Вернёмся, однако, в конец пятидесятых годов, к ЦРММ и моим покрышкам. В отличие от жёстких и тяжёлых болгарских покрышек для электрокара австрийские мало отличались от покрышек для легковых машин. Эластичные, с немного более толстыми боковинами, они были только немного тяжелее. Мои труды по переделке дисков окупились с лихвой: австрийские ходили непостижимо долго без видимого износа протектора, пока у одной, а после ещё довольно длительного пробега и у второй не оторвались борта из-за гнилости корда. Наверное, сказалось пребывание на свалке…
Я собирал двигатель «Москвича» после расточки цилиндров и шлифовки коленчатого вала. Подошёл Альберт: «Хули мучишься?! Дай денег, я сделаю!» «Нет, уж лучше я сам помучаюсь»… Это был первый мой двигатель. И я вовсе не мучился, я понимал, что делаю, и мне нравилась эта работа, и первый собранный мной двигатель служил долго и безотказно. В отличие от ремонтируемых Альбертом…
Мы с Володей Рыбиным выправляли в ремзоне ЦРММ балку переднего моста «Москвича» его отца, погнутую боковым ударом колеса о поребрик. Проще было бы, конечно, заменить её новой, но купить её было негде. Пришлось выправлять, кувалдой, конечно. Осторожно, чтобы не перегнуть; перегиб грозил новыми трудностями. Работа была кропотливой и тяжёлой: после очередного удара кувалдой мы ставили балку на место, подсобирали мост, ставили колесо и измеряли развал. И так много раз. Проще было измерить расстояние между характерными точками на противоположной стороне балки и добиваться такого же размера на повреждённой стороне, но до этого надо было додуматься, а мы…Век живи, век учись! В дальнейшем я поступал именно так, но в тот первый раз до такой простой вещи почему-то не додумался, и дело сильно затянулось. Начальник ЦРММ разрешил нам работать и ночью, устно, конечно. Но вредная старуха-сторожиха никаких объяснений не слушала, приходила, выключала освещение, мы продолжали работать с переноской. Это её злило, ей хотелось пойти спать, оставлять нас ей не хотелось, выгнать же нас она не могла. Мешала она нам сильно, а нам нужно было закончить до утра и уехать: так просил Смешко. Я пригрозил доложить, что она спит на дежурстве, если продолжит нам мешать. Она пошла спать, а мы продолжили и завершили свою работу.
Одно время в комнате с нашей аппаратурой помещалась и часть нашей камералки, остальная была в отпуске. Оператор генгруппы Федя Евдокимов привлекал к себе внимание женщин, стращая их опасностями работы с генгруппой, больше мнимыми, чем реальными. Была, правда, особенность включения усилителя мощности, никакой опасности не представляющая. Газотроны, на которых был выполнен трехфазный высоковольтный выпрямитель, перед подачей на них высокого напряжения следовало хорошо прогреть, иначе проводимость одного из них могла оказаться обратной, что равносильно короткому замыканию. Ничего вредного при этом не происходило – срабатывала защита, но сопровождалось это громким треском, напоминающим небольшой взрыв. Кнопка включения высокого напряжения была расположена низко, и Федя, сам напуганный своими россказнями, сидя на корточках, тянул к ней дрожащий палец. Едва Федин палец коснулся её, ещё не нажав, я со всей силы хлопнул рукой по жестяной задней стенке усилителя. Произошедшее напугало меня самого: бедный Федя совершил огромный невероятный прыжок над самым полом спиной вниз и упал на спину на кабели, лежащие под столом в нескольких метрах от усилителя. Обошлось, к счастью, без травм. Камералка хохотала! Федя выбрался из-под стола в пыли и паутине. – Вам смешно, а меня чуть не убило! – обижался он. Новый взрыв хохота в ответ.
В чужой камералке, занимавшей комнату напротив, была женщина с удивительно подвижной, как бы переливающейся фигурой, за которую прозвали её Фигурой Лиссажу́. Прозвище это как нельзя лучше отражало особенность её хорошенькой изменчивой фигурки. Любитель и ценитель женщин, наш Фёдор сокрушался: «К этой бы фигуре да личико поаккуратней приделать…».
При мне в ЦРММ произошло три пожара. Первый следовало бы назвать «возгоранием», так как он был локален, и из-за него ни здание, ни оборудование, ни люди не пострадали. Безвозвратно погибла только швабра, с помощью которой было обезврежено это возгорание. В ЦРММ часто использовали разные подходящие по размеру, форме и материалу приблудные детали, которые постоянно пополнялись как бы сами собой. Однажды токарь, по своему обыкновению, на большой скорости точил что-то из старой детали из алюминиевого, как он думал, сплава. Сплав оказался магниевым. Загоревшаяся стружка упала в поддон и подожгла скопившуюся там такую же стружку. Магниевая стружка горит стремительно при очень высокой температуре.
В ЦРММ привыкли при всяких ЧП действовать дружно и быстро – все так или иначе зависели от благополучия мастерских и слаженно боролись с возникающими неприятностями. Кто-то мгновенно схватил стоявшую поблизости швабру и выгреб горящую стружку на покрытый плиткой пол, где она мирно и догорела. Оставшееся на полу бело-чёрное пятно смыли серной кислотой, домыли бензином. На полу осталось только чистое пятно, которое быстро сравнялось с остальным полом. В поддоне станка не успела даже обгореть краска. Устранение последствий другого пожара, тоже успешно ликвидированного собственными силами, потребовало дружных и быстрых усилий сразу нескольких человек. Один молодой начальник партии варил на упомянутом верстаке в коридорчике смывку краски для своего автомобиля. Основным компонентом смывки был ацетон, жидкость очень горючая. Варил в стеклянной двухлитровой колбе на электрической плитке с открытой спиралью. Колба, конечно, лопнула, вспыхнувшая жидкость пролилась на заваленный всяким хламом верстак и под него, где хлама тоже хватало. Пламя поднялось до потолка, закоптив и его, и стену. Огонь тут же погасили, обгорелый хлам стащили в мусорный контейнер и завалили свежим мусором. Потолок и побеленную часть стены отмыли и вновь побелили, крашеную часть стены покрасили нитрокраской для быстрого высыхания. Пол в коридорчике отмыть не удалось, и его тоже покрасили. Кто-то всё же настучал пожарному инспектору, и он явился к концу рабочего дня. Долго и подозрительно осматривал он плоды наших трудов и всё принюхивался. Придраться было не к чему, а запах гари, оставшийся, несмотря на проветривание, заглушала вонь нитрокраски. В конце концов, он подозрительно спросил, в честь чего это мы затеяли ремонт. Он был у нас недавно и помнил, что особой нужды в ремонте не было. Мы на мгновение растерялись, но самый сообразительный из нас лихо ответил: «А в честь праздника!» Праздника в ближайшее время не предвиделось. «Какого такого праздника?» «В честь исторического пленума нашей партии!» – без запинки ответствовал сообразительный. Пленумы происходили регулярно, и все они были историческими. Против пленума не попрёшь!
Третий пожар был серьёзнее, могло выгореть всё здание вместе со спавшей по обыкновению сторожихой, если бы не наш бортоператор Володя Жигарев. Пожар начался ночью. Володя остался в ту ночь на работе, чтобы подогнать свои институтские дела. Он учился заочно, а дома у него условий для занятий не было. Среди ночи он почувствовал сильный запах горелой резины. Решил было, что горит электропроводка, но усомнился в этом, потому что помещения должны были обесточивать на ночь. Выйдя в коридор, увидел, что из-под двери большой комнаты напротив нашей идёт дым. Дверь в эту комнату была заперта, и увидеть, что там происходит, он не мог. Он спустился вниз, где был телефон, вызвал пожарных и разбудил сторожиху. Пожарные приехали быстро, но попасть сразу во двор не смогли, так как сторожиха отказывалась открыть замок на воротах. Не пререкаясь со старухой, пожарные сдёрнули замок и въехали во двор. Дальше они действовали крайне непрофессионально и вопреки здравому смыслу. Вместо того, чтобы подняться наверх, открыть дверь в горящую комнату, которую не нужно было даже ломать, потому что ключ висел в помещении охраны, и потушить возгорание несколькими вёдрами воды, они разбили сразу несколько окон в горящей комнате. Получивший приток воздуха огонь взвился до потолка, там с громкими хлопками стали лопаться от жара электрические лампочки. Пожарные подумали, что рвутся какие-то боеприпасы и храбро решили уехать. Жигарев снова позвонил по 01, уехать пожарным не позволили, лампочки к тому времени все полопались, и жизни пожарных больше ничто не угрожало, они щедро залили комнату водой. В действиях пожарных одно было хорошо: они не вскрыли комнату, где начался пожар, и не входили туда, что облегчило расследование. А причина была очевидна. В комнате было свалено в беспорядке имущество какой-то партии, в том числе мощные аккумуляторные батареи 5НКН100 в деревянных ящиках, штатных крышек на аккумуляторах не было, зато на голые их выводы были навалены кабели в экранах, которые и замкнули открытые выводы аккумуляторов, раскалились и подожгли резиновую оболочку кабеля. Вместо того чтобы поблагодарить Володю Жигарева и как-то его отметить и даже наградить за то, что он спас здание ЦРММ со всей его начинкой, включая глупую старуху-сторожиху и уникальную аппаратуру БДК, его пытались обвинить в том, что именно он устроил этот пожар. Вопреки фактам и здравому смыслу. На высоте оказался начальник ЦРММ Саша Смешко. Он сам и сразу заявил, что разрешил Жигареву работать ночью. От Жигарева постепенно отстали, так его и не поблагодарив.
