Дедушка воткнул курительную палочку, поманил меня рукой. Я, конечно, понял, чего он хотел, подошел к стене и почтительно отвесил поклон портрету председателя Мао.
— Когда тебе ехать в провинциальный центр? Сказано о том в той бумаге или нет? — спросил меня дедушка.
— Сказано, прибыть двадцать пятого числа — стало быть, девятого числа по старому календарю.
— Второе, третье, четвертое… — Дедушка считал, загибая пальцы. — Н-да, у тебя только семь дней. И как же ты будешь добираться?
— Надо ехать на машине, а потом поездом.
— Сколько это стоит?
— Не знаю…
— Сходи в коммуну, узнай там все…
— Завтра же схожу.
На следующий день с утра, едва я собрался идти, пришел секретарь Лю. Поздоровался и тут же дал понять деду, что это благодаря его, секретаря, усилиям и заботе я нынче могу ехать учиться в город. Еще он сказал: «Конечно, Дунпин и сам зарекомендовал себя с хорошей стороны. Не жалея себя, спас человека, дочку секретаря Ли. Это свидетельство его глубокой любви к партии. Кого же, как не таких, как Дунпин, нам растить и воспитывать?»
Секретарь Лю говорил и дружески похлопывал меня по плечу.
Дедушка весь просиял на радостях и, не зная, как отблагодарить секретаря Лю, долго всплескивал руками, а потом сказал:
— Секретарь Лю, я хочу…
— Что такое!
— Я хочу просить вас, уважаемый, откушать с нами, только вот угощенья хорошего у нас нет…
— Кадры и массы — одна семья, какое там еще угощение, закусим кое-как курятинкой, и ладно.
— Ага, я сейчас курочку, курочку… — радостно подхватил дед.
— Не тратьтесь на всякие там закуски — немного соли, бульону, и хватит. Я человек неприхотливый…
Договорившись, секретарь Лю быстро вышел.
Дедушка велел мне побыстрее вскипятить воду, а сам, взяв бутыль, пошел раздобыть вина. Он бежал, спотыкаясь, по улице и всех окликал. Кто-то спросил его:
— Ты что, с утра уже хлебнул малость?
— Какое там! Секретарь Лю сегодня у нас обедает.
Днем пришел секретарь Лю, в левой руке он держал бутылку вина, в правой — палочки для еды, съел всю курицу и даже бульон выпил без остатка. Дедушка боялся, что он много соли положил, но все обошлось, секретарь Лю, пока ел, не выказал никакого недовольства. Наевшись, он нагнулся, поднял с пола травинку и стал ковырять ею в зубах, потом, широко раскрыв захмелевшие глаза, он заботливо спросил:
— Какие у Дунпина еще сложности с поездкой в город?
Дедушка вытолкал меня из комнаты и лишь после этого спросил:
— Сколько нужно денег, чтобы доехать на машине и поезде?
— Ну, юаней двадцать, никак не меньше, — ответил секретарь Лю.
— Так много? — Дедушка опешил.
Секретарь Лю дважды утвердительно хмыкнул и добавил:
— А чтобы учиться в университете, нужны еще деньги на еду.
— Сколько?
— В месяц десять юаней с лишним.
— Так много? Что ж там за обеды такие? И так каждый месяц?
— Ну, есть-то каждый месяц надо.
— Каждый месяц по десять с лишним юаней… Где же мне такие деньги взять?
— А учиться в университете плохо, что ли? Это все равно что цзюйжэнь[20] по старым временам. — Секретарь Лю стал учить дедушку: — Уважаемый, уж лучше на зерне для кур сэкономить, чем на такое дело деньги жалеть. Вот окончит Дунпин через три года университет, станет кадровым работником. Будет в месяц получать по сорок-пятьдесят юаней, и так каждый месяц, вы прикиньте-ка, сколько за целый год получится! Вам, уважаемый, тогда ни черта бояться не надо будет!
— Так-то оно так, — сказал дедушка, — да только нынче-то ничего не выходит. На дереве деньги висят, да нет лестницы, чтобы приставить к нему и достать.
— Ну и что же делать?
— Пойду поспрашиваю в нашей бригаде.
— Да разве я не знаю, какое положение в производственной бригаде? Вчера хотели купить упряжь на буйвола, и то денег не было… Ну, не получится у Дунпина с поездкой, не будем мучиться, пошлем вместо него другого человека.
— Нет, нет! — поспешно выкрикнул дедушка.
— Если у вас есть что-нибудь ценное, то продайте, — помолчав немного, сказал секретарь Лю.
— Что же продать? Тыквы еще не созрели.
Секретарь Лю громко рассмеялся; дедушка вздохнул.
— Уважаемый, хочу дать вам совет, вы позволите?
— Говорите…
— Разве нет у вас кипарисового гроба?
— Есть, лаком в три слоя покрыт.
— Продайте его мне, я дам за него три сотни юаней. С этими деньгами вам не нужно будет беспокоиться о расходах Дунпина. Ну как?
— Секретарь Лю… — Дедушка вдруг заговорил холодным тоном.
А я тут был, рядышком, стоял и подслушивал за дверью. Услыхав это, я не утерпел, вбежал в комнату и говорю деду:
— Дедушка, не продавай гроб. Я лучше пешком в город пойду!
— Да разве ты дойдешь так далеко? — вздохнул дедушка.
— Хорошо, что у тебя есть воля, я поддерживаю твою революционную решимость! — Секретарь Лю уставился на нас с дедушкой и чеканным голосом проговорил: — «Решительно боритесь с трудностями, развивайте славные традиции Великого похода Красной армии…»
А затем, смеясь, ушел.
Весь вечер дедушка молчал, а его опечаленное лицо походило на сморщенную тыкву. Ближе к ночи дедушка сказал, что пойдет поговорить с Пань Лаоу. Пань Лаоу занимался сплавом леса, моя мать называла его братом, а я его звал дядей. Когда мать была жива, он приходил в наш дом, приносил мне кулечки печенья в красивой обертке, это было мое самое любимое лакомство. Я помнил, что Пань Лаоу смуглый, худой человек, веселый и живой. Пань Лаоу жил в поселке на берегу реки, в тридцати верстах от нашей деревни. Я хотел было сопровождать дедушку, да он не позволил, взял свой посох и ушел. Представил я себе, как этот старый человек идет ночью, ориентируясь по звездам, и на душе у меня стало очень неспокойно. Полночи я не мог заснуть и все прислушивался, как за окном, не умолкая, стрекочут цикады.
К рассвету дедушка уже вернулся и радостно сказал мне:
— Ну, все в порядке. Не нужно денег, у Пань Лаоу как раз составили новый плот и будут сплавлять его по реке в город. Ты поплывешь на плоту…
Я знал: на плоту плыть до провинциального центра не меньше двадцати дней, наверняка мне не успеть в университет к назначенному сроку. Но что я мог сказать? Я даже обрадовался: не нужно будет продавать дедушкин кипарисовый гроб.
Дедушка два дня собирал меня, купил мне большой мешок для вещей, пару тапочек сорок третьего размера.
— Дунпин, ну-ка примерь.
Я надел тапочки, а в них сзади можно еще и кулак засунуть.
— Дедушка, тапочки мне велики, — говорю я.
— Вижу, — говорит дед. — И ведь они вон насколько длиннее сорокового размера, сколько денег зря потратил! Но ничего, нога-то у тебя еще вырастет.
За день до отъезда, вечером, дедушка мне упаковал вещи в две корзинки. В одну положил одежду, в другую — рис, а сверху три маленькие тыквы и сказал: «Жаль, что сорвать тыквы пришлось раньше времени, но зато потом на плоту сваришь их и дядю своего угостишь». Затем он вынул пятнадцать юаней (кроме двух бумажек по пять юаней, все остальные деньги были мелочью), завернул их в тряпочку, сунул мне в карман, вынул иголку с ниткой и принялся зашивать карман сверху.
— Дедушка, я сам зашью.
— Ты у меня неаккуратный, сделаешь кое-как.
Дедушка зашил карман, вздохнул.
— Запомни: одежду не снимай, а иногда ощупывай ее. Как приедешь в институт, первым делом заплати за еду. Мы хоть и бедняки, да не нахлебники у государства… А потом дедушка постарается и будет тебе каждый месяц высылать… Учись хорошенько, будь умником…
Под конец дедушка достал кулек, сунул мне в руку и взволнованно сказал:
— Ты уже совсем большой, а дедушка тебе так ни разу и не купил ничего вкусного… Сегодня уж я твердо решил купить тебе кулечек, сядешь на плот и съешь спокойно. Ну ладно, иди спать, завтра утром дедушка тебя разбудит…
Я развернул кулек, а там оказались не засахаренные фрукты, а штук двадцать белых, источавших гнилостный запах комочков. Я хотел посмеяться — и не смог, на душе у меня стало горько.
