Литмир - Электронная Библиотека

мир имеет начало во времени и ограничен в пространстве (тезис);

мир не имеет начала во времени и границ в пространстве; он бесконечен во времени и в пространстве (антитезис).

Я предполагаю сосредоточиться на рассмотрении главным образом первых частей этих утверждений, относящихся к понятию времени.

В доказательство первой части тезиса Кант приводит такое рассуждение: если допустить, что мир не имеет начала во времени, то это означает, что до произвольного момента времени прошла вечность, то есть бесконечный ряд следующих друг за другом событий; но прошедший бесконечный ряд невозможен, следовательно, мир должен иметь начало.

Доказательство антитезиса такое: если мир имеет начало во времени, то должно было существовать время, в котором мира не было, то есть пустое время; но в пустом времени невозможно возникновение чего-либо, так как такое время не содержит в себе условий существования; поэтому мир не может иметь начала.

Решение приведенной антиномии, по Канту, состоит в том, что мир нельзя рассматривать как вещь в себе, он существует только как эмпирический ряд явлений в нашем представлении, и поэтому суждения о конечности или бесконечности к нему неприменимы. Однако таким путем мы придем к тому, что вынуждены будем признать все, связанное с явлениями, трансцендентальной видимостью. Понятия конечности и бесконечности тоже окажутся лишь иллюзиями и потеряют всякий смысл, соответственно их можно будет применять или не применять к чему угодно.

Чтобы наш подход к познанию был более конструктивным, нужно отказаться от строгого разграничения явлений и вещей в себе. Как уже говорилось в самом начале, есть нечто, что их соединяет, — это то, что представляет собой сознание по своей сущности. О том же писал Владимир Соловьев: «…во внутреннем сознании нашей воли мы сознаем непосредственно подлинную природу сущего — то, что Кант назвал Ding an sich. Если, таким образом, только во внутреннем сознании дается нам настоящая сущность, то, что не есть представление, то мы должны чрез самих себя понять и объяснять внешний мир, а не наоборот — себя чрез внешний мир»[96]. Поскольку явления, отраженные в нашем представлении, дают основание предполагать, что через них нам открывается определенная картина мира, то мы должны верить, что эта картина соответствует реальности (по крайней мере до тех пор, пока другие явления не станут свидетельствовать об обратном).

Физическая наука, изучая явления, пришла к выводу, что Вселенная берет свое начало с момента Большого взрыва. Позже появилась теория космической инфляции (предполагающая сверхбыстрое расширение Вселенной на ранней стадии Большого взрыва), которая, как считается, лучше объясняет некоторые наблюдаемые факты, однако требует дополнительных допущений. Согласно одной из версий этой теории, мир может быть безначальным и представлять собой мультивселенную, в которой появляются и исчезают вселенные, подобные нашей. Известны и другие циклические модели, в которых Большой взрыв рассматривается как начальный этап каждого из циклов расширения Вселенной, образующих бесконечную последовательность. Таким образом, с точки зрения физики, антиномия Канта пока не получила окончательного разрешения.

Стивен Хокинг, говоря об этой антиномии, утверждал, будто Кант исходил из ошибочного предположения, что время длится независимо от существования Вселенной, тогда как понятие времени имеет смысл только применительно к уже существующей Вселенной. На самом деле Кант как раз отрицал в доказательстве своего тезиса, что возможно такое безначальное бесконечно длящееся время. В доказательстве же антитезиса речь идет не о времени в нашем привычном понимании, а о «пустом времени», которому, видимо, соответствует понятие «ничто». И вопрос Канта, на который он не находит ответа, заключается в следующем: как из ничего может возникнуть нечто? Собственно, примерно такой же вопрос задавал до него Лейбниц[97]. В качестве достаточного основания существования универсума Лейбниц постулировал волю и мудрость Бога. Кант не стал прибегать к этой уловке, и возникновение мира из ничего осталось для него неразрешимым парадоксом.

Вопрос о том, может ли сущее возникнуть из не-сущего, рассматривался еще древними философами, в частности Аристотелем и Нагарджуной. Последний руководствовался недвусмысленными определениями: «Что есть существующее, то именно существующее. А что несуществующее, то именно несуществующее. Таким образом, у этих двух должна быть взаимная противоположность»[98]. В силу взаимной противоположности существующее не может произойти от несуществующего. В том же духе мыслили древние греки (суть их аргументации можно свести к афоризму Парменида: «Ибо есть — бытие, а ничто — не есть»[99]). Аристотель в первой книге своей «Физики» вроде бы соглашается с господствовавшим мнением: «Мы и сами говорим, что ничто прямо не возникает из не-сущего…»[100]. Однако далее он вносит важное уточнение, которое в последующем его сочинении приобретает такую формулировку: «…все возникает из сущего, однако из сущего в возможности, а не из сущего в действительности»[101]. «Сущее в возможности» от «не-сущего» отделяет довольно тонкая грань, которую при определенной трактовке этих терминов можно и проигнорировать. Так что возникновение сущего из «не-сущего» — то есть из аристотелевского потенциального бытия, существующего в кантовском пустом времени, — не должно казаться таким уж невозможным.

С другой стороны, попробуем задаться вопросом: как сущее может возникнуть из сущего? Ведь сущее уже существует. Если сущее возникающее идентично сущему существующему, то, значит, это одно и то же сущее, пребывающее неизменным, которое мы почему-то воспринимаем в состоянии становления. Если же в сущем возникающем содержится нечто, чего нет в сущем существующем, то откуда появляется это нечто? Оно ведь не может появиться из не-сущего (таково наше исходное предположение); выходит, ему просто неоткуда взяться? Следовательно, если сущее все же когда-то возникло, то именно из не-сущего.

Итак, тезис Канта, с которого началась эта глава, похоже, перевешивает по своей убедительности антитезис. Чтобы еще больше удостовериться в этом, давайте разберемся, в чем смысл понятия пустого времени.

На первый взгляд пустое время, в котором не происходит никаких событий, представляется таким же абсурдом, как и пустое пространство. Однако оно поддается измерению. Для этого его лишь нужно сопоставить с течением событий в нашем привычном времени. Например, мы можем установить, что на сломанных часах стрелки оставались неподвижными в течение десяти минут, фиксируя этот временной интервал по исправным часам. В этом случае нет необходимости изобретать новую систему измерений. Похожим образом, чтобы получить шкалу отрицательных значений на оси координат, нам достаточно просто зеркально отобразить шкалу положительных значений. А вот с пустым пространством аналогичный прием не сработает. Поскольку оно представимо лишь вне материи, а значит и вне сферы бытия, то нам некуда будет приложить даже воображаемую линейку[102].

В отличие от пустого пространства, являющего собой чистую абстракцию, пустое время все же имеет некоторый смысл. Если сейчас, в данный момент, происходят некие события, изменения, то этого вполне достаточно, чтобы задать единицу шкалы времени, которая не утратит свое значение даже при тех гипотетических условиях, когда никаких событий не происходит (до возникновения мира или после его исчезновения). Такое время, рассматриваемое в своей бесконечной длительности, — синоним вечности. В нем теоретически возможны периоды, когда время является потенциальным, то есть пустым, свободным от событий.

вернуться

96

Соловьев В. С. Сочинения в двух томах. Том 2. — М.: Мысль, 1988. С. 60.

вернуться

97

«…Почему существует нечто, а не ничто, ибо ничто более просто и более легко, чем нечто?» (Лейбниц Г. В. Сочинения в четырех томах. Том 1. — М.: Мысль, 1982. С. 408).

вернуться

98

Древняя Индия: Язык, культура, текст. — М.: Наука, 1985. С. 158.

вернуться

99

Фрагменты ранних греческих философов. Часть I. — М.: Наука, 1989. С. 288.

вернуться

100

Аристотель. Физика, I, 8.

вернуться

101

Аристотель. Метафизика, XII, 2.

вернуться

102

Для сравнения, вот известное рассуждение Архита Тарентского, жившего в IV в. до н. э.: «“Окажись я на краю Вселенной, то есть на сфере неподвижных звезд, мог бы я вытянуть вовне руку или палку или нет?” Допущение, что не мог бы вытянуть, нелепо. Но если вытяну, тогда то, что вовне, окажется либо телом, либо местом… Таким образом, сколько раз не допускай [все новую и новую] границу Вселенной, [отодвигая ее все дальше и дальше,] всякий раз он будет аналогичным образом подходить к ней и задавать тот же самый вопрос…» (Фрагменты ранних греческих философов. Часть I. — М.: Наука, 1989. С. 455). Допустить, что у мира есть граница, к которой можно подойти, значит уже неявно предположить отсутствие у него подлинной ограниченности. Чем может быть та граница, в которую мы упремся? — «либо телом, либо местом», то есть фактически никакой границы нет, а есть лишь новая для нас область материи и пространства. Однако материя (и соответствующее ей пространство) может быть организована таким образом, что, не имея осязаемой границы, она все же является ограниченной, конечной. Примером может служить двухмерная поверхность шара, которая не имеет границ в двух измерениях, но ограничена в трехмерном пространстве.

26
{"b":"840100","o":1}