– Это их любимая тема, – хихикнула Алина.

– Твой «Пурпур» так же вторичен, как и любое произведение после «Одиссеи». Никто не может придумать ничего нового!

– Не согласен, – настаивал Искандер. – Каждая эпоха рождает жанры и истории!

– Смеёшься? – утомлённо спорила Вика. – Никаких новых сюжетов со времён Библии и греческих эпосов так и не появилось! Только формы, тут я согласна. Кино, сновидение, кинестерический театр, но всё это – лишь способ пересказа.

– А как же Шекспир?

– А что Шекспир? – не унималась жена. – Он тоже мастер коллажа. Просто доступными современникам словами изложил давно известные мотивы. Всё вторично! Никто не придумывает ничего нового. Сюжеты наших жизней просты до смешного. Да, теперь Каин убивает Авеля на очередной планете колоний или в открытом космосе, но тема стара как мир. И сейчас уже даже неважно, кто автор пересказа, человек или нейронка. Мы всё ещё пытаемся корчить хорошую мину при плохой игре и доказываем, что литература и искусство хомосапиенс глубже и прогрессивнее, чем нейротексты и нейроарт. Но это вздор! И мы сами прекрасно это понимаем. Какой скандал разразился, когда Рэй Нгуен признал, что текст «Пурпура» скомпилировала его операционка по запросу «про смерть, но чтобы понравилось сегодня в колониях и на Земле». И что это дало? Ничего! Интеллектуалы тут же метнулись описывать ценность верно сформулированной мысли и настаивать на первенстве запроса перед сгенерированным результатом. Они вообще себя слышали?

– Мне безразлично, биологическая или машинная форма жизни сочиняет романы. Они ценны в любом случае!

– Ценность эта нам навязана! – не отступала Виктория. – Мы ценим не сюжет, а красивый и понятный пересказ. Что же теперь, целью жизни является изложение на пять с плюсом?

– Любой может выбрать цель по вкусу!

– Ну да, нам приходится изобретать себе смыслы также, как мы делали это тысячи лет до этого. Просто теперь это делать куда сложнее! Поэтому большинство «великих целей» сейчас сводится к тому, чтобы побольше увидеть и побольше людей увидело тебя. Мы пытаемся придать ценность собственным жизням, хотя её давно уже нет.

– Тогда почему же мы всё ещё не покончили с собой? – спросила Алина.

– Потому что для этого тоже должна быть какая-то цель! Например, прекратить страдания. Но ведь сегодня никто из нас по-настоящему не страдает. Только меланхолично унывает.

– А чем не цель прекратить жизнь, не имеющую смысла?

– В этом и уловка, как только ты понимаешь, что жизнь не имеет смысла и ценности, кончать с собой становится ещё более бессмысленно и бесполезно. Рано или поздно всё закончится в любом случае.

– Мой психотерапевт с тобой поспорил бы! Он постоянно убеждает меня найти цель в жизни, когда я собираюсь наложить на себя руки! – вспыхнула Алина.

– Ой, да прекрати! Сегодня все хотят наложить на себя руки, но почти никто этого не делает! Потому что не видят в этом ценности. И потом, все втайне верят, что, возможно, обретут смысл завтра. А без старения и в теоретическом бессмертии, до которого нам рукой подать, эта прокрастинация будет бесконечной. В этом наше отличие от нейросетей. У них есть цель. Без цели они находятся в состоянии смерти. У нас нет ни цели, ни смысла, но мы делаем вид, живём!

– Тогда зачем мы колонизируем космос? – прищурился Искандер.

– А вот и ответ на дилемму бестолкового существования. Только не путай человека с человечеством, – Вика села, переведя взгляд с зажигающихся звёзд на мужа. – У человечества, как у организма, всё ещё есть цель. Банальная и биологическая: распространиться по Вселенной, как вирус. А кто в этой системе мы, люди? Всего лишь кванты, где каждый по отдельности в своей суперпозиции по большому счёту не значит ничего. Он может быть одновременно и жив, и мёртв. По большому счёту, системе до этого нет никакого дела.

– Но если все эти твои условные кванты примут мужественное решение умереть, система тоже прекратит существование!

– Поэтому мы изобрели бессмертие, – отсалютовала Виктория мужу бокалом. – Кощунственную меру недоумков против крупиц сознательности.

На минуту все замолчали, внезапно заметив, что на реку опустился вечер.

– Да, – со вздохом протянула Алина. – Ты победила нас всех в своём диком пессимизме.

– Ещё говоришь, что тебя раздражает мода на декаданс, – улыбнулся Искандер.

– Да ну вас, – сказала Вика и откинулась на мягкие подушки, продолжив рассматривать звёзды.

Дан, покачнувшись, поднялся, сделал глоток шампанского и, рассудительно разведя руками, сказал:

– Ну и вечерок!

– Ох, – Искандер тоже не без труда встал на ноги и похлопал коллегу по плечу: – Это моя вина, я ведь знаю, чем завершаются все наши беседы на философские темы…

– Да нет, восхитительный спор, – пожал плечами археолог. – Даже не знаю, чью сторону принять!

– Какие тут стороны, – фыркнула Алина. – Всё совершенно очевидно! Или ты хочешь жить и веселишься, или грустишь и умираешь! – она подскочила, едва удержав равновесие, и провозгласила, подняв бокал и расплескав половину на мужчин: – Сегодня мы веселимся!

– Поддерживаю! – захлопал в ладоши Искандер. – Станцуем?

– Кстати! – Дан направился к рулю. – Яхта показывает, что мы на прямом участке рукава, так что можем поупражняться в судоходстве!

– Звучит небезопасно, – коллега подошёл, заглянув через плечо на экран. – Во мне, наверное, уже больше бутылки!

– Да это ерунда, – отмахнулся Дан. – Изгибов нет, к тому же лодка компенсирует руление. Я уже давно этим занимаюсь. У меня даже есть лицензия.

– Обожаю ходить под парусом! – прильнула к нему разомлевшая Алина.

– Да, – он бережно отодвинул её. – Мы просто снимем с автопилота, и я покажу, как управлять, – предложил он Искандеру.

Тот громко рассмеялся, покачал головой и ответил:

– Я воздержусь! Лучше понаблюдаю за мастером!

Дан пожал плечами, ввёл код лицензии и разблокировал ручное управление. Яхту немного повело, но он тут же выровнял ход и прибавил скорости.

– Проще простого!

Виктория, безразличная к общему веселью, лежала в подушках на носу корабля и размышляла о том, что людям, должно быть, никогда не добиться бессмертия. Ведь даже Вселенная смертна. Она не верила в романтическую идею прошлых поколений, что человечеству суждено познать законы природы и остановить энтропию. Она верила в конечность мира, в смерть, и именно это придавало смысл её жизни. Вика повернулась на бок и любовалась зеленью Нильских берегов. На секунду вся красота вечера, мерный ход лодки по реке, радостный гомон друзей, показались её особенно важными. Словно именно такие секунды, полные чувственного удовольствия, противоречащего очевидной бесцельности существования, стоили того, чтобы жить.

– Вика! – задорно позвала её подруга. – Иди к нам!

Она поднялась на локтях, посмотрела на друзей и расплылась в улыбке. Мягкие огни яхты освещали их счастливые лица на фоне темнеющего неба. Они махали ей и салютовали вновь наполненными бокалами. Виктория встала и расправила платье. Яхта качнулась. Женщина неуверенно нащупала босыми ногами ступени и двинулась к друзьям.

Дан схватился за руль, слишком поздно заметив неожиданно поднявшуюся мель, и лодка резко остановилась. Все трое у руля врассыпную полетели на палубу смеясь.

Вика взмахнула руками в попытке ухватиться за что-нибудь, но поблизости ничего не оказалось. Ноги оторвались от лестницы, и женщина полетела назад. Она уже почти ощутила, как плюхается в мягкие подушки, и даже расслабилась, пьяно улыбаясь. Вместо этого, будто со стороны, Вика услышала глухой стук, и мир перед глазами рассыпался на миллионы сверкающих брызг. Огоньки вспыхнули ярче и собрались в отдалённую белую точку. Она начала уменьшаться, мигая, и растворилась в окутавшей сознание чёрной мгле. Женщина застыла в этой густой пустоте, не ощущая ни пространства, ни времени. Когда внезапно блаженное ничто оборвалось, и всё заполнил красный навязчивый свет.