Он вернулся в барак и лег на свое старое армейское одеяло. Настроение не улучшилось. И странно — перед глазами все время стояла магнолия. Как легко можно было бы сорвать цветы, но как назло Чжан так и ходит вокруг. Да еще — в окно видно — руки заложил за спину. Прогуливается, что ли? Нет, видно, наблюдает за ремонтом.

Только когда сгустились сумерки, Чжан ушел. Вернулись заключенные с работы и отправились на ужин. Люди входили и выходили, а Гэ лежал и все сильнее злился на вынужденное бездействие.

После ужина, когда зажглось электрическое освещение, Гэ наконец решил отправиться к своему молодому другу. Но дверь вдруг отворилась, и тот сам появился на пороге. Гао улыбнулся и сразу заговорил:

— Я все знаю, товарищ Гэ. У меня в комнатушке даже кирпичи из пола вынули. Бумагу всю забрали. Вы, наверное, тоже ничего не нашли?

Гэ виновато кивнул.

— Можно где-нибудь достать бумагу?

— Не беспокойтесь! — Гао улыбался как мальчишка. — Я обо всем позабочусь.

— Но как?

— Потом скажу. Приходите ко мне попозже.

Он ушел.

Гэ сидел на краю нар, теребя непривычно небритые щеки. Как можно сделать цветы без бумаги? Или Гао тоже увидел магнолию? Он спортсмен и, пожалуй, сможет залезть на стену. Но солдаты будут стрелять в каждого, кого увидят на стене ночью. Гэ встал и поспешил к Гао.

Гао Синь сидел на нарах, не обращая внимания на беспорядок после обыска и напевая бодрую мелодию какого-то марша. Он мастерил из ивовых прутьев круглую рамку. Услышав шаги, он громко сказал:

— Не маловата ли для сетки от москитов?

— Кого ты хочешь обмануть? — засмеялся Гао.

— А, это вы. Думал, опять Чжан.

— Ну, рассказывай все, что придумал.

— Значит, так. Нам здорово повезло. Сегодня в одном месте, у стены, работали электрики. Они чего-то там не доделали и оставили лестницу. Охрана после двух обычно дремлет, а мне всего-то нужно пару минут, чтобы достать цветы.

— Магнолия?

— Откуда вы знаете?

— Этого делать нельзя, — мрачно сказал Гэ, — слишком опасно.

— Опасно? А выходить на площадь Тяньаньмэнь было не опасно? Премьер Чжоу — наш национальный герой!

Гэ был тронут. Он смотрел на ясное возбужденное лицо Гао и думал, что человеку можно дать пожизненное заключение, заточить, но он все равно останется человеком. И будет так разительно отличаться от тех псевдореволюционеров, разгуливающих на свободе, которые готовы пожертвовать и принципами, и честью ради своего положения.

— Но ты учти, — сказал Гэ как можно убедительнее, — что, с одной стороны, конечно, не должно бояться умереть за правое дело. Но с другой — ведь здесь не Тяньаньмэнь. Мы должны постараться достичь своей цели, но избежать ненужных жертв.

— Что же тогда делать?

Гэ немного подумал.

— Может, так? Многие солдаты знают меня. Я просто попрошу их разрешить сорвать цветы. Если не разрешат, придумаем что-нибудь еще.

Выйдя от Гао, Гэ пошел по двору к вышке. Скоро должна была быть смена часовых. Молодой охранник, тот самый, которого Гэ встретил на стройучастке еще в первый день, стоял у вышки.

— Сяо Ян, — тихо позвал Гэ.

Паренек обернулся и кивнул в ответ головой.

— Завтра праздник, — Гэ показал на магнолию, — можно сорвать цветы для венка премьеру Чжоу?

Сяо Ян подумал и снова кивнул. Ничего страшного, если ветеран, неизвестно за что посаженный, проявит свое уважение к покойному премьеру. Солдаты охраны уже сделали три больших венка. Все, что нужно ветерану, — это палка подлиннее. Сяо Ян не знал, что у стены лежит лестница.

Гэ немного успокоился, но все-таки решил, что цветы будет срывать только сам. Он поспешил к магнолии и еще издали увидел Гао, устанавливающего лестницу. Несмотря на боль, Гэ побежал изо всех сил.

— Тебе нельзя, — сказал он, хватая Гао за руку.

— Товарищ Гэ, я же моложе.

— Нет, тебе нельзя.

— Почему? Ваша рана…

— Часовой не знает тебя. Может случиться все что угодно.

Не слушая больше протестов, Гэ, не теряя времени, стал карабкаться по лестнице. Когда он был на третьей ступеньке, внезапная мысль пронзила его. Отчего заключенные были так беспечны и оставили у самой стены лестницу?

Гао увидел, что Гэ остановился, и потянул его снизу за куртку.

— Ваша рана не зажила. Давайте я.

— Не мешай, — тихо сказал Гэ. Гао был поражен его тоном.

— Что случилось?

Гэ и сам не знал. Он просто чувствовал опасность. Что-то непонятное было в этой как нарочно оставленной лестнице, что-то пугающее. Он вдруг вспомнил, как стоял под пулями банды Ма Юлиня. Почему он это вспомнил сейчас? Скрипя зубами от боли, он стал карабкаться выше.

Именно в этот момент Сяо Ян, стоящий на вышке, был изумлен, заметив Гэ на лестнице. Он уже открыл рот, чтобы крикнуть, остановить, но неожиданно за его спиной возник комиссар Чжан.

— Тихо. Пусть лезет.

— Зачем, товарищ комиссар? Я думал, он палкой…

— Стой тихо. Следи за попыткой к бегству.

— Нет-нет. Он хочет только сорвать цветы. — Парень чуть не плакал.

— Целься.

— Товарищ комиссар! Он руководил отделом в бюро. Он не преступник…

Чжан прищурился.

— Он реставратор. И контрреволюционер. Целься. Я приказываю.

Солдат побледнел. Но продолжал просить:

— Посмотрите! Он рвет цветы.

— А ты знаешь, что он хочет почтить память «главного каппутиста»? Это преступление!

— Но мы тоже сделали венки, — пробормотал Сяо Ян.

— Завтра же утром сжечь. Смотри, его голова уже выше стены. Это нарушение! — Чжан вдруг зашипел, с яростью глядя в лицо солдату: — Если ты нарушишь мой приказ, я засажу тебя в тюрьму на всю жизнь. Или пристрелю просто. Стреляй!

Руки Сяо Яна дрожали.

— Стреляй, черт тебя побери!

Солдат прицелился выше головы, надеясь выстрелом предупредить Гэ, но Чжан заметил это, вырвал карабин и прицелился сам.

Раздался выстрел.

Гэ вздрогнул, покачнулся и упал, прижимая к себе охапку белых цветов. Гао поднял руки, чтобы подхватить его, оба они упали на землю. Глаза Гэ были закрыты, кровь лилась из раны, окрашивая хлопчатобумажную куртку и крепко прижатые к груди белоснежные цветы.

* * *

Двумя днями позже для расследования «попытки к бегству» в лагерь прибыл товарищ Цинь. Был избран новый партком во главе с Чжаном Лунси. Гао Синь был посажен в карцер. Ю Далун стал старостой — вместо Ма, который был досрочно освобожден.

В одну из поздних ночей Цинь с группой своих людей ворвался в комнату Лу Вэя. Но, к своему удивлению, никого там не нашел.

В это время в вагоне экспресса, идущего в Пекин, сидел человек, затянутый в старую армейскую форму. Он ехал, чтобы рассказать правду, рассказать о забрызганных кровью цветах магнолии.

Экспресс, громыхая, рвался вперед, земля Китая, казалось, летела ему навстречу.

Начинался рассвет…

Перевод Д. Саприки.

ШАО ХУА

ЯЗЫК

Язык у Сюй Мэнци был постоянно покрыт сплошным толстым налетом, ибо все соки его организма давно пришли в дисгармонию по причине пылавшего в нем душевного огня. Поэтому скоблить свой язык вошло у Сюя в каждодневную привычку — он всегда проделывал это утром и вечером, покончив с чисткой зубов.

Встав и умывшись в то памятное утро, Сюй Мэнци опять глянул в зеркало на свой язык — за ночь черно-бурый налет стал еще гуще, словно подгоревшая лепешка прилипла к языку, и во рту было сухо-сухо… Вытащив из стаканчика с зубными щетками засунутый туда упругий скребочек и слегка размяв его пальцами, Сюй уже приготовился начать обычную процедуру, как вдруг под окном его одноэтажного домика раздался оглушительный удар. Обернувшись, Сюй бросил взгляд за окно — там неподалеку строительные рабочие выравнивали площадку. Они обмотали стальной трос вокруг обломка какой-то стены и прикрепили другой его конец к трактору; едва тот рванулся с места, стена обрушилась, и в распахнутое окно ворвался песчаный вихрь. Перестав скоблить свой язык, Сюй Мэнци бросился закрывать окно.