Мама прекрасно понимала, что мне нужно своё пространство и своя жизнь, которая складывалась у меня вполне неплохо до всех этих событий, она постоянно извинялась за все неудобства, которые мне доставляет, но никак не могла решиться покинуть дом. Возможно, на то была какая-то более веская причина, нежели та, что «все эти ваши санатории от тюрьмы отличаются только тем, что мы за них ещё и деньги платим», но, опять же, знать мне этого было не дано, и я просто надеялась, что, со временем, она немного отойдёт от случившегося, и ей станет легче.
Днём мама отлично справлялась сама во всём, кроме приготовления еды и принятия душа, – привыкнув к креслу, она приноровилась пользоваться им без моей помощи. Однако к ночи она вновь становилась слабой маленькой девочкой и умоляла меня не оставлять её одну. Конечно, я переживала, и, конечно, всегда была рядом, но меня задевал тот факт, что наши с ней отношения превратились в отношения надзирателя и пациента, лишившись всякой родственной теплоты. Больше не было тех вечерних разговоров по душам, мы больше не делились друг с другом, как раньше, и плохим, и хорошим, между нами выросла до невозможности высокая стена, которую, как ни старалась, я не могла разрушить, а мама будто бы и не хотела, а лишь возводила её всё выше.
Порой я злилась на неё, очень сильно злилась, однако не начинала любить меньше, и моя злость в итоге сменялась отчаяньем и жалостью. Возможно, я и правда в каком-то смысле оказалась в ловушке – самой хитрой ловушке из всех, потому что никто не держал меня здесь, кроме меня самой и моей естественной любви к родному человеку. Я не хотела жалеть себя, но всё же иногда от безысходности хотелось выть.
Сегодняшний день с самого начала пошёл не по плану. Была суббота, и я должна была встретиться с друзьями, но маме внезапно стало плохо, и я осталась с ней. Пришлось вызывать врачей, но, к счастью, ничего серьёзного они не обнаружили. Весь день я провела дома, а ночью, впервые за весь день, выбралась из заточения. Затхлый запах лекарств сменился влажной свежестью, позволив вдохнуть полной грудью, и мне стало чуточку легче.
Осмотревшись вокруг, я медленно перешагнула границу своего двора, словно заключённый, сбегающий из под длительного ареста. Здесь, за пределами вдоль и поперёк изученных в детстве мест, пахло свободой, опьяняющей, щедро дарующей силы двигаться вперёд, манящей и такой пугающе недостижимой.
Каждый раз, стоило мне чуть отойти от дома, меня начинала душить тоска, какие-то беспорядочные переживания, мысли, воспоминания о жизни, которая у меня была, и которой будто бы уже никогда не будет. Друзья всё больше отдалялись от меня, парень ушёл – конечно ушёл, а кто бы на его месте остался? Вот так и получалось, что во всём мире я остаюсь совсем одна. Будь проклят день той злополучной катастрофы! Будьте прокляты все, кто к ней причастен!
Неторопливым шагом я вышла на аллею. На всей её протяжённости стояли фонари, однако с освещением здесь всегда были проблемы. Вот и сейчас, фонари то моргали, то гасли, то загорались снова, словно перемигиваясь между собой, общаясь и обсуждая редких ночных прохожих. Я неспешно двинулась вперёд. Улицы пустовали, лишь редкие машины проносились мимо, обдавая тихие дворы блеяньем мотора и ярким светом фар.
Погружённая в мысли, я не заметила, как вышла на тропинку, ведущую к лесу, и, не раздумывая, направилась по ней. Здесь я проходила каждый раз, возвращаясь с работы, когда не хотелось ехать в переполненной маршрутке, или если приходилось немного задержаться, и те самые переполненные маршрутки уже завершили свой маршрут. Мне нравилось ходить через лес, особенно после долгого рабочего дня. Когда хочется отдохнуть от шума и людей, нет места лучше, чем тихое, тёмное ночное царство высоких сосен, путающихся верхушками в звёздах.
Внезапный шум вывел меня из редкого состояния благоговения, в которое я погрузилась, зайдя в гущу леса. Замерев на месте и затаив дыхание, я вслушалась в тишину. Надсадный кашель разнёсся по чаще, и я немного успокоилась, поняв, что это не крадущийся за мной маньяк и не какое-то ночное чудище. Потихоньку пройдя чуть вперёд, я заметила силуэт на прогнившей от сырости скамейке, уютно устроившейся под хвоей высокой сосны. Ну конечно, мне стоило догадаться, что я встречу его вновь. На том же самом месте, где полгода назад, зимой, возвращаясь домой с работы, я встретила его впервые.
Я подошла ближе, собираясь поздороваться. Не прошло и недели с нашей последней встречи на остановке, и почему-то с тех пор мне казалось, будто мы с ним старые друзья. Водить дружбу с такой сомнительной личностью было крайне опасно, и я прекрасно это знала, однако от этого человека не исходило абсолютно никакой угрозы. Мне всё хотелось поблагодарить его за мудрые слова, что так нужны были мне несколько дней назад, и этот момент показался мне подходящим. Раз уж так сложилось. Раз уж судьба решила свести нас в третий раз.
Стараясь не нарушить лесную тишину, я негромко окликнула своего знакомого, но, к моему огорчению, он меня не узнал. Его неясный взгляд прошёл сквозь меня, а затем мужчина уставился в темноту. Сегодня он выглядел очень странно, и это напугало меня. Всегда такой чинный и полный достоинства, сейчас это был совершенно другой человек – раздавленный, сломанный. Убитый. Бледность его лица я заметила даже сквозь мрак лесной чащи, и меня в один миг охватил такой ужас, что первым порывом было бежать со всех ног, скорей домой – туда, где светло и безопасно. Но стоило мне подумать о доме, ставшем для меня личной камерой заключения, страх тут же испарился. Самое страшное для меня находилось не за пределами родной квартиры, а в ней.
– Тебе нужна помощь? – осторожно спросила я, набравшись смелости, и лишь потом заметила в руке знакомца почти опустошённую бутылку виски. Чёрт возьми, неудивительно, что он меня не узнал!
Здесь пахло сигаретным дымом и отчаяньем. Бутылка слегка дрожала в руках мужчины, когда мутный взгляд поднялся на меня.
– Я не могу так больше. – Слабый голос звучал хрипло и надломленно, но всё же хорошо различимо в ночной тишине. Тьма окутывала, подступала со всех сторон и, казалось, все остальные люди в этом мире, кроме нас, исчезли, поглощённые ей, растворённые в её концентрате. – Я всё потерял. – Взгляд не отрывался от меня. Блестящие от алкоголя глаза полны были одновременно и мольбы, и какого-то мёртвого безразличия. – Пожалуйста, помоги мне.
– К-как тебе помочь? – заикаясь, выдавила я, сглатывая уже подступивший к горлу ком. Сердце болезненно сжималось от жалости к неизвестной мне беде этого человека, и от осознания того, что я бессильна перед его горем.
– Прошу… ты можешь… можешь вернуть всё назад… – Широкие плечи задрожали, мужчина закрыл лицо ладонями. Беззвучные рыдания сотрясали его тело, а я стояла, как вкопанная, не смея шевельнуться, чтобы не сделать ещё хуже. Какого чёрта я не могу помочь этому человеку? Какого чёрта?! Меня душили обида и бессилие, такие знакомые мне, преследующие меня последние полгода, и не дающие ступить ни шагу. Что происходит в этом мире, заставляющее так страдать окружающих меня людей? Какого чёрта всё это происходит у меня за спиной?!
Плач вдруг сменился надсадным кашлем, и я всерьёз запаниковала. Меня посетила единственная, как мне показалось, здравая мысль – отвести мужчину к его дому, потому что не хотелось бросать его здесь на произвол судьбы, будучи уверенной в том, что сам куда надо он не дойдёт.
