава.

Во время японской оккупации употребление английского языка на Филиппинах было запрещено. Государственным языком стал японский.

Но тот продолжал говорить на какой-то странной смеси языков, пока не сумел объяснить японцам, что у него здесь стадо коров, которое охраняет собака, и что за ней он и вернулся.

— Я не американский шпион! Пожалуйста, не убивайте меня.

На груди у него висела старинная монета — антинг-антинг, амулет, приносящий удачу и делающий человека неуязвимым для пули и ножа.

Японцы отвели его в горы, где долго допрашивали; их интересовали условия жизни на острове. Он рассказал все, что знал, перечислил цены на рис, спиртное и сигареты. Отвечая на вопросы, он все время трясся от страха. Допросив, японцы его отпустили.

В конце 1965 года они обзавелись транзисторным приемником.

Несколько крестьян обрабатывали землю довольно далеко от деревни. Японцы внимательно за ними наблюдали. Среди крестьян был один достаточно крупный и высокий человек, который, поработав минут тридцать, вдруг взял ружье и пошел в горы.

— Куда это он? — удивился Касима.