– Она взошла на престол с помощью блестящей тактики, которую, без сомнения, разработал для нее хороший советчик, возможно, барон Оронус или отец Эрондитеса. Кто бы это ни был, обоих уже давно нет в живых. Она была очень проницательна, а может, ей просто везло на советчиков. И если она хочет найти выход из нынешних трудностей, ей потребуется еще один.

– Тот, у кого больше всего золота? – подсказал Камет.

– Будем надеяться.

Аттолия переоделась ко сну, ей тщательно расчесали и заплели волосы. Она отослала служанок и медленно прошлась по своим покоям. Провела рукой по одеялу с маняще отогнутым уголком, но не легла. Запахнула халат, села в кресло у окна, глядя в ночное небо. Немного расслабившись, побарабанила пальцами по подлокотнику.

– Надо было его повесить, – сказала вслух.

Больше не произнесла ничего, и в комнате воцарилась тишина. Луна медленно проплыла над крышами дворца и бросила свой луч через окно. Он упал на ковер возле ее ног. Измученная, королева наконец легла. Спала крепко, без сновидений.

Зима шла своим чередом. По утрам он заставлял себя встать с постели – хотя бы для того, чтобы сидеть в кресле и смотреть в огонь. Иногда упражнялся в чистописании. По ночам, когда дворец затихал, он просыпался и часами лежал, разглядывая тени, пляшущие на потолке. Середина ночи – время воров. Привычки – штука упрямая, и ему не спалось. Он считал себя счастливчиком, если не просыпался с криком, и, когда снились кошмары, был рад, что рядом с библиотекой нет других помещений, где его могли бы услышать.

В конце зимы он все еще учился писать и изучал книги и свитки в библиотеке. Однажды, когда он углубился в книгу по систематике растений и животных, в дверь постучали. Он оглянулся и увидел незнакомого гостя. Рядом с ним стоял квадратный кожаный чемоданчик.

– Чем могу служить? – озадаченно спросил Эвгенидес.

– Меня послали кое-что вам показать, – с неловкостью ответил гость.

Эвгенидес с легкостью вычислил, кто мог его послать.

– Что показать?

Гость придвинул чемодан и открыл крышку. Внутри, аккуратно пристегнутые кожаными петельками, лежали разнообразные протезы. Искусственные ладони и крюки. Ладони были вырезаны из дерева – одни сжатые в кулаки, другие полураскрытые. Крюки прикреплялись к латунным или серебряным чашкам, чеканным или гладким.

– Убирайтесь, – процедил Эвгенидес.

– Но, молодой господин… – возразил гость.

– Убирайтесь!

– Только после того, как вы посмотрите, – упорствовал мастер.

Эвгенидес встал с кресла, бросил короткий взгляд в чемодан и отпрянул. Промчался через всю библиотеку, захлопнул за собой дверь.

Эвгенидес прошагал по коридору мимо испуганных слуг, взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и вдруг понял, что идти на крышу совсем не хочется. Погожими днями в конце зимы там бывает много народу. Дамы, уставшие прятаться от холода, выходят полюбоваться видами. Он задумался: где же укрыться? Обычным его убежищем была библиотека, но оттуда его выгнали. Через мгновение он развернулся, бегом спустился по лестнице, промчался по коридору, не заговаривая со встречными, радуясь, что одет прилично, а не в халат, как частенько бывало по утрам, потом вспомнил, что оделся только потому, что его уговорил отцовский лакей, без сомнения, знавший о визите. От этой мысли он рассвирепел; счастье, что лакей тот был далеко.

Он вышел из дворца в крохотный дворик, и дверь в каменной стене вывела его оттуда на травянистую поляну.

Дорожка, мощенная белым камнем, взбегала от ворот и выводила на более широкую Священную дорогу. А та, петляя, поднималась по склону холма к храму Гефестии, высившемуся над дворцом.

В тени еще кое-где лежал снег, тонкую рубашку продувало насквозь. Холм был крутой, и Эвгенидес быстро запыхался, но упрямо карабкался вверх, пока не вышел на пустую храмовую террасу. Оглянулся, посмотрел оттуда на дворец – по Священной дороге вдогонку за ним никто не шел. Парадные двери футов двадцати высотой вели в холодный пронаос храма. Он вошел. Двери поменьше, ведущие в наос, тоже были открыты.

Входя из пронаоса в наос, он по привычке замедлил шаг. Алтарь был пуст: ни молельщиков, ни недавних подношений. В светильниках горел оставленный жрецами ладан. Огромная позолоченная статуя Гефестии смотрела только на Эвгенидеса и больше ни на кого. Он подошел к нише перед главным алтарем. Там стоял алтарь поменьше, посвященный Эвгенидесу, богу воров. Занавес помогал молящимся скрываться от посторонних глаз. Эвгенидес задернул его, сел на мраморную скамью, тянувшуюся вдоль стен ниши. Закинул ноги на скамью, чтобы не заметили под занавесом случайные посетители, обхватил колени руками.

Выбегая из комнаты, он забыл перевязь. Интересно, пригляделся ли кто-нибудь из встречных. Он откинул голову к мраморной стене и закрыл глаза. Даже не посмотрел на алтарь, украшенный бесчисленными дарами – добычей его предков и его собственной. Он пришел сюда не молиться. А прятаться.

Вечером, когда засияли звезды, Эвгенидес осторожно вышел из храма на дорогу. Дрожа всем телом, проскользнул во внутренний двор и, кивнув гвардейцу, вошел во дворец. В коридорах было пусто, и он вернулся к себе, никого не встретив.

Дверь в библиотеку была открыта, по темному коридору плясали отсветы пламени в камине. Он остановился у дверей, заглянул. В креслах сидели, молча дожидаясь его, отец и королева.

– Что вам тут нужно? – спросил он.

Оба встали. Эвгенидес посмотрел на отца и объяснил:

– Я был в храме.

– Мы так и знали, – ответила королева. – Не могли же мы силком вытащить тебя оттуда, иначе на нас обрушились бы громы и молнии. Тебя целый день никто не тревожил, и ты посинел от холода. Сядь к огню.

Эвгенидес не стал садиться к огню. Он лег прямо перед камином, туда, куда долетали случайные искры, и положил руки под голову, дрожа от холода.

– Трусость вознаграждается, – заметил отец, глядя на него.

– Еще как, – буркнул Эвгенидес. – Больше, чем ты думаешь. Приходила Мойра. Передала мне весточку от богов.

Королева и отец молчали. Эвгенидес перекатился и стал греть другой бок. Лежал, глядя в потолок. Год назад был уничтожен Дар Гамиатеса, и вера в его божественную власть, казавшаяся непоколебимой, стала постепенно угасать. Для большинства людей, даже для его собственного отца, боги из суровой реальности превратились в смутную неопределенность. Он надеялся на Эддис – может быть, она, державшая в руках священный Дар, еще верит в бессмертных богов. Она слушала его внимательно, а отец лишь проявлял вежливый интерес.

– Перестань хныкать, – сказал Эвгенидес.

– Что? – озадаченно спросила Эддис.

– Это сказали мне боги. Мне, единственному из смертных, боги послали вестника и велели перестать хныкать. Впредь мне урок: не надо прятаться в храмах.

– Эвгенидес… – начала Эддис.

– А я-то думал, что неплохо справляюсь, – с горечью произнес он.

– Ты всю зиму сидел взаперти и упражнялся в чистописании, – напомнила Эддис.

– Да, – подтвердил Эвгенидес.

– И что ты планировал делать, когда почерк станет идеальным? – спросил отец.

Эвгенидес сел, прислонился к нагретым камням камина, вытянув ноги перед огнем.

– Хотел поехать в какой-нибудь университет Полуострова, – ответил он наконец. – Думал, если выучусь там, то смогу через несколько лет вернуться и… принести хоть какую-то пользу.

Он подтянул колени к груди.

– Простите. – Он пожал плечами. – Мне казалось, это хороший план.

Эддис беспомощно переводила взгляд с него на отца. Военный министр взял сына под руку и поставил на ноги.

– Пора спать, – сказал он. – Послания богов обсудим завтра, когда выспимся. Иногда, – он поглядел на королеву, – все происходит не так, как мы думаем.