Была пятница, и отец Эллис совершал свой регулярный обход прихожан. Мать угостила его чаем. Даже после того как мой отец стал безработным, мать всегда подавала гостю большой кусок сдобного кекса, хотя через неделю после своего увольнения отец предупредил ее:

— Нет, нет, никаких угощений… чашка чая — и хватит.

Со священником мать разговаривала тем же самым тоном, что и с нами.

— Ну-ка, заглатывайте. Сразу внутри урчать перестанет.

Эллис смеялся и «заглатывал».

Мой отец любил его, хотя священник часто упрекал отца за то, что он не ходил на воскресную мессу. Объяснений, что папина одежда недостаточно хороша для посещений церкви, он не принимал. Как-то отец сказал:

— Он — именно такой священник, какой угоден Господу Богу и мне.

Подобное отождествление себя с Богом добавило отцу значимости в моих глазах, а отцу Эллису — авторитета и уважения, которым обычно пользуются ангелы. И вот в ту пятницу мы все сидели за столом и слушали не столько отца Эллиса, сколько нашего Ронни.

Мать открыла рот от удивления, когда Ронни небрежно заметил, что рая не существует, а когда он заговорил о шимпанзе, орангутангах и гориллах, мои глаза вылезли из орбит. В какой-то момент он смутился, но потом взял себя в руки и продолжал, на этот раз с мрачным видом, о человекообразных обезьянах и первобытных людях. Отец сохранял серьезное выражение лица, но его глаза искрились смехом, и я видела, что он едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. Отец Эллис был серьезен; похоже, на него производили глубокое впечатление заявления Ронни, и он словно впитывал каждое слово, срывавшееся с губ моего брата. Когда Ронни наконец внезапно замолчал и ткнул большим пальцем в ладонь, словно поставив точку, священник задумчиво покивал головой и очень серьезно, без малейших признаков юмора, сказал:

— Ты прав, ты прав.

Ронни надменно и самоуверенно проговорил:

— Да, я знаю, что я прав, святой отец, а те, кто не верит в эволюцию, — просто невежественные люди.

Он вызывающе и в то же время испуганно оглядел нас, но все, кроме священника, молчали. Отец Эллис проговорил:

— Вот я, например, глубоко верю в эволюцию. Давайте обсудим этот вопрос на обычном уровне и в обычном значении этого слова. Возьмем, например, миссис Маккенну, ну, знаете, ту, которая поет в церкви выше всех.

Мы все ответили ему улыбками, и он, переводя взгляд с одного на другого, вовлекал нас в обсуждение.

— Вот вы — здравомыслящая семья, другой такой нет. А теперь спросите себя: стал бы наш добрый Господь создавать миссис Маккенну такой, какая она есть сейчас, — руки, ноги и все прочее? Нет, когда он сотворил ее, она была такой симпатичной, словно только что вышла из рая. Но вот что с ней сделала эволюция: она становилась все хуже и хуже, и так до тех пор, пока, как вы знаете, не стала тем. чтo она есть сейчас — женщиной немного не от мира сего, помоги ей Бог. Учтите, я не виню ее, и никогда не повторяйте никому ни одного слова из того, что я сказал сейчас. Вы слышите? Я говорю о ней просто в качестве иллюстрации. Она добрая женщина, благослови ее, Господи, хотя голос у нее как у коростели.

Мы все захихикали — кроме Ронни. Он сидел с каменным лицом, а на его лбу пролегла глубокая морщина. Он поерзал на стуле, потом, подавшись в сторону священника, резко сказал:

Святой отец, бесполезно обращать все в шутку и приводить в пример миссис Маккенну. Она не показатель. Мы все начинали, как она, и…

— Ронни, замолчи!

Мать, вышедшая из состояния оцепенения, вызванного обсуждением темы эволюции, теперь ужаснулась, услышан как ее сын разговаривает со священником. Это она могла говорить с отцом Эллисом любым тоном — но она же была взрослой.

— И не смей перебивать святого отца! — закричала она — Боже мой, куда мы катимся?

Ронни заморгал и уже куда более мягко проговорил: — Но я читал, мама. Все это есть в книге. Правда, я знаю, что это правда.

— Вот тебе!

Пощечина получилась вовсе не сильной, так, легкая оплеуха в качестве порицания за плохое поведение, но Ронни вскочил из-за стола. Он стоял какой-то миг, покраснев от стыда, но когда мать извинилась, протянула к нему руки, он отбросил их и пошел в подсобку.

Великая дискуссия подошла к концу. Отец Эллис поднялся, покачал головой, похлопал мать по руке, подмигнул отцу и отправился за Ронни. Я последовала за священником.

— Пойдем-ка прогуляемся, — обратился он к моему брату. — Есть вещи, в которые трудно заставить поверить взрослых.

Ронни стоял опустив голову и смотрел на бак для кипячения воды. Потом он повернулся, схватил кепку, висевшую на двери черного хода, и вышел первым, что было проявлением непочтения, но в данных обстоятельствах простительно. Мы все трое пошли рядом, и священник, положив руку на плечо Ронни, засмеялся:

— Не падай духом, Ронни.

— Ну да, ты всего лишь раздражен и кипишь внутри. Верно?

— Верно, — он не добавил «святой отец», и я прикусила губу.

— Что касается эволюции, Ронни… — тут отец Эллис не успел закончить, потому что брат остановился и воскликнул:

— Я был прав, святой отец!

— Да, разумеется, ты был прав, и все такое прочее, — проговорил тихим доверительным тоном священник. — Но скажу тебе как мужчина мужчине, Ронни: неужели ты полагал, что я смогу изложить теорию эволюции твоим родителям и всем остальным вот так, в пять минут? Это обширная тема, обширная и глубокая, и ты не можешь не признать, что в их годы она им совершенно безразлична.

Он говорил о моих родителях так, словно они были очень старыми людьми, хотя был ровесником моей матери: ему было тридцать два. Отцу было тридцать пять, но он выглядел намного старше, потому что долго работал в шахте.

Некоторое время мы все молчали, потом Ронни вновь начал:

— Вот об этом райском саде, святой отец… — и по его тону я поняла, что он собирается говорить долго.

— Осторожней! — священник едва не столкнул его в канаву, но, ухватив за плечо, удержал, потом запрокинул голову и рассмеялся. — Мы в другой раз обязательно поговорим на эту тему, прямо с самого начала. Мы просто с головой погрузимся в райский сад, но в данный момент я по уши загружен работой. Я не должен был столько задерживаться в вашем доме, но твоя мать умеет создать такой уют, что время летит незаметно, а мысли о работе улетучиваются из головы. Но я обещаю тебе, что в ближайшее время мы займемся и эволюцией, и райским садом. А теперь я должен бежать. Но послушай, Ронни, не разговаривай об эволюции на кухне — у них все перепутается в мозгах. Не то чтобы я полагал, будто у тебя и самого в голове путаница. Нет, просто продолжай читать об эволюции или еще о чем-то, что ты найдешь в этих своих книгах, но не досаждай подобными разговорами матери.

Он мягко ткнул Ронни кулаком, потом, сложив ладони лодочкой, взял меня за подбородок и, покачав головой, произнес:

— А вот ее проблемы эволюции не волнуют. Верно, Кристина?

— Верно, святой отец.

— Ты слишком занята тем, что живешь — слушаешь голос реки, ветер, который шумит в листве деревьев.

Я не совсем поняла, что он имеет в виду, но подтвердила:

— Да, святой отец.

Я думала, что Ронни будет дуться, когда отец Эллис уйдет, но он схватил меня за руку и, засмеявшись, побежал через поле к реке. Мы сели на берегу, болтая ногами над журчащей водой. Не глядя на меня, он спросил:

— Как ты думаешь, я могу говорить красиво, Кристина?

— О да, Ронни! Я люблю тебя слушать.

Он быстро повернулся.

— Правда?

Я думаю, ты умный, очень умный.

Ронни взглянул на противоположный берег реки и сказал:

— Когда-нибудь я стану по-настоящему говорить, и говорить, и говорить, и я заставлю людей слушать меня. Знаешь, чего мне хочется?

— Нет.

Он засмеялся, встал на колени и схватил меня за руку.

— Я всегда могу говорить с тобой. Рассказывать о том, что прочитал. Ладно, я скажу тебе, о чем я часто думаю. Я готов привязывать людей к стульям, чтобы они слушали меня. Посреди ночи я просыпаюсь, и мне в голову приходят всякие идеи, но никто не желает меня выслушать. Поэтому я готов привязывать всех к стульям — отца, мать, дядю Джима, мистера Грехема (это был наш учитель), тетю Филлис… да-да, и тетю Филлис.