В следующий момент я скользнула вниз по откосу и села. И там, возле самой воды, опять подумала: о, если бы я только могла плавать. Я представила себе, как волны перекатываются через мое тело. Ну что ж, я не могу плавать, но ничто не мешает мне побродить по воде. Конечно, это была неравноценная замена, так, занятие для детишек, которое в моем возрасте следовало бы с презрением отвергнуть, но я все-таки сняла туфли и чулки, подняла подол платья выше коленей и медленно вошла в воду. Она была холодной и успокаивающей, и я принялась ходить взад-вперед, легонько разгребая ее. Вода доходила мне лишь до икр, и вдруг желание чувствовать ее выше, выше стало таким настойчивым, что какая-то сила повлекла меня дальше от берега. Но я не собиралась заходить на середину — там было уже глубоко. Вода была уже намного выше моих коленей, но я по-прежнему видела дно, а потому, приподняв платье еще чуть-чуть, продолжала осторожно двигаться вперед, не забывая заранее коснуться ногой тверди, найти надежную опору. Когда вода почти достигла края моего поднятого платья, дно вдруг исчезло, и я резко остановилась. Я стояла на краю золотисто-коричневого уступа, который резко обрывался, словно был отсечен ножом — далее вода выглядела черной и угрожающей. Здесь начиналась глубина.

Минуту я всматривалась в воду, а потом запрокинула голову, ощущая, как волна радости прокатилась по моему телу. И услышала голос:

— Э-ге-гей!.. Эй, там!

Он доносился не с берега, а откуда-то со склона холма. Мартин, вероятно, решил срезать путь и пошел через Верхний Холм. Он стоял и махал мне, но не одной, а сразу двумя руками, и я ответила ему так же — вскинув обе руки высоко над головой и приветственно размахивая ими. На какое-то мгновение я позабыла, где нахожусь, и в радостном порыве сделала шаг вперед. В следующий момент я почувствовала, что лечу вниз, словно я нырнула «солдатиком», и пронзительно закричала. Вода сомкнулась над моей головою, я стала стремительно погружаться в холодный зеленый свет, заглатывая его большими глотками, чувствуя, что он мешает мне дышать. Ступни коснулись чего-то твердого, напоминающего пружинящий трамплин, и я поняла, что поднимаюсь. Через несколько мучительно длинных секунд моя голова появилась на поверхности, и я принялась бешено молотить руками и ногами и, отплевываясь, кричать, но потом река вновь поглотила меня. И опять я пробила зеленую завесу, но паника, охватившая меня, не оставляла сомнений в том, что в третий раз я уйду под воду навсегда. Так оно и случилось, но на этот раз я почувствовала рядом чье-то присутствие — чьи-то руки схватили меня, и толкали, и тянули за собой, и поворачивали. Никогда еще в жизни я не испытывала такого удивления, как сейчас, обнаружив, что меня тянут по воде задом наперед, и мое лицо обращено вверх, к небу, и потом, когда меня положили навзничь на песок того маленького пляжа, который я покинула лишь несколько минут назад, и надо мной склонился Мартин. Его волосы прилипли к голове, вода струйками сбегала по обнаженному телу, он тяжело дышал. Потом небо потемнело, и для меня наступила ночь. Через какое-то время я обнаружила, что лежу лицом вниз и изо рта у меня потоком льется вода; меня тошнило, и Мартин поддерживал мне голову. Мне стало ужасно, донельзя стыдно, никогда еще я не испытывала подобного унижения.

— Боже, как ты меня напугала. Зачем пошла в воду, если не умеешь плавать?

Я вытерла губы о свое промокшее платье и медленно покачала головой.

— Как ты? — спросил он.

— Хорошо.

Мартин повернул мое лицо к себе, посмотрел и сказал:

— Плохо выглядишь. Повернись на спину и лежи спокойно.

Я сделала как он велел и, поворачиваясь, заметила, что на нем плавки. Прежде чем я отвернулась, он коснулся своего бедра и небрежно пояснил:

— Хотел искупаться, но это получилось раньше, чем я предполагал, — потом, улыбнувшись, добавил — Я переправлюсь на тот берег, возьму одежду. Это быстро. Лежи.

Он зашел в воду, без малейших усилий лег на нее, а в следующий момент, приподнимаясь над поверхностью, поплыл к противоположному берегу. Я видела, как он связал в узел свою одежду, прикрепил поясом к голове. Если бы я не чувствовала себя такой слабой и потрясенной случившимся, я бы рассмеялась, глядя на то, как Мартин возвращается ко мне.

Когда он вышел на берег, я с трудом села и стала наблюдать за тем, как он развязывает одежду, раскладывает ее на земле. Как раз в этот момент по моему телу пробежала сильная дрожь, и Мартин подошел ко мне.

— Тебе холодно?

Я покачала головой.

— Это шок, — продолжал он. — Послушай, сними-ка платье, оно высохнет на кустах очень быстро. А пока надень мой пиджак.

— О нет, нет.

Он сделал это нелепое предложение таким естественным тоном, что протестовать показалось глупым даже мне самой. Но я все равно сказала, что мне лучше пойти домой и переодеться.

Мартин опустился передо мной на колени и своим взглядом принудил посмотреть ему прямо в глаза.

— Не уходи, Кристина, — мягко попросил он. — Возьми мой пиджак. Иди за кусты и сними свое платье. Оно высохнет на солнце за десять минут. Нельзя, чтобы оно сохло на тебе — ты можешь простудиться.

Не возразив ему больше, я взяла его пиджак. С помощью Мартина я поднялась на берег и пошла за кусты, на ту маленькую полянку.

Ощущая себя великой грешницей, сняла платье и поспешно сунула руки в рукава его пиджака, не только застегнула пуговицы, но и подняла воротник. Потом тихо попросила:

— Ты не повесишь мое платье?

Над откосом показалась его голова. Он протянул руку, и я подала ему платье. Я боялась встать и сидела, подоткнув под себя полы пиджака и прикрыв колени руками.

— Можно мне подойти к тебе? — спросил он, и я, голосом едва более громким, чем шелест крыльев птицы, ответила:

— Да.

Он сел на траву поодаль, и хотя я не смотрела на него, но знала, что он надел рубашку. Я начала разбирать пальцами свои волосы и отжимать их, наклонив вперед голову, чтобы не намочить пиджак.

— Давай я, — он произнес это застенчивым, но таким естественным тоном, что я не испытала никакой неловкости. Когда он снял рубашку и начал вытирать ею мои волосы, я хотела было запротестовать и сказать: «Она же вымокнет», но не сделала этого, а тихо сидела, пока его руки нежно растирали мою голову. Мартин стоял позади меня на коленях, я через пиджак ощущала тепло его обнаженных ног. Чувство страха уходило, сменяясь радостным изумлением. Впервые я осознала, что это. Прежде я испытывала подобное ощущение крохотными дозами: в то утро, когда я повела мать в лес полюбоваться первыми весенними цветами, когда я наблюдала за тем, как раскрываются липкие почки каштана, и еще раз — когда я прошла обряд причастия и на какое-то мгновение ощутила в себе Бога. Но все эти чувства были отдельными частицами целого, а целое пришло ко мне именно сейчас. Оно согревало мое тело, заставляло пылать кожу… Когда Мартин прижал к себе мою голову и заглянул мне в глаза, мое сердце готово было разорваться на части. И я тоже смотрела ему в глаза. Потом он быстро передвинулся и оказался передо мной. Теперь мы ощущали дыхание друг другa. Стоя на коленях, Мартин какое-то мгновение выдержки вал мой взгляд, затем его губы слились с моими — и моя радость вырвалась наружу. Второй раз за этот вечер я чуть не погрузилась в беспамятство, и второй раз за вечер мной овладел страх. Меня целовали, целовали по-настоящему, впервые в жизни, и у меня не было никакого опыта, чтобы судить о силе накала наших чувств. Но я ощущала легкий испуг. С усилием я оторвалась от Мартина, и мы опять стали смотреть друг на друга. Потом он засмеялся, взяв мои руки, прижал их к своей груди и принялся повторять снова и снова мое имя.

— Кристина… Кристина… Кристина.

Его голос пьянил точно так же, как и его поцелуй. Потом, подобно бегуну, который делает передышку, он вздохнул и упал на траву. На какое-то мгновение колдовские чары отступили ®т меня. Мартин уткнулся в мой бок, приглушенным голосом произнес:

— Знаешь, когда я впервые увидел тебя?