— Нет, все-таки удивительный тип! В карцере бодр и весел. Теперь, когда любой другой прыгал бы от радости, — несчастен как черт знает что. Делай, что говорю. Пошли!

Лу посмотрел на часы. Одиннадцать. Он заспешил. Гао догнал его:

— Гражданин начальник! Да вы взвесьте все!

Лу остановился на секунду, смерил Гао взглядом:

— Интересно. Ты, наверное, из камня сделан? — Он зашагал опять.

— Да послушайте!

Но Лу, уже не обращая внимания, шел прямо к гостинице. Два ее небольших корпуса ярко светились окнами. Перед самым зданием молодой человек снова схватил его за рукав:

— Я в лагере уже несколько месяцев. И очень уважаю вас. Большинство других — тоже. За вашу честность, прямоту и правдивость. И я все понимаю, но сегодня… не могу вас послушать.

— Да почему?! — зарычал Лу.

— Я… люблю ее. В эти несколько месяцев не было дня, чтобы я не думал о ней. Это ребенок — добрый, честный, невинный. А день назад я прочитал в газете, что ее посылают на соревнования за границу. Вы только подумайте. Такая девушка, как она, еще найдет свое счастье. Обязательно. А я? Никто. Заключенный с пожизненным сроком. Вы, наверное, забыли, о чем мы говорили, когда я только прибыл? Если вы действительно думаете о ней, о ее будущем, то лучше убедите ее уехать. Скажите, что я тут плохо себя веду и вообще…

Но вдруг раздался треск, окно первого этажа над ними распахнулось, и оба услышали громкие всхлипывания.

— Гао… Синь… я… слышала. — И словно боясь, что Гао убежит, Чжоу Ли вытерла шарфом глаза и легко спрыгнула вниз.

Все случилось так быстро, что, прежде чем Гао Синь мог хоть что-нибудь сообразить, девушка уже обняла его, прижавшись к его груди. Гао чувствовал, как дрожат ее руки, в глазах у него защипало. Словно опомнившись, он пытался нежно оттолкнуть девушку, но она только крепче прижалась и еще громче заплакала.

Лу повернулся, стараясь незаметно уйти. Он шел по заснеженному двору и с грустью думал о двух чудесных молодых людях и о смутном времени, в котором им пришлось жить. Кто когда слышал о пожизненном заключении за непреднамеренное убийство? И вдруг Лу похолодел от неожиданной мысли. Он остановился. Что, если о приезде девушки узнает Чжан? Одна телеграмма в Комитет по физкультуре и спорту — и прекрасную гимнастку спишут. И все это за то, что она не бросила человека в беде. Лу повернулся и почти побежал обратно.

— Вам лучше поговорить в номере у Чжоу Ли, — проговорил он. — У вас будет два часа. А завтра утром, но рано, часов в пять, будет машина до железнодорожной станции. Я приду и разбужу. Но… вам лучше никому не говорить, что вы были здесь. Хорошо?

— Почему? — Девушка была удивлена.

Лу повернулся к Гао:

— Расскажешь ей сам.

Тот кивнул.

Лу направился к сторожевой вышке у ворот.

— Есть срочное дело, — сказал он часовому. — Этот заключенный выйдет и вернется часа через два.

Покончив с этим, Лу подумал о Гэ. Каково ему в первую ночь здесь, за каменной стеной? Но сначала нужно перекусить, иначе можно свалиться от усталости.

VI

Глубокой ночью лагерь был погружен в темноту, заключенные спали после тяжелой работы. Но Гэ Лин, смертельно уставший, не мог заснуть.

Зажатый на узком пространстве нар, он ворочался, испытывая то стыд, то ярость, то глубокую горечь: рядом с ним, бок о бок, спал Ма Юлинь. События дня мелькали без остановки в голове Гэ. Болела рана, но что она значила по сравнению с муками сердца. Видя, что не заснуть, Гэ сел.

Ма спал шумно, издавая звук уголком рта. Губы его опухли от удара Лу. Казалось, он доволен всем на свете, даже улыбается. «Не спал бы… так, если б понял, что я его узнал», — подумал Гэ. Одевшись, набросив на плечи шинель, он вышел из барака.

Яркие звезды были рассыпаны по всему небу. Глядя вверх, Гэ Лин думал о том, что происходит с ним здесь, в лагере, во всей стране.

Звук открывающихся ворот прервал его мысли. Вошел Гао Синь и закрыл за собой ворота.

Гэ позвал тихо:

— Гао Синь!

Тот остановился.

Гэ схватил его за руку и спросил с сочувствием:

— Значит, они вас все-таки отпустили?

— Да. — Гао мрачно усмехнулся. — Начальник лагеря освободил.

— А почему так поздно?

— Там было срочное дело, — машинально ответил Гао. Но, вглядевшись в собеседника, упрекнул себя в подозрительности. Он вспомнил драку на строительном участке и как Гэ тащил носилки.

— Я встречался с другом, который приехал издалека. Потому и опоздал.

— С Чжоу Ли? Да?

— Откуда… как вы узнали?

— Мы с Лу Вэем встретили ее. И она нам все рассказала. Рад за тебя. — Гэ улыбнулся. В первый раз после ареста.

Гао нахмурился:

— Но… я порвал с ней… она все плачет…

— Порвал! Почему?

— Если я и выйду отсюда, то буду стариком. Как я смогу…

— Да, — сказал Гэ и помолчал. — Все верно. Но ты на самом деле уверен, что пробудешь здесь долго? Сейчас закон — игрушка в руках определенных людей. Они делают все, что им только захочется. Я, например, был арестован вообще без единой процедуры. Но я хочу, чтобы ты знал: наша партия не будет долго терпеть все это. Народ поднимется и в один прекрасный день прихлопнет этих фашистов. Поверь мне.

— Чжоу Ли говорила то же самое. Вы знаете, она тут подарила мне кое-что. Наверное, чтобы подбодрить.

Гао оглянулся и вытащил из-за пазухи завернутые в вышитый платочек фотографии.

Маленькие глянцевые листочки взволновали Гэ. Они унесли его далеко за каменную стену, в Пекин, на площадь Тяньаньмэнь. Он увидел памятник павшим, море весенних цветов, людей, читающих в толпе страстные стихи.

— Хорошо, — сказал Гэ.

Гао завернул и спрятал фотографии.

— Я тоже хотел бы, — сказал он тихо, — отметить память премьера Чжоу. Послезавтра Праздник весны, Вот было бы хорошо сделать венок.

— Но из чего же?

— Из ивовых прутьев можно сделать основу.

— Хорошо, но где взять цветы?

— Цветы?.. А у меня есть бумага! Можно сделать прекрасные белые цветы.

— Так. Но куда мы возложим венок? Здесь есть хоть один портрет премьера? — Гэ немного подумал, потом добавил: — Кроме того, если Чжан и его компания обнаружат что-нибудь, то нам, конечно, придется худо. Мне-то уже все равно… а ты так молод…

— Товарищ Гэ, я стал членом партии задолго до того, как попал сюда. — Голос Гао Синя был спокоен. Он назвал Гэ запрещенным словом «товарищ».

— Ладно, — сказал Гэ. — Дашь мне бумагу завтра до того, как уйдешь на работу. Я несколько дней не буду работать из-за ноги. Поскольку прах премьера Чжоу Эньлая развеян над горами и реками, мы можем возложить венок, где захотим.

— Во время работы я могу пойти, куда мне будет нужно. Может, отнести венок к Хуанхэ, на плотину?

— Прекрасно! Так и сделаем.

Была уже полночь, когда они попрощались и разошлись по своим баракам.

Войдя в барак, Гэ заметил, что старосты на месте нет. Куда он пошел? Гэ немного подождал, но Ма не возвращался. И Гэ вдруг понял, что староста все слышал и, наверное, уже побежал докладывать. Что делать? Гэ выбежал из барака и бросился к воротам.

Худшие предположения оправдались: Ма стоял с часовым и, видимо, упрашивал пропустить его. Времени на раздумье не было. Гэ подскочил к часовому и выпалил:

— Гражданин начальник охраны! Этот парень — лунатик!

Солдат охраны глядел то на Гэ, то на украшенного синяками Ма и стоял в нерешительности. Но тут вмешался Ма:

— Он был начальником лагерей, — он указал на Гэ, — а теперь «реставратор» и «каппутист»! Он…

Но все три определения вместе выглядели так нелепо, что часовой перестал сомневаться в том, что Ма болен.

— Отойти! — крикнул он, подняв карабин со штыком.

Ма сразу же замолчал и повернул к бараку.

Нервное напряжение вдруг оставило Гэ, он почувствовал усталость. Но когда они завернули за угол, он тихо сказал: