Брат Рихард замолчал, но все понимали, что это не конец, и тишина была хрупкой, настороженной: кто-то кашлянул, ножки стула простонали по полу, шаркнул невнятный шепоток.

– Открывай, – скомандовал Рихард тем двоим в чёрном. Они приподняли и стали аккуратно сворачивать большущий кусок мешковины, под которым оказались доски, винты, целая гора хлама.

«Что за орудие пыток он сюда притащил? – удивился Айдан. – Это дыба, что ли? Мы будем допрашивать еретиков?»

– Вам известно, что это?

– Да, – брезгливо отстраняясь, тонким, дребезжащим голосом ответил брат Мельхиор. Седые волосы тусклым нимбом горели вокруг его головы. – Это печатный пресс.

– Верно, – кивнул брат Рихард. – И с его помощью мы наконец сделаем Писание доступным каждому горожанину, лишь бы он умел читать, – выпучив глаза, он выбросил над головой корону из пальцев и, резко тряханув ей, превратил в сжатый кулак – знак рыцарей Шипа, одним из которых он так и не стал.

Брат Рихард ещё что-то говорил, но его слова потонули в потоке возмущения. Кощунство! Грузный гроб, в котором живое слово становится немым, неподвижным, станет воспроизводить светодухновенное писание?! Это изобретение неэрн! Ты нас всех сделаешь идолопоклонниками! И после нескольких веков служения ты говоришь нам, что мы занимаемся никому не нужным делом? Да нешто мирянину пристало самому читать Писание?! Умеет читать? Да это просто смешно! Неподалёку от Айдана кто-то прошипел: «Всё из-за колдуна, теперь обитель на плохом счету у епископа, и Рихард будет выслуживаться». Другой ответил ему таким же громким, самодовольным шёпотом: «Твоя правда. Напишу-ка одному знакомцу во Фрезе, пусть поговорит с епископом. Негоже всей братии страдать из-за одной паршивой овцы».

Айдан шмыгнул носом. В Хейвенфельте, быть может, ждали колодки, прогорклая вода и чёрствый хлеб – но тот же самый арсенал мог появиться и в Ланциге. Зачем тогда терпеть неприязненные взгляды, вот этот мерзкий шепоток? Почему бы не рискнуть – как тогда, с пирамидками?..

***

Рыцари, охранявшие баронский замок, долго не могли поверить, что Айдана действительно стоит пускать внутрь. Сначала они смеялись и кричали, что подаяния нищенствующим орденам раздаются в другой день недели – правда, не уточнили, в какой, – потом долго и достаточно изобретательно ехидничали по поводу смазливых служанок на кухне. Испить до дна чашу их остроумия помешал начальник караула, вислоусый, с повязкой на левом глазу. Едва появившись, он немедленно обругал всех, кого смог увидеть в тесном пространстве ворот: рыцарей за то, что занимаются дурью, Айдана за то, что не может объяснить нормально, зачем притащился, а пробегавшего поблизости мальчишку-поварёнка – за то, что стоял и пялился на всё это. Но после взбучки пропустил внутрь – и на том спасибо.

Замок жил своей обыденной и непостижимой жизнью. Суровые и неразговорчивые мужики грузили на телеги ящики, важные и столь же молчаливые рыцари вышагивали по двору, из кухни восхитительно пахло свининой – ох, в монастыре бы такие запахи, – в бойницах большой круглой башни что-то сверкало, но никто, решительно никто не мог подсказать, где искать барона. Попытался всё-таки сунуться на кухню, но судомойка с птичницей как на Обратную Сторону провалились, а повара погнали к демонам незваного гостя.

Айдану оставалось только вздыхать и бессильно взывать к серому в разводах, в тон каменной кладке небу – всё лучше, чем возвращаться, поджавши хвост, в монастырь. С краешка дерновой крыши на него поглядывал воробей – внимательно, с любопытством, то так, то этак поворачивая голову. Потом ему это надоело, он спорхнул по широкой дуге вниз, что-то клюнул, вновь покосился на Айдана и был таков.

Наверное, вздохнул хронист, всё-таки надо возвращаться, покуда стража не погнала, вон как пялятся; думают, наверное, я тут окорок с кухни стянуть пытаюсь. И о чём он раньше думал? Может, барона и вовсе нет в замке… Может быть. Но у кого спросить-то?

Айдан уже сделал первый шаг – дверь донжона распахнулась, грохнула о стену, и наружу, щурясь и кряхтя, вывалился самолично Генрих фон Ланциг, в подбитом мехом плаще, с вихром на макушке и рослым телохранителем в придачу. Айдан ринулся к нему.

– Ваша светлость, – низко поклонившись, возвестил он.

– Ты кто такой? – барон выпучил усы. Судя по запаху, он уже успел приложиться к бутылке. Сопровождавший его рыцарь пододвинулся ближе и схватил Айдана за предплечье, так что не шевельнуться, не вырваться, вот сейчас раздастся «Вышвырни отсюда проходимца» – и эта мощная рука отправит беднягу-хрониста кубарем по всей дороге к подножью холма. Барон сплюнул и буркнул:

– Чего тебе?

– Я это самое… Ваша светлость сказали… что я могу в Хейвенфельт поехать… изучить литературу. Ну, вот…

– Хммм… – прогудело у барона в горле. – Ну, да.

Он мотнул головой, и рыцарь отступил. Айдан потёр предплечье – болит, зараза.

– Швайгер! – держась за грудь, крикнул барон. – Швайгер!

– Да, ваша светлость, – вынырнул из-за угла верный и почтительный кастелян.

– Разберись! – барон махнул рукой в сторону Айдана, а сам дал знак рыцарю и помчался прочь с такой прытью, словно за ним гнались разом депутация городского магистрата, архиепископский легат и посланцы Королевской гильдии магов.

– Ну? – терпеливо, но холодно спросил Швайгер.

Айдан повторил просьбу. Всей его храбрости едва хватило, чтобы добавить: – Мне бы денег…

– Хейвенфельт, значит… Конюх! – наконец молвил Швайгер, и на зов его примчался бородатый, широколицый, очень ловко кланяющийся мужичина. – Выдай парню резвого коня, – тот согнулся едва не пополам и устремился было прочь, но кастелян растворил рот, и даже уже до того, как оттуда донеслись первые слова, слуга снова стоял рядом и снова был почтительно согнут – Хотя знаешь, – взгляд Швайгера скользнул вверх и вниз по далёкой от атлетических пропорций фигуре Айдана. – Лучше какую-нибудь смирную клячу… – и уже вдогонку прикрикнул: – Или осла! Или большую и добрую собаку. Да хоть какое-нибудь существо, которое не покалечит этого доходягу.

Пока длились поиски доброй собаки, Швайгер сходил наверх, в канцелярию, и вернулся уже не один, а с красивой сложенной вчетверо грамотой, которую явно не прямо сейчас накорябали, а подготовили заранее. Бережно развернув пергамент, Айдан первым делом увидел красную печать с конным витязем, попирающим орка. Ему уже приходилось думать о том, какой насмешкой может она показаться нынешнему барону: ведь едва ли раз в два года Генриху доводится размахивать мечом, разя супостатов направо и налево. С печатью соседствовала крупная и размашистая, но слишком простая на вкус Айдана подпись фон Ланцига; легко было представить, как барон кричит «Да провалитесь уже!», раздражённо калякает пару неразборчивых букв и гонит писак прочь, чтобы можно было наконец уединиться с кубком вина и воспоминаниями. Выше теснилось много букв; документ предписывал не чинить подателю сего препятствий на дорогах, в замках и монастырях, на постоялых дворах и ещё в самых неожиданных пристанищах, лишь бы тот проводил свои дни в исторических изысканиях. Вдохновлённый столь внушительной подорожной, Айдан даже забыл про собаку. Впрочем, – хвала Владыке! – это оказалась и не собака вовсе, а лошадь: задумчивая, толстоногая, с гривой, торчавшей почему-то вперёд, так что и глаз не было видно. Возле конюшни трое слуг потешались и показывали пальцами то на кобылу, то на её горе-всадника, но тому до них не было никакого дела. Он-то ждал, что приведут сильного, пугающего зверя, а эта лошадь была совсем не страшной.

Конюх подробно и терпеливо рассказал, как надо её седлать, как закрепить мешки на скользкой спине, чем её кормить и как отличить неумелого трактирного прислужника, который только попортит лошадь, от такого, которому что-то можно поручить. Голова наполнилась ценными и удивительными знаниями – приятное ощущение, хотя и длилось оно лишь до первого поворота на дороге: потом вдруг оказалось, что из всего рассказа уцелела только пара занятных подробностей. Вот, например, что зовут кобылу Гердой.