Серёга влепил Сашке подзатыльник, отчего его черепушка едва не треснула.

– Ты чего?! – вскричал толстяк и, едва не плача, потирая ушибленное место, весь искривился, прикрылся рукой.

– Ты хрен ли лезешь, адипозный? Тебя спрашивали? Нет!

– Нет…

– Фиг ли лезешь? Щас как дам те! – сказал Серёга и намахнулся на Сашку.

Тот зажмурился, скукожился как изюм, пожелтел и пукнул два раза.

– Свинота! – пристыдил его Серёга и заржал.

Юлька из пивной колонки разлила разбавленное водою пиво по двум бокалам, брызнула пятьдесят капель денатурата и отнесла Колькиным друзьям.

Когда она возвращалась к стойке, Серёга игриво водил бровями, заглядываясь на её мощную задницу.

– А она ничё такая, – сказал он и прикусил «ерша».

– Я бы вдул, – сказал Сашка, на его верхней губе пузырилась пивная пена.

– Я б те щас так двинул, но… – сказал Серёга, отхлебнул одну треть, развалился на спинке дивана и рыгнул. – Но мне похрен на тебя. Я чувствую балдёжь. Знаете, пацаны, чё я подумал, ведь я когда-нибудь сдохну.

– Так все же сдохнут, – сказал Сашка, не понимая, к чему клонит Серёга.

– Ну я и говорю, что я тоже сдохну.

– И?

– Чё «и»? Ничё! Я просто сказал.

– Вот ты осёл. Я думал, что ты скажешь что-то умное.

– Я щас тебе точно двину. Ты у меня дождёшься, жирный!

К их столику подошёл дед Миша и попросился присоединиться к ним, и они его пустили без лишних слов.

Старик потеснил Кольку, поставил банку на стол, газету скрутил и сунул в подмышку.

– Чуваки, чо там Патлачи? – поинтересовался дед.

– Борются за место под небом, – злорадно осклабившись, сказал Сашка. – Суки, зациклились на одном. Ракеты стырили, терь всю округу бомбят.

– Много ты, кишкоблуд, понимаешь, – резко сказал Серёга. Он, в отличие от Сашки, лояльно относился к Патлачам. – Любая группировка выходит с преимуществом. Они его нашли. И не тебе их судить, усёк? И запомни, кишка, Патлачи – это рассвет!

– Хе-хе! Рассвет! Одни только противоречия. Чтут природу, а сами хер на неё кладут. Чувствуешь воздух? Он радиоактивен. И это всё Патлачи твои любимые!

– Да эт ты опять пёрнул! И воще, Сашкец, ты свечку держал?

– Все в округе знают.

– Тц. Знают, какой ты мудила!

– Вот увидишь, однажды они и тебя взорвут, так, для статистики.

– Ты бы поменьше языком молол. А чё твои Вырубщики, м? На носу уже двадцать второй век, а они всё с топорами носятся как чингачгуки.

– Завтре, поди, опять в шесть начнут. Опять в толчке без тишины корячиться, – отрешённо сказал старик. – Скоро рухнет всё! Вот увидите.

Вот раздражительно заныла открываемая дверь персонального кабинета Картонова, и в проём просунулся вытянутый вперёд, будто крысиный, плешивый череп начальника, на котором морщилась от недовольства заспанная физиономия.

Кажется, мы его разбудили, подумал Колька, сейчас он опять возьмётся за меня.

Тщедушное тело Картонова вылезало по частям, сначала тонкая шея, потом одно плечо, потом второе, затем впалая грудь, а с его сутулого горба то и дело сползало непропорциональное туловище его сына Витьки, Картонов часто подхватывал его рукой и вновь взваливал на горб. Мутант отчаянно гыгыкал и крутил отцу шестипалыми руками оттопыренные волосатые уши.

– НИКОЛАЙ!!! БЕЗ ДЕЛА ВЕДЬ СИДИШЬ!!! – выкрикнул владелец забегаловки. – А без дела – это не дело! А дело есть! Мой-то нарыгал, да есчо под стулом нагадил! Пойди убери! И ХВАТИТ ЖОПУ ПРОХЛАЖДАТЬ!!!

– Прям сейчас? – спросил Колька.

– НЕТ, ЁПТ, ЗАВТРА!!! ЩАС, КОНЕЧНО ЖЕ!!! НЕ ХЕР БАЛДУ ГОНЯТЬ!!! Трудиться – удел бога! Отдыхать – проклятие гниды! Всё, эпопея твоя закончилась! – И, сгибаясь под туловищем сына, Картонов двинул в туалет.

Колька тяжело выдохнул, неуклюже перелез через поджатые ноги старика и поплёлся к подсобке.

Все смотрели на его ссутуленную спину: кто-то с желчью, кто-то с безразличием, а кто-то с жалостью.

***

Потерянным взглядом Колька проводил влюблённую парочку, постоял, пока они не скрылись за поворотом, расстроено хмыкнул и закрыл заведение, повесив огромный замок на дверь.

У входа в город его настигли Серёга и Сашка – всё это время, пока он отирал от пола содержимое желудка сына Картонова, они ждали его на окраине, пиная друг другу пустую банку из-под тушёнки.

– Ты чё какой чумной, Колян? Взбодрись! – воскликнул Серёга и вцепился в плечи Кольки. – Айда в «Интеллигентъ»! Пива выпьем, баб мацать будем! Там пиво лучше, водой не разбавляют как у вас!

– Ну, пойдём.

– Чур ты, Колян, угощаешь, – сказал Сашка, еле поспевая за ними двумя, неуклюже передвигая кривыми ногами.

Они шли по старой трассе, а по пути им попадались издохшие мутированные поросята. По бокам тянулись старые здания, ограждённые шаткими плетнями. Свет трясся на фонарных столбах, тух, то снова зажигался. Голые чёрные деревья как вдовы заламывали к небу в вечной мольбе перекрученные ветви. В одной из подворотен двое мужиков в противогазах и защитных костюмах разделывали гигантскую тушу свиньи. Её запечённые глаза бессмысленно уставились на Кольку.

В рыгальне «Интеллигентъ» друзья обпились пивом, ввязались в драку с местной алкашнёй, так как не смогли поделить один бильярдный стол, который, между прочим, разломили чьей-то дубовой головой.

Увеча кулаками сиреневые рожи, Колька вмиг забыл про свою безответную любовь к Юльке. Иногда, чтобы отвлечься от кого-то, необходимо подраться. И Колька в то мгновение почувствовал себя как в прежние времена, сильным и непобедимым.

Картошкин, владелец разгромленной рыгальни, успокоил драчунов оглушительным выстрелом из дробовика, только зря потолок продырявил. Чуть не плача, он выпроводил ребят за порог бара и поклялся Абраксасом не подпускать их в своё заведение и на пушечный залп.

Но Серёга и Сашка ещё долго злорадствовали над ним, мол, они ещё придут с канистрами бензина и спалят его рыгальню к едреням матери, а его самого, такого-сякого, снасильничают как дорожную дешёвку.

Картошкин не смог сдержать эмоций и пальнул поверх их шальных голов, парни еле ноги унесли.

Лишь у высоких ворот АЭС, в тени кустов сирени отдышались.

Серёга с Сашкой неистово смеялись и возбуждённо таскали друг друга за уши. Только у Кольки дрожали руки, которыми он едва смог зажечь сигарету. После пары-тройки длительных затяжек к нему пришёл покой, и он сказал:

– Жалко мне его.

– Кого? – спросил Серёга.

– Этого. Картошкина.

– Да етить, Колян! Жалко ему! Кого ты собрался жалеть? Хапугу?! – воскликнул Сашка. – Меня бы вот кто пожалел. Денег нема. Лысею вон.

Серёга согласно отрыгнул.

– Кишкоблуда надо пожалеть. А то он видишь какой, ничё своего нет, кроме имени.

– Вы дебилы! – гаркнул Колька. – Ты тоже, Серёга, хорош, придумал там, сжечь! С огнём играете!

– А ты кто тогда? Тебе чужая шмара всё покоя не даёт! – сказал Сашка, тем и задел Кольку за живое, за что и получил по носу кулаком.

Сашка не умел держать удар, отчего как скошенный подсолнух свалился в лужу. Он жалобно скулил и пердел, барахтаясь в маслянистой жиже.

Колька хотел ему ещё ногой наподдать, но его вовремя остановил Серёга.

– Брось, Колян, а ну брось! Миру мир, а войне – пиписька!

– Да ну вас, гады! – прорычал Колька. – Только и можете, что людей обсирать! Чего ради я с вами вожусь?

– Мы все повязаны! Ты не забыл? От нас не отделаться!

– Это точно. От вас нельзя отделаться. Но я так хочу, чтоб вы все исчезли. Отвалите!

Колька харкнул под ноги Серёги и пошёл прочь от друзей, чувствуя позвоночником их злые испепеляющие взгляды.

***

Над ухом назойливо зудели комары размером с лезвие перочинного ножика. Небо затянулось непроницаемой темнотой.

Колька проживал на окраине на втором этаже в однокомнатной квартире аварийного барака, который мог рухнуть в любую секунду, но, что удивительно, он крепко стоял на разваливающемся фундаменте, покрывался замшелостью, стены трескались, штукатурка пластами отслаивалась, обнажая прогнившую дранку, а дырявая крыша протекала в сезон кислотных дождей.