На протяжении всей моей рабочей жизни я чувствовал себя комфортно на работе, если мог уважать своё начальство. Вероятно, одним из условий этого уважения было и уважение начальства ко мне, но до написания этих строк я как-то об этом не задумывался: можно ли ждать этого от людей, обременённых многими заботами и руководящих многими сотрудниками с самыми разными характерами и особенностями поведения? С годами я научился уважать своё начальство за профессиональные качества, и это сильно облегчило мне жизнь. Но никогда не повторившимся примером руководителя, безоговорочно уважаемого мной, остался управляющий ЗГТ А.И. Кацков. Как он управлялся с огромной разношёрстной массой сотрудников треста, мне трудно судить, но трест существовал и исправно работал, пока, кажется, в 1964 году А.И. Кацкова не отправили в почётную ссылку представителем СССР в ЮНЕСКО. Это было началом развала ЗГТ и, как мне сейчас кажется, первым звонком к развалу Советского Союза. По крайней мере, мне известным. Потом были и другие, затем произошёл сам развал. Дай Бог, чтобы происходящее сейчас в России не оказалось предпосылкой если не развала страны, то скатывания в разряд третьестепенных, если не ниже, стран. Новым управляющим ЗГТ стал работавший там топографом человек, по-видимому, неспособный управлять огромной организацией. Сейчас, наблюдая в течение своей жизни замены эффективных руководителей людьми мало или совершенно неспособными руководить крупной организацией, и последующий неизбежный развал возглавленных ими организаций в сочетании с другими наблюдениями, думаю, что такие мероприятия были не случайны, а частью планового разрушения производственного потенциала страны, одинаково преступными, независимо от того, происходили они по головотяпству или прямо в интересах наших зарубежных «коллег» или отечественных олигархов. На моих глазах была разрушена геологическая служба СССР и её неотъемлемая часть геофизическая служба и геофизическое приборостроение, которое обеспечивало отечественную геофизику аппаратурной базой и успешно развивалось… до поры до времени, пока кому-то не пришло в голову, что нашей во многом сырьевой стране вовсе не нужна дорогостоящая, но, опять же до поры, самая развитая и лучшая в мире геологическая служба и, тем более, какая-то геофизика.

Может показаться нелепым переход от перечисления вещей, хранившихся на давно не существующем складе давно забытого Западного геофизического треста, даже названия некоторых из них могут оказаться непонятны сейчас, к высоким материям скорее политического характера, но что поделаешь, если от работы инженера до политических решений, разрушающих среду, в которой он жил и работал, меньше одного шага: «на палубу вышел, а палубы нет!» А я, по крайней мере, трижды терял под собой палубу…

РЕМОНТНО-МЕХАНИЧЕСКИЕ МАСТЕРСКИЕ (ЦРММ)

Гостеприимством ЦРММ мы всегда пользовались в промежутках между полевыми сезонами, поэтому хочу рассказать о них подробнее. Там была проделана бо́льшая часть работ по подготовке аэромагнитометра к аэромагнитной съёмке на Северном Кавказе, там в межсезонье размещалась аппаратура БДК, там мы её проверяли, ремонтировали – готовили к следующему полевому сезону. Там мы с В.К. Рыбиным сделали первый пешеходный измерительный прибор на транзисторной элементной базе для метода БДК [1]. И там мы всегда встречали доброжелательную и действенную помощь начальника ЦРММ Александра Смешко, отношения с которым сложились неизменно дружеские и неформальные. Для меня он всегда был Сашей. Я, конечно, знал его отчество, хотя бы по официальным документам; время стёрло его из памяти, и он навсегда остался Сашей Смешко.

ЦРММ помещались в длинном двухэтажном здании по адресу ул. Ватутина, 18. От улицы мастерские отделял железный забор на фундаменте и полоса земли в несколько метров шириной, на которой росли могучие тополя, из-за которых даже на втором этаже было сумрачно и сыровато. Слева от здания ворота, ведущие в небольшой узкий двор. На первом этаже располагалась комната охраны, небольшая ремзона для автомобилей, именуемая гаражом, так как заведовал ею завгар, кварцедувный участок, где ремонтировали гравиметры и делали кварцевые измерительные системы для них. В просторном помещении располагался механический участок, оснащённый довольно новыми токарными, фрезерными, сверлильными и даже зуборезным станками. Со всем этим хозяйством управлялся один, но феноменальный станочник. Часто можно было видеть, что работает сразу несколько станков, зачастую на большой скорости, а он неторопливо прохаживается между ними, по мере надобности вмешиваясь в их работу. Было несколько верстаков с тисками для слесарных работ. В коридорчике, примыкавшем к механическому участку, стоял большой стол-верстак для всяких непредвиденных работ, обычно заваленный всяким хламом. В правом заднем углу здания находилась кочегарка, работающая на угле. На втором этаже находился небольшой кабинет начальника ЦРММ Саши Смешко и несколько больших комнат, занимаемых в разное время отдельными подразделениями экспедиций, от склада всякого полевого снаряжения и оборудования, часто больше похожего на свалку, до камералки. Одну из таких комнат, не самую большую, но достаточно просторную, занимали между полевыми сезонами мы со своей аппаратурой. Иногда вместе с нами располагалась часть нашей камералки.

Начальник ЦРММ Саша Смешко был смуглым человеком лет сорока пяти с чёрными, заметно седеющими волосами, всегда доброжелательный и готовый оказать любую помощь, в том числе и не всегда ему доступную. Иногда это ставило его в затруднительное положение: он не умел никому ни в чём отказывать, и этим широко пользовались заказчики ремонта, не все и не всегда наделённые здравым смыслом. В ремонт тащили и то, что нужно и можно было ремонтировать, и то, что проще и дешевле заменить новым, и то, что вообще невозможно отремонтировать в условиях ЦРММ. В последних случаях Саша как бы тянул с ремонтом, откладывая его до бесконечности и страдая от своей необязательности. В конце концов не отказывая, он просто не делал невозможный ремонт. Однажды, воспользовавшись случаем, я попытался отучить его от этой вредной для него, да и для его заказчиков слабости. Мы получили заказанные генераторные лампы ГУ-80, упакованные в ящики с опилками. Опилки оказались и внутри одной из ламп. Я отнёс эту лампу Саше. Он, не дрогнув, только деловито спросил, какое мне нужно разрежение. Я не знал, в каких единицах измеряется разрежение и какое оно должно быть в электронных лампах, и ляпнул наобум: 10 в минус девятой. Саша перекатил сигарету из одного угла рта в другой и ответил, что он может обеспечить только 10 в минус пятой. – Ладно, согласился я, только достань на «Светлане» (тогда радиоламповый завод) геттер и узнай, как его применять (геттер – газопоглощающее вещество, применяемое для связывания газов, оставшихся в баллоне радиолампы после откачки). – Хорошо, в свою очередь согласился Смешко и поставил мою лампу в свой застеклённый шкаф. ГУ-80 – изящная аккуратная лампа размером и формой с двухлитровую стеклянную банку. Шутка, немного жестокая, была запущена. Теперь будет работать время. Нужно сказать, что ремонт лампы не был совсем уж бредовой просьбой. В ЦРММ был кварцедувный участок, где работали виртуозы своего дела. Они ремонтировали и делали новые измерительные кварцевые системы для гравиметров. Гравиметр – это прецизионные пружинные весы такой чувствительности и разрешающей способности, что могут измерить различие в значениях ускорения силы тяжести в точках, отстоящих друг от друга на расстоянии нескольких метров. Измерительная система гравиметра это сложнейшая конструкция из пружин, тяг, противовесов, изготавливаемая из тончайших кварцевых нитей. Изготовление такой системы это высочайшее непостижимое искусство, ведь жёстко заданные параметры системы обеспечиваются только опытом, чутьём мастера. Узкая специализация этих кварцедувов и технологического оборудования кварцедувного участка, конечно, не давали возможности изготовить баллон лампы и прикрепить всю её начинку. Поэтому Смешко всё не решался обратиться к ним с моей лампой. Технически ремонт лампы тоже не был абсолютным бредом. В школьные времена я занимался в радиокружке Дворца пионеров, куда доброхоты время от времени присылали всякие ненужные им радиокомпоненты. Среди них было несколько старинных генераторных ламп, формой напоминающих ёлочный лимон, только более чем метровой длины. Сквозь прозрачное стекло хорошо были видны заплаты на анодах, приваренные точечной сваркой. Одну из таких ламп мы бережно вынесли из Дворца и пустили в плавание по Фонтанке. Другое дело, что моя лампа вовсе не была уникальной, и у нас их было в достатке, да и купить их можно было сколько угодно. Восстановление лампы, даже будь оно технически возможно, было совершенно бессмысленно. Однако время шло, и шутка продолжалась. Сначала я не напоминал Саше о лампе. Потом, приходя к нему по другим делам, я стал грустно поглядывать на стоявшую за стеклом лампу с опилками внутри, а бедный начальник ЦРММ от этого как-то неуютно ёжился. Прошёл Новый год, прошло и 8 марта, приближалось начало полевых работ. Лампа всё стояла в шкафу, а бедный Смешко всё больше нервничал, тем более что моя лампа была не единственным безнадёжным висяком у него. Я чувствовал, что перебарщиваю, и мне уже становилось стыдно. Однажды я достал злополучную лампу и аккуратно отправил её в мусорную корзину. «Что ты, что ты! Да я»… «Не волнуйся, всё в порядке, прости меня, – объяснил я смысл своей шутки, – Не обижайся!» Саше было не до обид, он облегчённо вздохнул, что хоть одним висяком стало меньше. Мне хотелось загладить свою вину перед ним. «Давай остальные свои висяки. И ты всерьёз думал выполнить эти заказы?» «Но ведь»… «Да нет у тебя такой возможности, гони их всех в шею! Если потребуются объяснения, посылай ко мне, я объясню». Его добрые отношения со мной не нарушились из-за моей затянувшейся шутки. Стал ли он после моего урока осторожнее принимать заказы, не помню.